Они были так уверены, что во всем разобрались и всё рассчитали… Мне потребовалось немало сил, чтобы не рассмеяться. В этом и есть их проблема: они всегда были уверены в себе. Уверены, что все знают и что поступают правильно. Даже когда со стороны было видно, как сильно они ошибаются.
В апреле жильцы дома номер 215 на Колдуэлл-стрит перемещались, подобно крупным планетам, довольно-таки ограниченным в своем вращении. Они старались обходить друг друга достаточно далеко, чтобы избежать катастрофы, ожидая, что некая непознанная сила сместит их с орбиты. Холлис мог быть рядом с любой из девушек, но никогда с Оливером. Сам Оливер мог находиться в одной комнате только с Лорной. Мэв не возражала против Оливера, но зато он возражал против нее. Возможность отношений между Мэв и Лорной зависела от настроения Лорны. Элли, пытаясь стать невидимкой, избегала всех, переходя из комнаты в комнату, как потерявшийся спутник. Никто не обращал особого внимания на Каллума. Как планета Плутон, которую исключили из числа основных и отнесли в разряд карликовых, он до поры до времени был одним из них, но потом все изменилось.
Так продолжалось до того дня, когда они приняли решение, которое в итоге и привело к их смерти.
Все началось с Элли — хотя она никогда не признавалась в этом.
В тот день она сидела одна в своей комнате, а мир вокруг нее рушился.
Слова письма в ее руках кружились перед глазами, и, хотя каждое из них по отдельности было понятно, содержание письма оставалось вне ее понимания. На подоконник приземлился неизвестно откуда взявшийся зеленый попугай, Элли посмотрела на него и сказала:
— Кажется, я вылетаю из университета.
Птица повертела головой и улетела — мелкие человеческие жалобы ей были неинтересны. Элли снова попыталась прочитать письмо от начала и до конца, но обнаружила, что не в состоянии это сделать. Папа всегда говорил, что можно отказаться от некоторых вещей, если они ей точно не подходят, например от хоккея на траве или верховой езды, но она была совершенно уверена, что ктаким вещам не относится университетское образование. Папа считал, что женщина должна быть самодостаточной, сильной и образованной и иметь хорошую работу. «Пусть мужчина женится на тебе не только ради твоих денег», — любил говорить он, но теперь, когда она об этом думала, его слова вовсе не казались шуткой.
Элли положила письмо на стол так, чтобы слов нельзя было разобрать, но оранжевая эмблема Кэхилла горела на странице, как глаз Саурона на обложке книги «Властелин колец», которую Каллум бросил в гостиной. Элли встала, засунула письмо в пустую папку формата А4 и снова села на кровать. Затем опять встала и положила папку в ящик стола вместе с дневником. Но письмо не могло оставаться там вечно. Она попыталась представить, как будет сидеть с родителями в гостиной, увешанной ее фотографиями и многочисленными свидетельствами о ее достижениях, и объяснять суть этого письма. Она поняла, что не выдержит этого.
Тогда Элли попыталась представить, что будет, если просто передать им письмо и со стороны наблюдать, как они отреагируют на его содержание… Нет, она не может сделать и этого. Хоть так, хоть этак — совершенно невозможно объяснить ее умным, образованным, благополучно работающим родителям, что их единственная дочь не справилась с учебой. Было плохо уже то, что ей удалось поступить только в Кэхилл. Она объясняла это тем, что ей просто попался плохой оператор в другом университете, который не обеспечил то место, на которое она рассчитывала, но это было неправдой, и она подозревала, что ее родители, конечно же, знают об этом. Если они увидят письмо, их мнение о ее потенциале окончательно испортится. Следовательно, нельзя, чтобы они его увидели.
Громкий стук прервал ее мысли.
— Привет, — послышался голос Холлиса. — Звонят из агентства по найму. Они хотят узнать, собираешься ли ты снимать комнату в следующем году.
Как и в случае с письмом, до Элли с трудом доходил смысл сказанного.
— Я?
— Они спрашивают каждого из нас. Я могу передать твой ответ, если хочешь.
— Да. То есть нет. В смысле я еще не уверена. Я жду, что скажут некоторые мои друзья, — соврала Элли. — Когда агентству нужен ответ?
— Они сказали, что сегодня. Им нужно давать рекламу на осенний семестр.
— Как ты думаешь, они смогут подождать до пятницы?
Холлис сказал, что спрашивал, — да, они могут подождать до пятницы, но не позже. Если не принять решение к этому времени, они сочтут ответ отрицательным.
— Ты остаешься? — спросила Элли. Если Холлис останется — отлично. Ей нравился Холлис. Но потом она посмотрела на ящик своего стола и вспомнила, что не от нее зависит, будет ли она здесь жить или нет.
— Может быть. Я имею в виду, что… Послушай, как-то странно — говорить через дверь. Можно я открою?
— Что? Да, конечно. Извини.
Элли уже улыбалась, когда открылась дверь.
— Извини, я занималась.
На столе не было ни учебников, ни конспектов.
— Ну ладно. — Холлис прочистил горло. — В общем, я думаю, что останусь, и тогда смогу не вывозить свои вещи на лето, а не…
— Давай сделаем заказ в том индийском ресторанчике на Сэндэл-роуд!
— Давай что?
— Ну, закажем еду. Возьмем навынос. Поужинаем все вместе. Закажи мне, пожалуйста, курицу тикка масала. Сжасминовым рисом. А, и хлеб наан.
— Ладно. Курица. Жасминовый рис. Хлеб наан. Понял. — Холлис задержался в дверях; Элли с трудом удерживала улыбку на лице, ожидая, когда он уйдет. — Так, э-э-э… а платить будем каждый за себя или…
— А! Ой! Да, у меня есть деньги. Подожди.
Она сдернула сумочку со спинки стула. В бумажнике была двадцатифунтовая купюра, немного мелочи и кредитная карта, которую папа дал для экстренных случаев.
— Они ведь принимают оплату картой по телефону?
— Да, но они не разделяют заказы. Так что если ты хочешь…
— Ничего страшного. — Она протянула ему карточку. — Я угощаю.
Холлис колебался.
— Ты серьезно?
— Угу.
Он зажал карточку в ладони, как будто боялся, что та упорхнет, прежде чем он успеет ее схватить.
— Хорошо. Спасибо. Только Оливеру я ничего не скажу. Если он узнает, что еда бесплатная, он…
Элли махнула рукой:
— Пусть. Скажи Оливеру. Скажи всем.
Холлис посмотрел на карточку, потом на нее.
— Ну ладно… Я дам тебе знать, когда принесут еду, чтобы ты могла… — Он бросил взгляд на ее пустой стол. — Продолжай заниматься.
Ее улыбка держалась еще несколько секунд после того, как он закрыл дверь, по инерции.
Хотя индийскую еду из ресторанчика на Сэндал-роуд обычно доставляли не раньше чем через час, Элли показалось, что прошло совсем мало времени, прежде чем Холлис снова постучал.
Письмо не выходило у нее из головы, пока она спускалась по лестнице. Мысли о нем, как нежеланное объятие, сдавливали ей грудь и живот, удерживали ее вне кухни, пока остальные распаковывали еду. Запах специй перекрыл зловоние, исходившее от мусорного бака, который никто не опорожнял уже почти две недели. Коричневыми бумажными пакетами, пенопластом и пластиковыми контейнерами был завален весь стол. Ее соседи, как лисы на помойке, рылись в упаковках, вытаскивая то и это и накладывая на тарелки.
Самое большее, что Элли когда-либо снимала с карты, — пятнадцать фунтов на билет домой, к тому же это был экстренный случай, когда заболела бабушка, а тут продуктов фунтов на сто, не меньше. Она знала, что ее родители могут себе позволить и не такую сумму, но это было расточительство. А папа ненавидел расточительство. Расточительство — это пустая трата денег, времени, сил, вложенных в учебу.
— Элли, — позвал ее Холлис, но она зашла в кухню, только когда все вышли. Посмотрела на разбросанные пакеты и контейнеры, стараясь ни к чему не прикасаться без надобности. Потому что если она до чего-то дотронется, то начнет наводить порядок, а если начнет наводить порядок, то начнет уборку, а если начнет уборку, то это будет так, как было, когда она болела ветрянкой и папа велел не чесаться, а то зуд усилится. Если она начнет удовлетворять уборочный зуд, то уже не остановится.
Элли нашла свою курицу карри и хлеб наан, но рис уже перекочевал в тарелки Мэв и Оливера.
Она ничего не сказала, сев на пол в гостиной рядом с креслом Холлиса.
— Садись здесь, если хочешь, — предложил он и подвинулся, но Элли покачала головой.
Оливер открыл банку «Хайнекена» и произнес тост. За нее. Они все смотрели на нее и поднимали свои напитки: Лорна — диетическую колу, Мэв — «Хайнекен», Холлис — «Фостерс». Сама Элли не принесла ничего выпить.
— За виновницу торжества! За нашу принцессу Элли! — выкрикнул Оливер.
— За принцессу! — вторили другие.
Элли размышляла, ожидают ли они, что она что-то скажет, но ее предполагаемое выступление перестало быть актуальным, как только они опустили свои банки.
— Ты хорошо знаешь Диккенса? — полюбопытствовала Лорна.
— Не особенно. Но я играл Малютку Тима в пантомиме, — сказал Оливер.
Мэв фыркнула, и пиво попало ей в нос. Смутившись, она закрыла лицо руками.
— Ты играл в пантомиме? — уточнила Лорна.
— Когда мне было семь лет. Между прочим, я был чертовски хорош, к твоему сведению. Бернард Криббинс[15] играл Скруджа, и он сам мне об этом сказал. И даже предложил свести маму со своим агентом. Дал ей свой телефон.
Лорна схватила кусок чесночного наана с большой тарелки, стоявшей на полу, и поинтересовалась:
— И что же остановило блестящую карьеру актера-вундеркинда?
— Мама разбила нашу машину и… — Оливер откашлялся. — Мы попали в аварию. Ничего серьезного, но у меня оказалось повреждено колено. Я мог играть только хромых детей, а Малютку Тима, основную роль для хромоногого, я на тот момент уже сыграл. Так к чему было стремиться?
Он засмеялся, и все засмеялись вместе с ним. Но никто, кроме Элли, не заметил тени на его лице.
Даже Мэв, которая обычно была настроена на его эмоции, отключилась и не обратила внимания. Ее грызло чувство вины, и она то и дело поглядывала на входную дверь. Ей не следует сейчас веселиться с ними. Но, с друго