— Как ты можешь…
— Только не говори, что тебе это не пришло в голову!
— Мне это не пришло в голову! — возмутилась я.
— Да, кстати сказать, в этом вся разница между нами.
— Но ему пятьдесят лет!
— Ну и что? Мне как раз это и нужно. Зрелый мужчина, уверенный в себе, который прожил целую жизнь и мою молодость будет воспринимать как подарок, как последний шанс, будет ценить меня, как драгоценность, юную и прекрасную. Ну… по крайней мере юную.
Она глубоко вздохнула.
— Ты нас познакомишь?
— Даже и не рассчитывай.
— И она называет себя моей подругой! — вскричала она, притворяясь оскорбленной.
— Да, наша дружба — самое дорогое, что есть у меня.
— Ух, как это славно! — воскликнула она, смягчаясь. — Знаешь, когда я умираю от горя, то каждый раз, когда меня бросают, то есть примерно раз в неделю, лишь одна мысль не дает мне окончательно погрузиться в пучину мрака. Я говорю себе, что я все-таки, наверное, совсем не так плоха, если такая девушка, как ты, выбрала меня в свои подруги и не бросает ни при каких обстоятельствах.
Я протянула ей руку, и она свернулась клубочком возле меня.
— Не сомневайся, мы отличные девчонки, — шепнула я ей.
Она вновь села на кровати:
— А можно, я поставлю музыку?
— Если хочешь, но, пожалуйста, ради всего святого, не твою любимую.
— Ну давай Азнавура! — предложила она, словно не расслышав моих слов.
— Нет, опять тоску наведет, сердце заноет…
Она протянула руку к проигрывателю:
— Ладно, вот эта тебе точно нравится: «Опять она мне снилась…»
— Ой, нет, пожалуйста, только не эту…
Я не успела закончить фразу, как раздались первые ноты фортепьяно.
Поскольку я один раз похвалила этот шлягер семидесятых годов, она решила, что это — моя любимая песня. Мне действительно нравился ее старомодный романтизм, нежные голоса, сливающиеся в один и славящие любовь. Обычно ее прослушивание сопровождалось у нас с Эльзой целым ритуалом. У каждой была своя определенная роль, мы разыгрывали пантомиму, сопровождая слова песни утрированными жестами и страстными гримасами, чтобы нас не одолела тоска, чтобы прогнать нахлынувшую грусть.
Эльза пропела первый куплет, используя швабру в качестве микрофона, принимая вычурные позы. Я не могла сдержать смех, хотя наблюдала это зрелище далеко не в первый раз. С Эльзой мне повезло в жизни. Близкая подруга — любящая, искренняя и веселая. Сестра, что уж там говорить.
Второй куплет я уже исполняла вместе с ней.
Мало того что теперь у меня была возможность оплачивать текущие расходы, новая работа показалась мне истинным счастьем, до того она была приятна. Мсье Гилель отнесся ко мне с большим уважением. Как же: в его распоряжении появился настоящий писатель, и он счел, что настал его звездный час, что теперь у него появился мощный козырь в соперничестве с соседним большим книжным супермаркетом, который распространил свою гегемонию на все окрестные улицы. Мсье Гилель придумал себе призрачную конкуренцию с этим гигантом и приводил массу примеров того, как сперва оказывался жертвой этого безжалостного механизма, но затем, в результате ему одному заметных событий, неизменно выходил победителем.
— Я никогда не уступлю, — говорил он, гордо вздергивая подбородок. — Им меня не одолеть! Я окончу свои дни на рабочем месте, здесь, и меня вынесут из нашего магазина вперед ногами, а вместо лепестков роз благодарные клиенты будут забрасывать гроб страницами любимых книг!
Я сомневался, что в знаменитом торговом доме хотя бы раз слыхали о нашем магазинчике, но не лишал старика уверенности, что готов бок о бок с ним биться до последней капли крови на этой беспощадной войне.
Моя работа заключалась в том, чтобы читать и классифицировать романы. Когда к нам приходила новая книга, она откладывалась на отдельный столик, пока ее не прочитает кто-нибудь из нас двоих или же кто-то из числа клиентов магазина, пользующихся доверием мсье Гилеля. Прочитанная книга сопровождалась специальной карточкой и отправлялась на полки. Рецензирование романов было совершеннейшей синекурой. По сути дела мсье Гилель установил способ классификации, руководствуясь логикой одновременно прекрасной и странной. По его мнению, в первую очередь ценность представляло основное ощущение от романа, тот след, который он оставляет в душе читателя. «Не важно, к какому жанру отнесут книгу наши модные издательские дома. Ставить книги по алфавиту — этот принцип оставим занудным прагматикам. Мы должны в первую очередь думать о читателях, об их желаниях, об их чувствах. Потому что мои клиенты приходят не за детективом или за научно-фантастическим романом, но скорее за некоторым ощущением, за раздумьем. Они вступают с книгами в определенные взаимоотношения».
Поэтому следовало узнать каждое литературное произведение, выявить его основную тональность, прежде чем найти ему место в наших «галереях ощущений». Предприятие было не из легких, потому что ни одна из галерей не имела четкого названия. «Назвать — значить сузить, обеднить понятие», — объяснял мсье Гилель. Со временем и с помощью мсье Гилеля я научился определять основные «галереи»: романы, объединенные принципом веры в любовь, а на полке напротив — романы, поселяющие сомнения в любви; романы, чтоб бояться — в эту группу объединялись приключенческие романы и романы ужасов, а также политические детективы; романы, создающие новые пространства, к ним относились книги, действие которых происходило в одном каком-нибудь замкнутом географическом районе — во Франции и за рубежом, и к ним же примыкали научно-фантастические романы; отдельно стояли романы о боли и горе, объединяющие рассказы о личных переживаниях, и произведения о Холокосте, геноциде армян или событиях в Руанде; были еще исторические романы, наиболее общепринятая и очевидная из всех категорий, но и они подразделялись на произведения о победе человека и поражении человека. И еще десятки «галерей» в таком же духе.
Я мало общался с клиентами, а если и общался, то не по своей инициативе. Мсье Гилель объяснил мне, что для него предпочтительней, чтобы посетители в магазине чувствовали себя свободно, могли ходить вдоль полок и читать на месте, если им заблагорассудится, а докучать им объяснениями не следует. «Это не клиенты, это наши гости. Мы занимаемся книгами, а книги сами занимаются гостями», — торжественно объявил он.
Таким образом, в мои обязанности входило только отвечать на вопросы, если клиентам нужны были какие-то пояснения или если они хотели обсудить прочитанную книгу. И действительно, немногие были просто клиентами. Люди заходили, приветствовали мсье Гилеля быстрой улыбкой или кивком головы и мгновенно забывались за чтением или принимались ходить вдоль полок, зорко вглядываясь в обложки.
— Вас не беспокоит, что в основном все эти… гости только ходят и никогда ничего не покупают? — поинтересовался я однажды, наблюдая, как он подсчитывает скудную выручку.
— С какой стати? Ты что, думаешь, я держу эту лавочку, чтобы подзаработать деньжат? Если бы передо мной стояла такая задача, я бы здесь все устроил по-другому: на главное место поместил бы эти дурацкие книги о политике, а также романы тех писателей, что нынче в моде.
— А зачем тогда вам все это?
Он окинул меня взглядом, помолчал, подбирая нужные слова, а потом с улыбкой ответил:
— Ну потому же, что я нечто вроде свата! Это не книжный магазин, а брачное агентство! Я представляю книги читателям и надеюсь, что они познакомятся, обретут и полюбят друг друга. Видишь ли, каждый читатель тоже по-своему книга. Книга в стадии написания. История в поисках другой истории.
Он опять замолчал, потом наклонился к моему уху, словно желая доверить великую тайну:
— Каждый читатель ищет свою книгу-светоч.
— Книгу-светоч? — переспросил я. Выражение меня удивило.
— Чтение не есть процесс потребления, как пытается уверить всех тот проклятый большой магазинище, который жаждет моей смерти. Это нечто гораздо большее. Отношения между читателем и книгами подчиняются мистической логике. Послушай внимательно, что я скажу тебе, Иона: каждому из нас дано встретить одну книгу, свою книгу. Одну-единственную книгу, которая поджидает где-то на полке магазина. Она придаст смысл его существованию, озарит светом его дорогу, отзовется на его боль, подарит надежду, укажет правильный путь, расставит приоритеты и будет сопровождать до самого смертного одра. Это и есть книга-светоч. И мне нравиться воображать, что я как раз тот, кто подтолкнет мужчину или женщину к встрече с ним. Я создал благоприятную обстановку для такой встречи. Именно поэтому книги расположены по принципу основного посыла, атмосферы, которую они создают, их обаятельности для читателя. Вы все принимаете меня за эксцентрического старика, неспособного правильно организовать торговлю в своем магазине! Нет-нет, я хорошо знаю, что делаю. Гости всегда направляются к нужному им, правильному собранию. Они инстинктивно чувствуют, в каком месте найдут книгу своей жизни, ту, что пробудит их и озарит путь, с которого они уже не сойдут на протяжении всей своей жизни. Некоторым читателям непросто приходится: они читают один, десять, сто, тысячу романов, так ничего и не находят и продолжают искать. А другие находят очень быстро и потом читают его и перечитывают. А если они берутся за другую книгу, то чтобы найти в ней опять ту же самую, главную. А мы, книготорговцы, мы в какой-то мере ангелы. Мы подготавливаем для них почву, подталкиваем их в нужном направлении, облегчаем им задачу. Мы ангелы, мы сваты, вот кто мы на самом деле.
Я буквально онемел, меня поразили и тронули широта натуры, благородство идей и необычный образ мысли этого человека. В глубине его живых и умных глаз таился глубокий и недоступный мир, сложная и таинственная судьба. Я мало что знал о его жизни. Он был не слишком расположен к откровениям, но иногда в ходе беседы, к слову, в виде байки или анекдота, рассказывал кое-какие истории. Таким образом я узнал, что в детстве он был депортирован и потом рос без семьи. Может быть, именно это общее сиротство медленно, но верно скрепило узы нашей дружбы. Он постоянно интересовался моим здоровьем, спрашивал, что я читаю. Иногда останавливался передо мной, брал меня за руку, встряхивал ее с чрезвычайно довольным видом: «Писатель! Настоящий писатель! А я его начальник!» И его детский смех разносился в воздухе, распадаясь на множество чистых нот.