Жил летописец будто в каменной пещере: в скале был вырублен подвал, куда отвели собирателя. В комнате было столько книг, что он и не сразу заметил среди них человека. Монах был невысоким, но широкоплечим, и показался моложе прочих братьев, хоть такой же седеющий. Взгляд его напомнил главного старца, пронизывающий и всезнающий. Да разве нужен ему огненный шар? Даже и не поверит. Столько книг прочесть – и без того все на свете знает. И все-таки Юрка начал рассказывать.
Лицо отшельника сначала помрачнело, потом прояснилось, и слушал он уже со странной улыбкой, будто и знал об этом, и все же не видел такого чуда. Открыл большую тетрадь и что-то записывал в ней карандашом. Юрка вздохнул с облегчением, наконец-то выполнив все задуманное до конца.
– А для чего вы это записываете?
– Знаешь слово такое – послушание? Не в том смысле, что ты сам неслух большой, судя по всему. Без разрешения старших сюда явился? И не прикидывайся, я же вижу, а то с лекарем бы пришел.
Что за странные люди – монахи? Теперь юный собиратель видел, что они совсем другие, необыкновенные какие-то. И травки у них растут, как нигде больше, и живут на острове зачем-то.
– А почему вы живете так далеко? Добраться до вас трудно… Жили бы с нами, вместе-то удобнее.
– «Вы не от мира, но я избрал вас от мира…» Или попроще: будь в мире, но не от мира. Понял что?
– Не-а. – покачал головой Юрка.
– Мы специально удалились от людей, но не в изгнание, то есть не подальше от вас, но ближе к Богу. И если мы находим Его здесь, так тому и быть. Значит, Он сам того захотел, и не нам с Ним спорить…
– Бог ближе к острову? Почему он прячется от людей? – смутное понятие о религии, усвоенное в детстве, бродило в голове, но знаний явно недоставало для богословских рассуждений. Тем более что поговорить Юрка хотел совсем не об этом. Казалось, с ним ведут какую-то игру, испытывают, и он должен обязательно довести дело до конца. Как преодолел страх в пути, как вообще решился прийти сюда. Интересно было – жуть! И он не жалел ни об одном приключении, даже беседа с отшельником казалась частью всего этого.
– Бог везде, но путь к нему у каждого свой. А место… не мы выбирали. Место Он нам сам указал. Образ Божьей Матери на скале видел? Ладно, не затем ты здесь, спасибо за рассказ. Я не знал, что люди видели такое, и теперь летопись сохранит твои слова.
– А приходите и вы к нам! Ну, если можно, конечно… – Юрка покосился на потолок, будто оттуда должны немедленно раздаться руководящие указания свыше.
– Может, и придем, – отшельник улыбнулся. – Я давно не был в миру. И был от него так далеко, как не был никто другой среди живых.
Отрешенные темные глаза будто поглотили свет лучинок, и снова показалось: летописец отличается от прочей братии, и не только тем, что он чуть моложе других монахов обители. После хрупкого старца и бодрого деда-рыболова этот больше напоминал охотников деревни, сильных и не сломленных прожитыми годами, которых лес только закалил и сделал крепче, как мореное дерево.
– А пока тебя провожу, старец и травок собрал уже, наверное. И поесть на дорожку будет. Утром пойдешь, переночуешь у нас, кто тебя в ночь по лесу-то отпустит?
Отшельник встал, взгляд Юрки заметался по книжным полкам. И пользуясь задумчивостью хозяина, он вытащил втиснутый между книгами маленький блокнотик. Не насовсем же, он обязательно вернет. Утром, все равно ночевать тут придется…
Брат Иоанн, как узнал теперь юный собиратель, так звали дедушку с лодкой, унес с собой лучинку, пожелав спокойных снов и осенив крестным знамением. Юрка пристроился у оконца и рассмотрел обложку блокнота, на ней была какая-то картинка: будто бы глобус, как в школе, а рядом с ним странная штука, похожая не то на необычный самолет, не то на флюгер из решеток, какой на крыше избы старосты установлен. Чтобы не гадать о непонятном, парень аккуратно, чтобы не измять, открыл блокнот. На пожелтевших страничках было что-то написано уже чернилами, но тем же четким разборчивым почерком – удобно читать, ночь светлая. Записи оказались совсем короткими; видно, когда-то там были проставлены и заголовки-даты, теперь тщательно зачеркнутые и названные по-новому…
За три дня до дня…
Вот и станция. Как передать ощущение простора после тесной кабины «Союза»? Это как если бы тебя связали и посадили в тесный ящик, да еще втиснули рядом двух таких же страдальцев. Конечно, потом отсеки МКС покажутся раздольным полем. Хорошо, что стыковка проходила по короткой шестичасовой четырехвитковой программе… Как раньше по двое-трое суток слетались, не пойму. Я бы не выдержал. Короткая двухнедельная программа слишком насыщена, да и хозяева новичкам покоя не дают. Никогда бы не подумал, что в космосе процветает дедовщина. Понятно, что им после трех месяцев надоела монотонная работа – только нам, а особенно мне, как перворазнику, все в диковинку. Невесомость превращает обычные движения в замысловатую игру, но больше всего меня потрясла Земля. Этот огромный голубой шар, величественно поворачивающийся под тобой… И мне, смею надеяться, просвещенному в вопросе притяжения космических объектов, почему-то хочется поискать ниточку, на которой этот шар висит. На него никогда не надоедает смотреть. Командир уже пару раз оттаскивал меня от иллюминатора. А сам, несмотря на то, что работы всегда невпроворот, замирал, глядя, как белые барашки циклонов крутят свою карусель, а на ночной стороне плетут светящуюся сеть электрических огней неугомонные люди.
За два дня до дня…
Наш дружный коллектив теперь состоит из трех русских, двух американцев и канадца. Старый экипаж из пары американцев возглавлял наш командир, новая экспедиция привезла канадца. И хотя де-юре он не принадлежал к славным юнайтетам, астронавты сразу уволокли его к себе на модуль. Что тут скажешь: хоть бедный, но все-таки «родственник». Мы, несмотря на то, что летаем вместе уже больше десяти лет, да и говорим практически на смешанном русско-английском, друзьями так и не стали. Все равно сохранились какие-то тайны и недомолвки. В тех редких случаях, когда нашим космонавтам удавалась попасть на американский модуль, те, смущенно улыбаясь, убирали планшеты с документами в сейф, да и панель прикрывали какой-то пластиковой папкой на зажимах. Нам на нашей «Заре» ничего не жалко – смотрите, сколько влезет. Все равно не разберетесь. Командир, когда великий союз объединенных североамериканцев удалился, со смехом рассказал, как он на мониторе специально оставил формулу с введенным в нее непотребным словом, в которой участвовали икс, игрек и еще одна малопонятная для них славянская литера, а потом тихо смеялся, пока астронавт, озираясь, как шпион, переписывал ее на свой планшет. Скучать практически некогда, но в эти редкие моменты каждый веселится, как может.
За один день до дня…
Астронавты заперлись на своем модуле. Вначале это развлекало. Командир сказал, что с ними такое случается, если с их ЦУПа поступают секретные данные. Плохо, что когда у них связь – мы вне зоны, и надо ждать еще минут пятнадцать, пока не влетим в наш сектор. Один раз показался канадец, покосился на нас, как на чумных, и уполз за герметичный люк «Юнити», только затворы щелкнули. Стойкое ощущение, что они против нас дружат. Когда же наш ЦУП отзовется? Вот, наконец… позывные звучат в замкнутом помещении модуля. Голос дежурного тревожный. Рассказывает о нагнетании мировой обстановки, о возможной войне. Понятно, что американцы зашевелились, – какая же война без них. Вот уж в каждой бочке затычка, ничего не скажешь. Ну и пусть сидят, нам без них спокойнее. Мало ли, устроят еще «Звездные войны». А тогда мы им локальную партизанскую войну организуем в масштабах орбиты и с боевыми вылазками – нам не привыкать.
День…
Вспышки белого огня видно даже отсюда – такие маленькие, как пятнышки на темной поверхности, похожие на капли побелки на стене. Потом они темнеют, а пламя, остывая, обретает красный цвет, угрожающий, тревожный, и все застилает черная взвесь – она поднимается вверх, полностью скрывая происходящее внизу. Темных пятен много, очень много… Голубая поверхность становится серой. Я пытаюсь осознать то, что вижу, и не могу.
Все прильнули к иллюминаторам, не веря собственным глазам. Им невозможно поверить! Такого не бывает! Не должно быть. Никогда. Но я вижу это и все еще надеюсь, что мне снится страшный сон. Галлюцинация не бывает массовой даже в космосе. Сюда не посылают людей, которые способны видеть несуществующее в реальности.
Дым и пыль расползаются, опоясывая Землю, или это ее вращение создает такой эффект? Она пытается сбросить это с себя, избавиться, но мгла окутывает планету почти ровными полосами. Мы еще видим просветы – ядерные грибы не растут на мирных землях. Но боюсь, скоро голубой шар внизу станет совсем серым. Только полюса чистые и белые, какими они были до нас. И останутся после. Все, шутки кончились.
Это был день первый. Первый день…
День второй…
Недавно казалось – наши глаза подводят нас, но теперь и слух подтверждает: мы одни. Тишина в эфире, Центр молчит. Никто не отвечает на наши запросы. Если внизу остались живые, они ничем не помогут нам. Они сами сейчас взывают к небесам о помощи… А тут только мы, еще более беспомощные и потерянные.
Американский модуль открыл свои двери. Они тоже хотят видеть других людей, ведь так страшно остаться в одиночестве посреди бесконечного черного холодного пространства. Беда у всех одна. И мы не знаем, кто виноват. Какая теперь разница, если кроме дыма и пыли внизу ничего нет? Центр Хьюстона тоже не подает признаков жизни. Мы в одинаковом положении – может быть, вместе нам будет легче что-то придумать? Командир покосился на кобуру на поясе у американца и демонстративно положил свой «макаров» обратно в «аварийку». У нас и так времени мало, незачем ускорять процесс. В отличие от тех, погибших внизу, где смерть пришла неожиданно, мы точно знаем день и час, когда закончатся ресурсы станции. Бортовой компьютер – хороший предсказатель. Сначала иссякнет вода и закончится еда – запас всего на пару месяцев, затем – воздух, точнее, кислород и кассеты реген