Критически осмотрев кабинет, уборщик щёткой смахивает ещё несколько пылинок, а потом – втягивает их клинером. Берёт пакет с мусором. Он уже успел рассортировать его согласно своей инструкции.
- А почему, главный редактор… - наконец, произносит Игорь, обернувшись. – Уборщику только полтора литра положено? Разве мы мало работаем?
- Не знаю, - врёт Главред. - Хорошего дня.
- Спасибо, - отвечает он со вздохом.
Дверь закрывается. Почему они такие? С самого утра – и уже настроение испортят. Не успевает Главред занять своё кресло, как раздался звонок эфир-фона. Его трель разрезает воздух, и Алекс невольно дёршается. Главред отвык от звонков. Обычно ему пишут на почту. Эфир-фон – это дань прошлому, традиции, весь мир давным-давно пользуется сообщениями. На линии Цензор, то есть, куратор.
- Приветствую, - говорит Алекс. Он волнуется. Обычно звонки не сулят ничего хорошего.
- Александр Р-101, времени у нас как всегда! – куратор эмоционален, как и обычно. Хотя по эфир-фону и не видно, но его щёки на мясистом лице дрожат, словно гладь воды. – У меня хорошие новости.
- Слушаю.
Новости куратора не могут быть хорошими. Это давно известный факт, аксиома, верность которой не оспоришь. Раз он звонит, значит, подчинённых ждут какие-то проблемы, напряжение – умственное или физическое. Грязная работа. Или бесполезный труд. Или…
- Ты едешь за Сферу! – радостно кричит тучный мужчина, и Алекс слышит, как толстяк задыхается. – Будешь сам репортировать. Как в старые, добрые времена. Помнишь их ещё или нет?
Цензор, наверно, подносит пухлую ручку к лицу. Стирает со своего жирного лба пот. Почему Главреду так противно? Александр делает вид, что не заметил отсылки к истории. Ехать за Сферу ему не просто не хочется. Сама мысль об этом кажется преступной. Это страшное, гиблое место. Ещё хуже, чем тут, под Куполом.
- Есть, - говорит Алекс после секундного замешательства. – Какой срок? И кто исполнит обязанности?
- Извини, это не я придумал! – вместо ответов, оправдывается куратор. – Сам знаешь, кто даёт указания.
Должно быть, снова прикрывает губы ручкой. Александр делает глубокий выдох и берёт эфир-фон другой рукой. Куратор говорит слишком много, и так было всегда. В его словах так трудно найти какое-то рациональное зерно, что-то действительно полезное.
- На сколько дней я еду? – Главред теряет терпение. Ему хочется хлопнуть кулаком по столу, прикрикнуть. Но делать этого нельзя, ведь Цензор – чрезвычайно обидчивый персонаж, спорить с которым – себе дороже.
- На неделю! – куратор берёт стакан прозрачнейшей воды – полный! – и отпивает глоток. – Если не передумают, сам понимаешь!
- Есть, - отвечает Главред.
- Конец связи!
Монитор гаснет. Алекс нервно постукивает пальцами по столу. Он вспоминает мир за Сферой 20 лет назад. Армия – святая обязанность гражданина, до сих пор снится ему. Эти кошмары уничтожают. А реальность может оказаться стократ хуже. Ему хочется сплюнуть на чистый пол, разгромить стол или стул. Но он сдерживается – и берется за работу.
«Теперь я знаю, что демократия и свобода – пустые слова, ведь именно из-за них умер мир. Значит, единственно приемлемая форма правления – Воля. Чужая Воля сильного, смелого и безупречного человека. Как разносторонни мы, и каждый тянет маску на своё лицо. Так не выживет никто, ведь в таких условиях дышать нужно по очереди. А кто будет следить за её соблюдением? Правильно, человек, которого правильнее всего назвать Хозяином.
В Законах он зовётся Правителем, Главой, иногда – Владыкой, он отвечает за нас, и мы не должны подводить его. Он управляет миром, который выпал на его нелёгкую долю, и справляется с этим бременем с честью. Подчас он строг, может быть даже зол, когда воплощение его решений в жизнь притормаживается.
Но он никогда не спит и не играет в карты, ему просто некогда. Не будет преувеличением сказать, что всё, что мы имеем сейчас, - целиком его заслуга. Сфера, которую успели выстроить древние, была приватизирована первым оккупационным режимом, и горожане вынуждены были оплачивать даже солнечный свет.
В случае отказа от уплаты гражданина могли посадить в тюрьму (аналог каторги, однако же в тюрьме условия были несравнимо хуже). Главы первого оккупационного режима употребляли в пищу маленьких детей, сжигали кислород просто так, ради развлечения, а также занимались прочими ужасающими глупостями.
В более детальном изложении эта история выгравирована на фасаде всех правительственных зданий, но вновь, изложенная сухим научным языком, теряет свою привлекательность. Так или иначе, сто лет назад (или немного больше), Глава в одиночку совершил переворот, вернув людям солнечный свет, а детям – надежду на жизнь.
Природа неким волевым усилием даровала ему бессмертие, хоть об этом и не принято говорить. Или он просто проклял природу, полностью отделившись от неё, но результат вновь один и тот же. Назвать Главу обычным человеком у меня не повернётся язык, и ни у кого под Сферой не повернётся. Судите сами.
Мой дед, крайне адаптированный человек, в свои 55 лет (по его рассказам) с трудом ходил на ежедневный труд, в то время как его сверстники уже давно лежали, утилизированные, в коробках. А Глава управляет нами уже лет сто, и это не считая его прошлой жизни. Мне всего лишь 40, а я уже чувствую себя стариком. Как Он остаётся таким сильным и бодрым, спустя целое столетие? Без борьбы с природой здесь не обошлось, мне, по крайней мере, хотелось бы в это верить.
На одном из открытых заседаний, куда был приглашён и я в качестве корреспондента ведущего государственного издания, мне удалось перекинуться парой слов с Главой наедине. Случилось это так. В поисках отхожего места я незаметно для себя проскользнул мимо охранников и увидел заветную табличку, на которой была изображена пунктирная кривая.
Он вышел из этого помещения, мрачный и злой, великолепный в своей надменности. Гордо поднятая голова, взгляд, устремлённый вперёд и немного вверх: такой может пойти в одиночку против пяти, не дрогнув. На ходу Глава застёгивал последние замки безукоризненного комбинезона. На лице – маска: блестящая, аккуратная – ничего лишнего.
Комбинезон был идеально чёрным, ни одного светлого пятнышка, даже молнии тёмные, потому они и сливались в глазах близоруких граждан. Они считали Его богом, и в чём-то даже были правы. Конечно, говорили они, только богам не надо снимать на ночь комбинезоны. Глупые неучи! Последнего бога человек истребил задолго до моего рождения. Теперь миром правит человек, и я даже знаю, как он выглядит.
К моему немалому удивлению и восторгу, Глава не закричал «Охрана!» или «На помощь!» Ничего подобного: переступая так, будто на него сейчас смотрели сотни глаз, Он подошёл ко мне и протянул руку в плотной перчатке. Это старинный обычай, дружеский жест, утраченный в связи с неактуальностью. Я обрадовался, что только этим утром получил на складе новые перчатки, только переживал за обод на шее, в котором я выглядел по-дурацки.
- Я… я журналист, - всё, что я смог выдавить из себя. А ведь, стоя перед зеркалом, я так часто репетировал, что я скажу Главе, если доведётся его встретить. Слова благодарности, признательности и собственной благонадёжности. Но всё это забылось, или показалось мне неинтересным, не помню уже.
- А я - Глава, - без тени усмешки сказал Он. – Рад нашей встрече.
Смущённый собственной неподготовленностью, я не мог придумать ничего, не нашёл темы для разговора, истории для беседы. И тогда заговорил Он. Для одного меня, как для целой комнаты журналистов. Его слова, простые и понятные, о моём труде, о моей судьбе (оказывается, он читал мои статьи и слышал про мою личную трагедию). Я понял, насколько сильно я влюблён в него, сильнее, чем в собственного отца. Ясно одно: я не мог дать ему ничего, да он ничего бы и не принял от меня, ведь у него всё есть. Плотским прагматизмом здесь даже не пахло, и это нисколько не удивило меня, творческого человека.
Единственное, чем я мог доказать свою преданность – положить свою жизнь и сердце на алтарь величия кумира. Внезапно к нам подбежали зазевавшиеся охранники, но, поймав всего один взгляд Главы, замерли. Он ещё раз пожал мою руку и совсем неожиданно взял за плечо. Этот жест совсем сбил меня с толку. Он отправился за трибуну быстрым и уверенным шагом, а я молча поплёлся следом. Рослый охранник что-то шепнул Главе, и в ответ я услышал его странные слова: «Я умею отличать овцу от волка. Будь спокоен, это - прежде всего».
И хотя по ходу выступления я должен был делать заметки чтобы подготовить качественный и актуальный материал, я чувствовал: теперь мне это ни к чему. Я слился с его мыслями, и мог говорить о величии вождя бесконечно.
На следующий день в шесть часов восхода я уже сидел в редакции и набирал статью «Рукопожатие слуг Народа». Та самая новенькая перчатка до сих пор хранится в ящике памяти, а на руках у меня – одна потёртая, а другая чистая и свежая. Мои коллеги посчитали это новым проявлением дресс-кода и начали носить перчатки подобным же образом».
Запись 11
- Где ты был? Почему ты всегда исчезаешь вот так, как будто тебя не было никогда? Как будто это я тебя придумала? Скажи!
В её голосе – страх, злость и ревность. Куда он может пропадать? Почему ему нравится оставлять её одну? Да, Владимир – великий воин, настоящий Герой, которому подчинились все деревни в этой части мира. Он знает столько секретов, что ни один шаман не способен победить его на поле духов. Но почему он уходит? И куда?
- Лея! – пробасил Владимир ей в ответ. – Я смотрел на Клетку. В лучах заката она становится красной, как огромная капля крови. Как плод гигантского дерева. Как гигантский слизень, в оболочку которого мне нужно проникнуть. Я смотрел на неё, потому что я хочу расколоть Клетку, и никто меня не остановит. Даже ты.