ескивали в слабом свете далеких тусклых лампочек. Тварина больше походила на ящеров, какими их рисовали в книжках. Послышался тихий свист: существо втянуло воздух мокрыми, слизистыми ноздрями, приоткрыв пасть, чтобы лучше чувствовать запах. Зубы у него были острые, но небольшие. Ершик старался вообще не дышать и не моргать, сидел неподвижно с широко открытыми глазами – теперь, увидев врага, он, как ни странно, стал меньше его бояться, ожидание оказалось страшнее. Да и не такой уж он большой, мутант-то, головой потолок не подпирает. Тварь в полтора метра ростом кралась на задних лапах, укрываясь даже от самого слабого источника света, и глаза ее напоминали два черных круга, нарисованных по бокам головы. А лапы, похожие на тоненькие и слабые человеческие руки, то вытягивала вперед, будто двигалась вслепую на ощупь, то прижимала к телу, чтобы через секунду снова угрожающе пошевелить когтями. И каждый из них как лезвие, очень острое… Существо неожиданно оглянулось, щелкнуло челюстями над плечом: там виднелось что-то непонятное, но Ершик вспомнил знакомый предмет: такие же отполированные рукоятки прятались под курткой Старого, его ножи. Если ее можно ранить, то и убить можно? И он больше не мог не дышать – вдох вышел слишком громким, круглые черные глаза остановились на нем. Из туннеля показалась вторая тень, и Ершик отчего-то спокойно подумал: сейчас сожрут, но приготовился выскочить у них из-под носа, пусть только побегут! Но вместо этого он услышал хруст, и тварь ткнулась склизким носом в мраморный пол. Второй нож вошел точно между выпуклым черепом и костлявым хребтом.
– Девятый, сука… – Старый извлек оба лезвия, срезал одним движением тонкий морщинистый хвост и повесил его на пояс. Ершик посмотрел на залитые кровью штаны и ботинки, забрызганное темными каплями лицо, на котором выделялись белые круги вокруг глаз, защищенных ранее загадочным прибором. В животе вдруг образовался какой-то шевелящийся узел, и он еле успел добежать до края платформы и свеситься лицом вниз.
– Так… Ты почему не в укрытии?! – громкий голос Старого в полной тишине оглушил и окончательно пригвоздил к полу. – Я тебе что сказал? Сидит тут, как бомжонок. Экстремал хренов на мою голову!
– Можно чуть потише? – Ершик чувствовал себя неважно, громкий звук вызывал еще и головную боль.
– А ты думаешь, тут кто-нибудь спит?! – Старый рявкнул еще громче. – Затихарились по своим норам, а мальчишка один на платформе ночует! А еще коммунисты, мать их…
Ну и развоевался гражданин Самарин! Полог одной из палаток приоткрылся, слабый луч фонарика осветил кусочек платформы, потом пополз к ним.
– Зачем же вы так? Здесь дети. – Силуэт в «дверном» проеме опасливо вытягивал шею, чтобы рассмотреть хоть что-нибудь в темноте. Стариковский голос слегка дрожал, но уже обретал уверенность.
– Вот именно что дети… – Старый хотел еще что-то добавить, но заметил за спиной мужчины маленькую фигурку. Дети уже присутствовали во множественном числе, это удержало его от дальнейших комментариев о политическом строе вообще и порядках на станции в частности – он быстро поднял Ершика с пола за шиворот и вытер его лицо какой-то тряпкой. Тот успел подумать, что Старый, похоже, обращается с ним в точности как со своим маленьким сыном, когда он измажется чем-нибудь, и нет для него сейчас никакой разницы, свой ребенок или чужой, пятнадцать ему или пять лет… – Ну, если вылез, смелый такой, пусти к себе пацана до утра. И фонарь убери!
До того, как погас свет, Ершик увидел: Старый надвинул на глаза свои очки с батарейками и быстрым шагом направился обратно к краю платформы. Фонарик был уже выключен, он хотел крикнуть вслед: осторожнее, там уже рельсы, но услышал не ожидаемый звук падения, а тихий стук резиновых подошв. Старый даже в темноте передвигался бегом, и скоро ничего уже не стало слышно.
– Ну надо же, прибор ночного видения у наемника. Сколько же ему платят за работу? Хоть и нехорошо считать чужие деньги. – Голос и в самом деле принадлежал немолодому мужчине, тот слегка подтолкнул Ершика ко входу в палатку. – Заходи побыстрей внутрь, в дом эти твари еще ни разу не заглядывали… – Хозяин положил включенный фонарь на самодельную тумбочку, – И давайте знакомиться, пока батарейки не сели.
– Ерофей. – Ершик протянул руку; после того, как Старый вытирал ему нос, хотелось выглядеть взрослым и солидным человеком. – Ерофей Павленко с Рижской.
– А я Георгий Иванович. Это моя дочь Майя.
Девчонке было лет тринадцать, Ершик обрадовался, что наконец-то и он сможет посмотреть на кого-то сверху вниз. А она намного симпатичнее Ритки. Хотя если вспомнить, что Старый говорил о женщинах, не все в этом сложном вопросе определяется внешностью…
Глава 7«Нас утро встречает прохладой…»
Хозяин жилья Георгий Иванович был расстроен и сердился на Ершика, рискнувшего зачем-то остаться ночью на платформе. Но ругаться, как наемник, он, конечно же, не стал, только неодобрительно покачал головой. Слышали бы они оба маму и ее выражения! Хотя нет, пожалуй, у Старого голос погромче будет…
– Оставить тебя там одного – это для меня непростительно, все-таки учитель, педагог. Но я же сам видел, как ты заходил к начальнику станции…
– Вот как зашел, так и вышел, – буркнул мальчик, не желая признавать, что не прав.
– Страшно было?
– Еще как… – Притворяться храбрецом уже бесполезно, Майя все равно видела, как он не мог на ноги встать самостоятельно.
– Говорят, что смелый не тот, кто страха не знает, а тот, кто его преодолел, – назидательно и в то же время ободряюще сказал Георгий Иванович.
– Так ведь тварь-то не я убил, а Старый. Он и раньше мне говорил, что страх потерял.
– Расскажи о нем, кто твой друг, откуда взялся?
Ершик задумался, можно ли пересказывать откровения Старого: с одной стороны, жил он раньше как раз на Красной Линии, начальник станции сам обратился к нему за помощью, зная, что он собой представляет. С другой стороны, знает-то руководство, а рядовые граждане его опасаются – вдруг что ему в голову взбредет? Не получится ли, что Ершик сплетни распускает? Так ведь его ж никто не заставляет все рассказывать.
– Фамилия его Самарин…
– Слышал я эту историю, – кивнул пожилой учитель. – Фрунзенская… Несколько лет назад там перестрелка случилась, бандитский налет, много народу погибло, потому что никто не ожидал, подготовиться не успели. А когда с блокпостов вооруженных людей собрали, уже поздно было. На станции оставалось несколько бойцов, и Самарин среди них, – сумели организовать оборону, только вот гражданские-то и укрыться не успели. Кто за колонной спрятался, тем повезло. А кто посередине… У многих родные погибли, а у Самарина прямо на глазах жену застрелили. После он и двоих оставшихся пленных добил. Сам, без суда, не дожидаясь, чтобы их официально приговорили. Всю вину на себя взял, хотя там наверняка еще и охранники тюрьмы поучаствовали. Потому его самого к стенке не поставили, а только выгнали и запретили возвращаться. Куда ему было возвращаться-то? У меня ученики на той станции живут, вот рассказали… И начстанции у нас из тех краев, хорошо помнит, кого Берсерком называли… Прозвище у Самарина такое было до женитьбы, говорили, приручила его Наталья. Но ненадолго, так и не пожил он по-человечески.
Ершик и Майя в один голос спросили:
– А что такое «берсерк»?
Ершик улыбнулся – только сейчас и прошла нервная дрожь в коленках, смех девчонки разрядил обстановку. А Георгий Иванович сел поудобнее.
– Поскольку спать все равно никто не собирается, а до утра еще много времени, я вам расскажу о варягах, а заодно о норманнской теории и Рюрике…
Никогда еще Ершик не слушал такой увлекательной лекции, сна не было ни в одном глазу. Настоящей школы на Рижской не было, обучали только письму, чтению и арифметике, до остального доходили своим умом. Кто хотел, конечно. Если поспрашивать людей, многие могли рассказать о географии: народ собрался из разных мест, каждый рассказывал о своей родине. Вот только если карту рисовать с их слов, получился бы, как шутил Сан Саныч, глобус Украины. А также еще отдельно глобусы Азербайджана, Таджикистана и Китая – хорошо, что настоящая карта мира нашлась в одной из книг и все расставила по своим местам. Но никакая карта не могла заменить живого рассказа.
«Нас утро встречает прохладой,
Нас ветром встречает река!..» —
вдруг заорала откуда-то музыка, и Ершик подскочил от неожиданности – у них на станции такого общего будильника не было. Песня звучала из динамиков оповещения. Он огляделся по сторонам: поспать удалось не больше часа, а хозяин дома и его дочь уже взяли в руки полотенца и собрались куда-то идти.
– А теперь переходим к водным процедурам! – бодрым голосом заявил Георгий Иванович.
– К чему? – Он еще недостаточно проснулся, чтобы вникать в странные фразы учителя.
– Умываться.
– Что, всем вместе? – Ершик представил себе три десятка человек в очереди к одному корыту. Ополоумели совсем? Или здесь это как-то по-другому?
Очередь действительно была немаленькой – так всегда происходит, если собрать одновременно всех сразу к четырем умывальникам. Ершик, зевая, думал, что стоило бы поднимать народ в три смены, и не придется всем досыпать еще минут по пятнадцать стоя. А как это сделать? Объявлять по громкой связи: первая смена – подъем! Вторая… Уборщица как раз замывала последние следы ног, что-то бормотала под нос, потом нацелилась шваброй на столпившихся людей.
– Ходят тут, потом за ними грязь убирай. – И метко мазнула мокрой тряпкой по ногам правому краю очереди, не пропустив ни одного.
– Пробовал уворачиваться – бесполезно! Старая школа, – вздохнул Георгий Иванович – видно, эта еще одна утренняя традиция ему тоже не нравилась. – А как у вас на станции? Расскажи, все равно время есть.
– А у нас каждый сам по себе, всех к умывальникам не загоняют. А зачем, ведь столько времени зря уходит?