пил, не хочу помирать. Давайте назад отыграем». И ведь поймут, простят, примут. И в туннели пойдет кто-то другой. Но после такого на станции жизни ему не будет. Неделю пропьет беспробудно, а потом в петлю. И поэтому Пьер не обернулся.
Вскоре ноги вынесли его к заставе. Она никогда не знала вторжения извне и служила скорее наблюдательным пунктом. Сменяемый раз в сутки караул, что называется, приглядывал за туннелем. А может быть, наоборот, это туннель смотрел за людьми. Скупо освещенный сумрак нырял в прямоугольный горизонтальный колодец и через три десятка метров превращался в кромешную тьму. Стационарный счетчик Гейгера, закрепленный на каркасе бывшего светофора, фиксировал количество имеющейся радиации, и сейчас она значительно превышала норму в бегущем к станции ручье. На мешках с песком, служащих преградой не столько для пуль, сколько для воды, сидел рыжий Стефан.
– О ла-ла! Вы только взгляните, это же малыш Пьер! Глазам своим не верю. Почему на тебе костюм химической защиты? И зачем ты сменил свой аккордеон на горн[1]? Ты сумеешь извлечь из него хотя бы пару аккордов?
На звук его нарочито насмешливого голоса из технического помещения вышел второй караульщик. Бывший военный в возрасте, о котором говорят «давно перевалил за экватор», но все еще физически крепкий. Его звали Паскаль, был он всегда хмур и разговаривал только хриплым шепотом. Виною тому был безобразный шрам на горле, доставшийся в память о былой службе во французских вооруженных силах. Паскаль был французом по праву выслуги, прошедшим горнило Иностранного легиона. После армии он занял должность технического инструктора по вооружению и вскоре был направлен в состав того самого представительства, что должно было участвовать в «Интерполитехе». Он также входил в число тех смельчаков, что сразу после катастрофы нашли и вскрыли один из бункеров ГО РФ. А потом в добытой химзе эти люди перетаскивали содержимое колонны французских грузовиков на станцию. И автомат, снаряженный боеприпасами НАТО, который сейчас висел у Пьера на плече, был как раз из той партии. Паскаль держал железную банку, обмотанную старым полотенцем, от которой поднимался пар. Помешивая ложкой кипяток, ветеран быстро оценил вид музыканта и прошелестел:
– Святые угодники, Пьер, неужели больше было некому? – Он мрачно посмотрел на оставшуюся позади станцию. – Теперь оттуда присылают мальчишек?
– Я сам вызвался. – Пьер сердито подтянул ружейный ремень и заглянул через барьер с песком. Темная вода по ту сторону заслона уже достигла уровня двадцати сантиметров. Насосы пока еще справлялись, но скоро радиоактивная жидкость начнет размывать плотину и устремится к станции имени Парижской коммуны.
– О! Храбрые познаются в опасности! – Стефан сунул в рот самокрутку, достал огниво и поскоблил трут кресалом. Посыпался сноп злых рыжих искр, одна из них ужалила бумагу, тотчас распространив вокруг запах тлеющего сушеного мха.
– Что там? – мотнул головой во мрак неизвестности Пьер.
– Вот сходи и посмотри, – ехидно отозвался рыжий, затягиваясь едким дымом. – А нам комплекция не позволяет через кишку протискиваться.
Кишкой называлась труба, замысловато изгибающаяся вдоль технического туннеля. Этот технический ход был расположен перпендикулярно метропутям, и точно так же, как и его старший собрат, был перегорожен природным обвалом. Разбирать его даже не пробовали, было это слишком хлопотно, но осталась небольшая лазейка в виде той самой трубы. Она была слишком узка для полного человека и слишком длинна для тех, кому помехой был возраст. Ползущий по трубе лишался возможности маневра и был ограничен только движением вперед или назад – смельчак оказывался беззащитен перед тем, что ждало его в конце маршрута. Подкарауль героя какая-нибудь тварь на выходе, и все, что мог сделать человек, так это попятиться назад. Даже прикрыть его было некому, ведь вдвоем в трубе еще хуже: тесно, суетно, бестолково. Именно поэтому нужен был доброволец-одиночка, ведь только из кишки можно было попасть в Темные туннели, которые представляли собой комплекс подземных технических сооружений. Говорили, что здешние катакомбы напрямую выходили в комплекс «Москва-Сити». Несмотря на то, что эта территория оказалась отрезана от остального метро, слухи о ней ходили разные и неприятные. И если бы не редкая надобность посещать инженерные машины по обслуживанию станционного хозяйства, вряд ли бы туда вообще кто-то сунулся.
– Вскоре после гибели мира мы отсекли часть туннеля, поставив стенку за водоотливной установкой, – подал голос Паскаль. – Чтобы всякое радиоактивное дерьмо не заносило к нам из того склепа, в который превратилось московское метро. Но иногда что-то тревожит возведенную нами стену – из Темных туннелей скребутся призраки прошлого, желая проникнуть в мир живых. К сожалению, порой им это удается. Появление радиоактивной воды может означать, что где-то появилась щелка, которую следует найти и законопатить, а заодно и узнать причину ее появления. Но послушай старого мудрого Паскаля, парень. Для тебя будет достаточно, если, найдя проблему, ты просто вернешься обратно. Мы будем молить святого Георгия, чтобы наша беда оказалась лишь протечкой в грунте. Тогда несколько мешков цемента решат проблему. Просто осмотри все хорошенько. Ну и не зевай, ясное дело. Темные туннели – скверное место. Впрочем, ты и без нас об этом знаешь.
Пьер еще какое-то время шел от заставы, прежде чем покинул пути и свернул в узкий ход технического туннеля. Здесь уже не было тюбинга, техничка целиком была отделана обыкновенным бетоном. Тут и там его поросшие склизким грибком стены рассекали ржавые полосы швеллеров. Вскоре дорогу преградил обвал – значит, наконец пришло время лезть в проклятую трубу. Путь через кишку оказался необычайно длинным и тяжелым. Пьер несколько раз останавливался, чтобы отдышаться.
Один раз он даже чуть не запаниковал. Нога зацепилась за что-то, и никак не удавалось освободить ее. Дернуть посильнее было страшно – если порвется костюм, последствия будут ужасны, поэтому парень осторожно елозил туда-сюда, стараясь не заорать от нервного напряжения. Спина и шея затекли, тело покрылось испариной. «Только не хватало остаться тут навсегда!». Воображение угодливо нарисовало Пьеру картину, как его мертвое раздувшееся тело пробкой затыкает трубу, тем самым усложняя задачу всем тем, кто отважится прийти после него. Сердце гулко застучало. «Так, главное, не паниковать, нужно сохранять ясность ума!»
Удачно повернувшись на бок, Пьер почувствовал, как страж трубы ослабил хватку и тело наконец скользнуло вперед. Музыкант снова полз, работая локтями и коленями; стальной обруч давил на нервы, скреб по резине химзащиты и тянулся мрачной бесконечностью. Но наконец все закончилось, он оказался по другую сторону обвала, Первым делом Пьер проверил оружие – не попала ли туда вода? Потом осмотрел защитный костюм, цел ли, и только после этого двинулся дальше. Бетон туннеля то и дело обнажался расческой арматуры, и человек непроизвольно рассматривал причудливый узор ржавых потеков. Счетчик слегка потрескивал, экран прибора зеленовато светился. Луч фонаря скользил вдоль скользких, облепленных какой-то органикой труб. Кто и зачем сюда ходит? Сталкеры, например. Не все, конечно, а те, кому комплекция позволяет. Пьер знал двух таких, верткого, как водяной угорь, француза и раскосого азиата, из «москвичей». Сейчас они были где-то на поверхности. Там, где дуют губительные ветра, где сквозняки гуляют в коробках рассыпающихся домов. Несмотря на страх перед тем, во что превратился мир, Пьеру очень хотелось когда-нибудь подняться наверх. Побывать на Воробьевых горах, забраться на смотровую площадку и окинуть взором все то, чем раньше была Москва. Своими глазами увидеть город, к которому он принадлежал и о котором теперь знал лишь по книгам и рассказам. Мрачный облик каменного гиганта – Петра Великого, пожирающего глазами опустевшую ленту некогда судоходной реки, потускневший купол храма Христа Спасителя, шайбу Большой спортивной арены «Лужников» и едва видимый на горизонте обломок Останкинской «иглы». Растерзанные сталинские высотки: МИДа, «Украины», бывшего жилого дома на Кудринской и его собрата на Котельнической. Открытка с изображением последнего хранилась в палатке Пьера. Но какой из него сталкер? Он и герой-то, скорее всего, одноразовый. Хорошо бы вообще вернуться живым.
В этих мыслях он и брел по туннелю: от самого обвала и вплоть до той стены, которой сразу после войны перегородили уходивший дальше во тьму технический путь. Строители по какой-то причине не стали делать перегородку глухой, вмуровав по центру железную коробку с гермодверью. Она была небольшой и, судя по конструкции, запиралась только с одной стороны, изнутри. Пьер стоял и тупо смотрел на нее, ощущая, как гулко бьется сердце. Дверь была распахнута, вода тонкой струйкой беспрепятственно переливалась через резинку уплотнителя. Ужас состоял в том, что запорный механизм был срезан автогеном с чужой, внешней стороны. Со стороны давно мертвого метро.
Больших усилий ему стоило не дать деру. Он был готов ужом проползти обратно по трубе, вернуться на пост и рассказать обо всем Стефану и Паскалю. Но что конкретно он бы им поведал? Что, оказывается, в стене есть дверь и она открыта? Кем? Почему? Он даже не сумел надежно затворить эту калитку, чтобы остановить поступление воды. Без сварки нечего было и думать о том, чтобы починить фиксатор. Значит, рано было возвращаться, необходимо выяснить, кто или что пробралось в Темные туннели и какую тайну хранят их своды?
Сначала он долго бродил по полузатопленным помещениям. Возле родной станции Пьера не было такого количества заглубленных под землю площадей, и здесь их наличие вызывало у него оторопь. Он дважды чуть не заблудился в них, так похожи были меж собой эти пространства в свете электрического фонаря. Когда же музыкант снова стал обходить туннель от трубы до раскрытой настежь двери, что-то стремительно выскочило из воды. Парень охнул и отшатнулся так, что едва не выронил фонарь. Крыса! Обычная водяная крыса. Мокрое создание, мелко постукивая когтистыми лапами, перебежало открытое пространство и, вскочив на громаду вытяжного вентилятора, скрылось в его недрах. Пьер перевел дух и помотал головой. Ему явно не хватало свежего воздуха, а снимать маску он не решался.