– За твое здоровье, Грейс, – сказал Джеремайя. Я поблагодарила его и предложила встречный тост. – Тебе здесь хорошо? – спросил он.
– Дом очень красивый, – сказала я, – с картинами и пианино. – Я не любила ни о ком говорить плохо, особенно о хозяевах.
– Но стоит в тихом, глухом месте, – добавил он, глядя на меня своими ясными, проницательными глазами. Они были похожи на ежевику, и казалось, будто эти глаза способны увидеть намного больше, нежели все остальные люди. Я почувствовала, что он пытается украдкой заглянуть мне в душу. Мне кажется, он всегда ко мне очень чутко относился.
– Да, здесь тихо, – сказала я, – но мистер Киннир – щедрый барин.
– И с барскими замашками, – продолжил Джеремайя, внимательно на меня посмотрев. – В округе поговаривают, что он увивается за служанками, в особенности – за теми, что в доме. Надеюсь, ты не кончишь так же, как Мэри Уитни.
Я удивилась его словам, потому что считала, будто я одна знаю правду об этом деле, и что это был за джентльмен, и принадлежал ли он к дому, и я никогда не рассказывала об этом ни одной живой душе.
– Как ты догадался? – спросила я.
Джеремайя приложил палец к губам, призывая к благоразумному молчанию, и ответил:
– Грядущее сокрыто в настоящем – нужно только уметь его разглядеть. – И раз уж он столько всего знал, я облегчила душу и поведала ему все, что рассказала вам, сэр, даже о том, как услыхала голос Мэри и упала в обморок, а потом в беспамятстве носилась по дому. Умолчала лишь о враче, потому что Мэри не хотелось, чтобы об этом все знали. Но я думаю, Джеремайя сам обо всем догадался, ведь он мастерски отгадывал то, о чем не говорят вслух, а только подразумевают.
– Грустная история, – произнес Джеремайя, когда я закончила. – А тебе, Грейс, я скажу: один стежок, сделанный вовремя, стоит девяти. Ты ведь знаешь, что еще недавно Нэнси была служанкой в доме и делала всю тяжелую и грязную работу, которую теперь делаешь ты. – Он говорил слишком откровенно, и я потупила взгляд.
– Я этого не знала, – сказала я.
– Если уж мужчина завел привычку, от нее трудно отделаться, – продолжал Джеремайя. – С ним – как с распоясавшимся псом: только задерет овцу, сразу же входит во вкус и норовит задрать следующую.
– Ты очень много странствовал? – спросила я, потому что мне не нравились все эти разговоры о задранных овцах.
– Да, – ответил он, – я же всегда на ногах. Недавно вот побывал в Штатах, где можно купить галантерею подешевле, а здесь продать подороже. Ведь так мы, коробейники, и зарабатываем свой хлеб насущный. Нужно же как-то окупать кожу на башмаках.
– А как там, в Штатах? – поинтересовалась я. – Некоторые говорят, что лучше.
– В основном так же, как здесь, – сказал он. – Жулики и негодяи есть повсюду, просто они оправдывают себя на разных языках. Там на словах поддерживают демократию и так же, как здесь, разглагольствуют о справедливом общественном устройстве и верности Королеве, но бедняк – он ведь в любом краю бедняк. А когда переходишь границу – будто по воздуху перелетаешь: не успел оглянуться, ан уже и пересек, деревья ведь с обеих ее сторон одинаковые. Я обычно иду лесом и по ночам. Ведь платить таможенные пошлины на свои товары мне не с руки, иначе их цена для таких славных покупателей, как ты, сильно подскочит, – добавил он с усмешкой.
– Но ты же нарушаешь закон! – сказала я. – Что, если тебя поймают?
– Законы существуют для того, чтобы их нарушать, – ответил Джеремайя. – Они ведь придуманы не для меня и не мною, а властями предержащими для их же собственной пользы. Но я же никому не причиняю вреда. А сильный духом человек любит бросать вызов и стремится перехитрить других. Ну а насчет того, что поймают, так ведь я старый лис и очень много лет этим занимаюсь. К тому же мне всегда везет, это можно прочесть по моей руке. – И он показал мне крест на ладони правой руки и еще один – на левой, оба в форме буквы Х. Джеремайя сказал, что он защищен во сне и наяву, потому что левая рука отвечает за сновидения. И я взглянула на свои руки, но никаких крестов там не увидела.
– Везенье может закончиться, – сказала я. – Надеюсь, ты будешь осторожен.
– Ба, Грейс! Ты никак заботишься о моей безопасности? – воскликнул он с улыбкой, а я потупилась в стол. – Я и сам подумывал бросить эту работку, – сказал он уже серьезнее. – Конкуренция растет, дороги становятся лучше, и многие ездят за покупками в город, а не сидят дома и отовариваются у меня.
Я расстроилась, услышав, что он может оставить торговлю, – ведь это означало бы, что он больше не придет со своим коробом.
– Но чем же ты займешься? – спросила я.
– Буду бродить по ярмаркам, – ответил он, – стану пожирателем огня или ясновидящим целителем и займусь месмеризмом да магнетизмом – это всегда притягивает людей. В молодости у меня была партнерша, хорошо знакомая с этим ремеслом, ведь в нем обычно работают парами. Я совершал пассы и собирал деньги, а она набрасывала на себя кисейное покрывало, входила в транс и вещала замогильным голосом, рассказывая людям, какие у них проблемы со здоровьем, за вознаграждение, разумеется. Это безотказный трюк, ведь не могут же люди заглянуть к себе вовнутрь, чтобы убедиться, прав ты или нет. Потом этой женщине подобная работа надоела, а может, она устала от меня и уплыла на пароходе вниз по Миссисипи. Еще я мог бы стать проповедником, – продолжал Джеремайя. – За границей на них огромный спрос, намного выше, чем здесь, особенно летом, когда можно проповедовать на улице или за переносной кафедрой. Люди там любят падать на землю в припадке, глаголать на разных языках и спасаться хотя бы один раз в году, а если повезет, то и больше. За это они готовы платить звонкой монетой. Это очень перспективная работа, и если заниматься ею по всем правилам, она приносит гораздо больше дохода, нежели торговля.
– Не знала, что ты верующий, – сказала я.
– Да не верующий я, – возразил Джеремайя. – Но, насколько мне известно, этого и не требуется. Многие тамошние проповедники верят в Бога ничуть не больше, чем какой-нибудь чурбак. – Я сказала, что грешно так говорить, но он лишь рассмеялся. – Если люди получают то, ради чего приходят, то какая разница? – воскликнул он. – Я воздавал бы им полной мерой. Неверующий проповедник с хорошими манерами и приятным голосом обратит в свою веру намного больше людей, чем мягкотелый дурень с унылой физиономией, каким бы он ни был святошей. – И Джеремайя принял важную позу и произнес нараспев: – Крепкие верой знают, что в руках Господа даже непрочный сосуд находит подобающее применение.
– Я вижу, ты уже освоил эту профессию, – сказала я, потому что он говорил точь-в-точь как проповедник, и он снова рассмеялся. Но потом посерьезнел и перегнулся через стол:
– Мне кажется, ты должна уйти со мной, Грейс, – сказал он. – У меня дурное предчувствие.
– Уйти? – переспросила я. – О чем это ты?
– Тебе со мною будет безопаснее, чем здесь, – сказал он. При этих словах я вздрогнула, потому что у меня тоже было похожее ощущение, хоть раньше я об этом и не думала.
– Но что же я стану делать? – спросила я.
– Можешь со мной путешествовать, – сказал он. – Станешь ясновидящей целительницей. Я научу тебя, что нужно говорить и как впадать в транс. Я вижу по твоей руке, что у тебя есть к этому талант, а если распустишь волосы, то у тебя будет и подходящий вид. Обещаю тебе, что так ты за два дня заработаешь больше, чем если будешь мыть здесь полы два месяца подряд. Тебе, конечно, понадобится другое имя – французское или какое-нибудь иностранное, ведь людям по эту сторону океана трудно поверить, что женщина с простым именем Грейс может обладать сверхъестественными способностями. Неизвестное всегда кажется им чудеснее и убедительнее известного. – Я спросила:
– Разве это не обман и не мошенничество? – И Джеремайя ответил:
– Ничуть не больше, чем в театре. Ведь если люди во что-нибудь верят, жаждут этого, уверены в том, что это правда, и им от этого лучше, разве мы обманываем их, укрепляя их веру таким пустяком, как имя? Разве это не милосердие и не человеческая доброта? – От таких его слов все представало в более выгодном свете.
Я сказала, что взять новую фамилию не составит для меня труда, потому что я не слишком привязана к своей собственной, ведь она же отцовская. И Джеремайя улыбнулся и воскликнул:
– Тогда по рукам!
Не стану от вас скрывать, сэр, это предложение показалось мне очень заманчивым. Ведь Джеремайя был мужчиной видным, с белыми зубами и карими глазами, и я вспомнила, что должна выйти замуж за человека, имя которого начинается на букву Д. Я подумала также о том, что у меня появятся деньги и я смогу купить на них одежду и, возможно, золотые сережки. К тому же я повидаю много мест и городов, а выполнять одну и ту же тяжелую и грязную работу не буду. Но потом я вспомнила, что случилось с Мэри Уитни, и хотя Джеремайя казался человеком добродушным, внешность бывает обманчивой, как моя подружка узнала на своем горьком опыте. Что, если дела пойдут плохо, и он бросит меня одну на произвол судьбы где-нибудь на чужбине?
– Так мы, стало быть, поженимся? – спросила я.
– А какой в этом прок? – сказал он. – Насколько я знаю, замужество никому еще не приносило пользы. Если двое хотят быть вместе, они и так будут вместе, а если нет, один из них все равно сбежит – и вся недолга. – Это меня встревожило.
– Думаю, мне лучше остаться здесь, – сказала я. – Да и в любом случае, для замужества я еще слишком молода.
– Подумай, Грейс, – сказал он. – Ведь я желаю тебе добра, хочу тебе помочь и забочусь о тебе. Говорю тебе честно: здесь тебе грозит опасность.
В этот миг в кухню вошел Макдермотт – он казался очень сердитым, и я стала гадать, не подслушивал ли он у двери, и если подслушивал, то как долго. Он спросил Джеремайю, кто он, черт возьми, такой и какого черта делает на кухне.
Я ответила, что Джеремайя – коробейник и мой старый знакомый. А Макдермотт глянул на короб, который Джеремайя открыл за нашим разговором, хоть и не успел еще выложить все товары, – и сказал, что все это очень хорошо, но мистер Киннир будет недоволен, если узнает, что я перевожу хорошее пиво и сыр на обычного жулика. Макдермотту было совершенно все равно, что подумает мистер Киннир, и он сказал это лишь для того, чтобы досадить Джеремайе.