Не хочу уводить вас в сторону, но, как вы поняли, на все это у меня ушли годы. Годы работы над их дневниками, годы поисков возможных свидетелей и тех, кто так или иначе соприкасался с ними. Я выуживала правду по каплям из них самих, пятерых. И собрала всё вместе, как смогла. Допускаю, что некоторые детали могут оказаться неверными, но ключевые факты, самые важные из них, я установила точно.
Так что давайте поговорим о ней. Об этой проклятой вечеринке.
На самом деле вечеринка не должна была отличаться от любой другой в этом доме. Воспоминания о буйных ночах настолько укоренились в памяти пропахших никотином стен дома номер 215 по Колдуэлл-стрит, что даже когда было тихо, чудился пульсирующий тяжелый ритм басов, под который пили, танцевали и курили травку. Иногда участники вечеринок сбегали в садик на заднем дворе, но потом все равно возвращались обратно, чтобы выпить еще пива, затянуться марихуаной, снова потискать кого-то в полумраке.
Так легко нарисовать в своем воображении ту ночь — ночь 1995 года! Она была теплой, и с раннего вечера все пабы были забиты до отказа, а счастливчикам удалось посидеть за столиками на открытом воздухе. Болтовня и смех людей разносились в воздухе. Но ближе к полуночи пабы стали закрываться, завсегдатаи поплелись домой или в клуб, а уставший персонал убирал липкие стаканы.
Те, кто выходили из паба «Байвэйс», наверняка слышали музыку, доносившуюся с Колдуэлл-стрит: басы грохотали даже на таком расстоянии.
Приятель Оливера, выступая в роли диджея, поддерживал звук через бумбоксы, подключенные к колонкам размером с мини-холодильник.
Мэв, спотыкаясь о шнуры, переходила из комнаты в комнату в поисках компании, куда она могла бы вписаться. Она бродила с тех пор, как Лорна объявила, что с нее хватит, и исчезла в своей комнате. Пробираясь сквозь толпу, Мэв бормотала еле слышное «прошу прощения», дешевенькое белое вино плескалось в стакане, который она держала в руке. В кухне она заглянула в коробки с пиццей, но там остались только обглоданные корки.
После очередного удара локтем в грудь Мэв, спотыкаясь, вышла в сад, где дым был не таким густым. Глаза заслезились на свежем воздухе. Она представила, как стекает по щекам тушь, и, не желая, чтобы кто-нибудь подумал, будто она плачет, пробралась к старому креслу у забора. Зеленый пластик прогнулся под ее весом, ножки ушли в мягкую землю. Мэв попыталась откинуться на спинку, но кресло начало крениться, и ей пришлось наклониться вперед, зажав стакан обеими руками. Подол ее нового желтого платья, промокшего от пота, задрался до бедер. Со своего места она могла наблюдать за вечеринкой в окно. Незнакомые ей люди разговаривали, курили и целовались. В электрическом свете они выглядели как ожившие куклы в паноптикуме.
Кто-то рассмеялся у нее над ухом, и она вздрогнула.
— Вот тебе твои правила!
Поворачиваясь, Мэв умудрилась не пролить вино.
— Господи, Каллум… Кто тебе разрешил так подкрадываться к людям?
— Извини.
Он сел на землю рядом с ней. Было сыро, но Каллум, похоже, этого не замечал.
— Я думала, ты наверху.
— Был, но там трудно мыслить трезво.
Мэв кивнула и сделала глоток теплого вина, убеждая себя, что ей нравится вкус.
— Вроде бы Элли купила клубничные коктейли, которые ты любишь?
Она пожала плечами:
— Я выпила один. Остальное разобрали другие.
Зазвучала новая песня, встреченная радостными криками.
— Не то, чего ты ожидала, правда? — заметил Каллум.
Мэв смотрела на окно, за которым веселились пришедшие. Такие свободные и раскованные.
— Нет, — возразила она. — Все отлично.
Прошло очень много секунд. Была бы ночь обычной, эти секунды пролетели бы как мухи, не оставив по себе ни малейшего воспоминания. Но эта ночь была необычной. Каждая секунда становилась тяжелее предыдущей, и даже дышать было больно.
— Мэв, — расколол тишину голос Каллума.
Она не отрывала глаз от окна, представляя, что она там, а не здесь.
— Мэв, я хотел поговорить с тобой кое о чем. О том, что у меня на уме. Это беспокоит меня уже некоторое время.
К окну подошел Оливер, и Мэв вспотела еще больше. Несмотря на огромное количество дезодоранта, которым она побрызгалась, под мышками воняло. А вот Оливер, казалось, был невосприимчив к духоте. Его лицо светилось. Каждый раз, когда он улыбался, Мэв ненавидела себя.
— Мэв? Ты слушаешь?
Она уже забыла о Каллуме, сидевшем на грязной земле.
— Мне жаль.
— Хорошо, но я хотел сказать…
— Нет, я имею в виду, мне жаль, если ты подумал, что я флиртую с тобой, или если ты думаешь, что я тебя завлекаю. — Она поправила бретельку лифчика. — Ты хороший парень, Каллум, и все такое, и ты действительно хороший друг, но ты мне не нравишься в том смысле. Никогда не нравился, и не думаю, что когда-нибудь понравишься.
Она не смотрела на него. Не могла. И не была уверена, сможет ли вообще посмотреть когда-нибудь. Но она услышала, как он встал и отряхнул джинсы. И услышала, как он сказал:
— На самом деле к тебе это не имеет отношения? Но ладно. Как хочешь. Все в порядке.
Мэв смотрела на свои ноги, пока он уходил. Слышала, как он идет по саду. Когда она подняла голову, дом уже поглотил его.
Оливер все еще стоял у окна, и его лицо было все таким же ясным и дерзким. Наглым — как сказала бы Лорна. Он болтал с девушкой, и Мэв, допивая кислое теплое вино, подумала, что надо бы пойти и налить еще.
Внизу, в уютном уголке комнаты, заваленной всяким хламом, оставшимся от предыдущих жильцов, Холлис не испытывал подобных проблем. Он болтал с ребятами, студентами технического колледжа.
— Нет, меня не арестовали. — Рассказывая, он размахивал банкой «Карлинга». — Меня заметил охранник. Он подумал, что это живая лиса, и запаниковал. Сказал, что не может поверить, что кто-то способен так жестоко поступать с животным. Я пытался его успокоить, и мне пришлось разрезать ее и показать, что она ненастоящая. Ну, чучело. Потом я признался, что стащил это чучело с кафедры. И из-за этого меня вызвали к декану.
— И тебя исключили? — спросил парень с короткими торчащими волосами.
— Либо это, либо меня бы арестовали, а я не хотел, чтобы на меня завели дело. Хуже всего то, что охранник так растерялся, что распустил слух, будто я выпотрошил живую лису и измывался над ней, как какой-нибудь социопат.
— И после всего этого ты хочешь пойти в охрану? — спросил парень.
— Нет, дружище. Я хочу быть настоящим полицейским. Помогать таким ребятам, как я, когда они оказываются в пролете. Потому что я был одним из них, понятно? Я знаю, как они думают и… Каллум. Эй, Каллум!
Холлис заметил долговязого соседа по дому, проходящего мимо двери, и помахал ему рукой.
— Он живет здесь, но он не такой придурок, как Оливер, — пояснил Холлис компании, кивнув в сторону гостиной. — Каллум, ты уже выпил?
— Вообще-то я собирался идти спать.
— Но я не видел тебя весь вечер. Давай заходи, присаживайся. Там тяжеловато с этими их делами, но здесь у нас нормально, правда, ребята?
Он протянул Каллуму банку яблочного сидра.
— Приберег для тебя, а то эти стервятники все выдуют.
— Спасибо. — Каллум сел на пол с нераспечатанной банкой, не зная, что делать дальше.
— Ну-ка, друг, разреши тебе помочь.
Холлис дернул себя за ухо и достал бутылку водки.
— Добавь-ка немного этого. Придай, так сказать, ускорение.
Он взял у Каллума банку, открыл, отпил из нее и плеснул в банку водку.
Каллум поколебался, но все-таки сделал маленький, неуверенный глоток. Потом еще один. А потом осушил банку до дна. Ему зааплодировали. Холлис хлопнул его по спине.
— То-то же! Говорю, супер, когда так.
Каллум расслабился, и Холлис протянул ему еще одну банку, разбавив содержимое водкой. Каллум выпил. Они сидели в комнате, рассказывая всякие истории, и, хотя Каллум говорил очень мало, Холлису казалось, что он доволен. А то — сидит с ними и выпивает, получая удовольствие от вечеринки, гляди-ка, даже пару раз улыбнулся.
Когда в комнате закончился алкоголь, они переместились в кухню, где, применив мускулы, заняли местечко поближе к выпивке. Что бы Холлис ни предлагал, Каллум пил. Когда кто-то передавал косяк, Каллум затягивался, хотя за все месяцы жизни в этом доме он никогда не проявлял интереса к марихуане.
В какой-то момент Каллум вытер рот тыльной стороной ладони и попытался заговорить. Каждое слово давалось ему с трудом, но, похоже, не от спиртного.
— Холлис, мне нужно поговорить с тобой о… о том деле.
— О каком деле? — Под воздействием алкоголя мозг Холлиса не мог сообразить, что имеет в виду Каллум.
— Ты знаешь. Об этом… об экзаменах. Обо всем этом.
Каллум покачал головой, невысказанные слова колом застряли у него в горле.
Холлис понизил голос, хотя в шуме вечеринки в этом не было необходимости.
— Сейчас не время, дружок.
Каллум глотнул пива.
— Что сказала твоя семья, когда тебя исключили?
— Честно говоря, они не были так уж удивлены.
— И после этого ты смог поступить в другой универ?
— Да, но мы не… э-э-э… Я не был официально исключен из Эксетера, как говорил. Просто меня попросили не возвращаться… Но послушай. — Холлис положил руку на плечо Каллума. — Никто ничего не узнает. И тебе не обязательно это продолжать. Новый учебный год, новый старт в сентябре, а?
Каллум кивнул, и уже не мог остановиться — кивал и кивал, как китайский болванчик, пока ему не стало плохо.
Возможно, дело было в плохом освещении, но он вроде слегка позеленел, как скажет потом Холлис. Отодвинул пиво, выскользнул из кухни и смешался с толпой. Холлис смотрел ему вслед, размышляя, не стоит ли пойти за ним, но потом отвлекся.
Этажом выше было немного потише. Окно комнаты Лорны выходило на Колдуэлл-стрит, поэтому она не могла видеть, что происходит в саду позади дома, а там началась игра в «кто кого перепьет». Поскольку ее дверь была заперта, она могла только догадываться о том, что происходило внизу. Лорна сидела в пижаме на узкой кровати с открытой книгой «Хичкок» на коленях. Вскипятив маленький электрический чайник, который она предусмотрительно держала в комнате, заварила себе чашку чая и открыла пачку печенья «Фокс». Но вместо того, чтобы читать, пить чай и есть печенье,