– А кому сколько положено?.. – решил все-таки посчитать чужие деньги Ершик. Просто из любопытства.
Шум двигателя сначала не привлек внимания – транспорт обычно проходил мимо платформы, не останавливаясь, но эта дрезина замедляла ход. Шесть человек в легких серых бронежилетах спрыгнули на платформу – это и есть «красноармейцы»? Один из них обшарил цепким взглядом станцию и людей на ней, задержавшись на секунду на необычно пестром свитере Ершика, и направился к лестнице, ведущей к кабинету начальства, остальные последовали за ним.
– Особый отдел… – Георгий Иванович, прищурившись, вглядывался в командира группы. – Ерофей, теперь будь готов объяснить свое присутствие на станции, тебе обязательно зададут вопросы.
– Какие?
– Этот человек может задавать любые вопросы.
Даже на Рижской слышали об особистах, правда, это слово употребляли в основном очень пожилые люди, связывая его с Лубянкой, казематами и какими-то «тройками». Что они при этом имели в виду, Ершик не знал, но раньше считал, что все эти понятия древнее революции, Наполеона и легендарной Куликовской битвы. А теперь увидел этот знаменитый лубянский призрак собственными глазами: человек как человек, только очень уж строгий взгляд у него. Но те, кто рассказывал страшные истории об особом отделе, ничуть не шутили, да и Георгий Иванович вдруг стал серьезен, поэтому и Ершик решил оценить нового противника по достоинству. Чтобы не привлекать лишнего внимания серых людей к учителю и его дочери, он сам присел на нижнюю ступеньку лестницы в конце платформы, дожидаясь выхода того, кто должен был учинить ему допрос. Ждать пришлось недолго.
– Как звать? – Улыбка одними губами не смогла бы обмануть даже пятилетнего ребенка. Глаза особиста оставались холодными и чем-то напоминали черные выпуклые линзы вчерашнего ночного хищника. Нашел, понимаешь, себе добычу…
– Ерофей.
– А дальше как?
– А дальше – никак. Я не местный, из Ганзы пришел.
И поди проверь! Документов-то нет, Кольцевая линия большая.
– Откуда?
– С Проспекта Мира. А вам это зачем?
– Так положено. – Нет, явно не хватало въедливому особисту Абрамову наличия документов, настолько привычной была для него эта церемония: медленно и брезгливо развернуть паспорт, долго вглядываться с повышенным вниманием, не подделка ли? Задержать в своих руках, чтобы человек поволновался – получит ли бумагу назад или она сейчас исчезнет в кармане проверяющего, а ему скажут бессмертное «пройдемте, гражданин»… Что с пацана возьмешь? – Ты с кем?
Ершик махнул рукой в сторону палаток:
– С Самариным. – И указал в обратную сторону на дверь начальника станции. – Там спросите.
– Спросил уже. – Этот наемник с сомнительным прошлым, на которого в архиве имелось приличных размеров досье, отрекомендовал мальчика своим дальним родственником. Очень уж было подозрительно: взять с собой на задание подростка, да еще в такое опасное место. Да и нет у Самарина родственников, кроме сына, а ему лет поменьше. – Он, значит, теперь помощником обзавелся?
– Вроде того. – Ершик не боялся допроса, премудростью не говорить ни «да», ни «нет» владел почти в совершенстве – прошел у матери хорошую школу. Правильные формулировки ответов избавляли от лишних подзатыльников, и необходимых хватало с избытком, но здесь ему могло угрожать кое-что похуже.
Особист пощупал руку Ершика, покачал головой:
– Помощник… Что же ты хилый такой? Сколько лет?
– Четырнадцать. И никакой не хилый.
– Да в твоем возрасте многие уже оружие носят наравне со взрослыми!
– А я вот такой, мелкокалиберный. – Чего все ждут от сына двух продавцов с рынка, что он станет генералом? Лучше продолжить, какое-то слово есть… династию. И Ершик уже нашел, чем возразить. – А великий полководец Суворов тоже был не богатырского телосложения! – Хорошо было бы добавить и услышанную от Старого фразу про клопа…
– Так ты, значит, у Самарина за полководца?
– Точно.
И особист был не так прост, каким казался, и Ершик – не таким дураком, как прикидывался, и они оба это прекрасно понимали. Видно, у прибывшего были важные дела, поэтому он решил отложить остальные вопросы на более удобное время.
– Где сейчас Самарин?
– Спит.
Хорош был ответ на вопрос «где»…
Майя уже терла покрасневшие глаза, но от книжки не отрывалась – Ершик и сам читал ее в свое время с упоением, но вопросов при этом задавал соседям несметное количество. Где находится Лондон, что такое эсквайр, кэбмен и кто такие сыщики. Девочка обходилась без вопросов – то ли ей было все понятно в содержании книги, то ли просто пропускала незнакомые слова. Заметив парня, она заложила книжку пальцем.
– Твой друг еще спит, про него уже Настя спрашивала.
– Какая Настя?
– Перед которой он, как папа говорит, хвост распускал, как павлин.
Ершик и сам сейчас собирался в каком-то смысле распустить хвост, да передумал.
– Как книжка?
– Очень здорово!
– Оставь себе, это подарок. – И совсем ему не жаль терять прибыль! На остальных книгах можно заработать столько, что подаренный Холмс не будет иметь никакого значения. Вот только добраться бы, как говорят, до места сбыта… У них тут на Красной линии интересно буквально до ужаса, но радости маловато, дома веселее.
– Спасибо! А у тебя самого, наверное, много книг?
Он вдруг очень захотел рассказать Майе про маму, про ее нелюбовь к книгам, про то, что она хотела бы, чтобы он занимался полезным делом на станции, а не бегал на Проспект. Про то, как он не вернулся ночевать домой, потому что хотел посмотреть, что происходит за рубежом, охраняемым солдатами Ганзы, и как легко он преодолел две границы, ездил на пассажирской дрезине по Кольцевой, и до чего же красивы картины на потолке Комсомольской… Наверное, ей было бы интересно, как и Георгию Ивановичу, который жадно расспрашивал о новостях – видно, достовернее слухов через десятые руки до них ничего не доходило. Дневной сталкер, чего только люди не выдумают! Но как рассказать о том, чего Майя не видела и, может быть, никогда не увидит? Самого Ершика такие рассказы увели слишком далеко от дома.
– Читаю я много, а книг… – Ни соврать, ни сказать правду не дал особист – два щуплых подростка не были препятствием на пути, он быстро вошел в палатку. А вылетел еще быстрее: спиной вперед, с треском приложившись затылком о мраморную плиту. Ершик с опаской заглянул внутрь. Старый потер лицо ладонями, повел плечами, с трудом просыпаясь:
– Я же просил не будить. Что это было за явление?
– Особый отдел, говорят.
– Ну и хорошо. Значит, привык к особому обращению. – Старый огляделся по сторонам. – А вещи еще не высохли? В чем же я на станцию выйду? – Даже в лохматой тряпке на поясе вид у него был живописный, но похож он был не на бравого солдата, а скорее на пещерного человека. – И проверь, как там особый отдел? Нокаут или нокдаун?
Ершик оглянулся: особиста поднимали с пола люди в бронежилетах, он мотал головой, с трудом приходя в себя.
– Ну, на ногах еле держится…
Глава 9Боевые потери
Настя издали смотрела на Старого как на высшее существо, хотя, поблагодарив за выстиранный камуфляж, он всего лишь слегка ущипнул ее за локоток и сказал: «Спасибо, дорогуша». Ершик переводил взгляд с одного на другую, пытаясь разобраться в этой тонкой материи чувств.
– Что?! – Старый не выдержал первым. – Знаю я этих девиц с Красной Линии! Скорей бы замуж – и свалить отсюда.
А вторую-то супругу как раз на Фрунзенской нашел, подумал Ершик. И вдруг смутно ощутил, что бесстрашный приятель боится! Боится начинать все сначала… И боится снова все потерять. Чувство это было непривычно взрослым, ведь чаще думалось о том, что творится вокруг, а не прячется у кого-то глубоко в душе.
Он все-таки рассказал Майе о том, как живут люди на Рижской и в Содружестве ВДНХ, но о роскоши Ганзы умолчал, сказав, что и рассмотреть ничего не успел. Говоря о доме, он понял, что уже сильно по нему скучает. Георгий Иванович назвал его «истинным дитем демократии», если у него в голове вообще могла появиться эта безумная идея о путешествии по метро. Жители Красной линии передвигались исключительно по Красной Линии, и даже там приходилось становиться на учет вместе с приезжими, иначе они рисковали остаться без еды: патронами за обязательную работу не платили, а халтуры на Красносельской не было никакой.
– Сколько же ты всего видел, Ерофей!
– Да не так уж и много… – Ершик смутился от восхищения Майи: теперь начало понемногу доходить, почему Старый чувствовал себя не в своей тарелке – он же не статуя, чтобы им любоваться. – Вот на вашей линии я почти ничего не видел, только с балкона на Комсомольской вниз смотрел. И теплиц не видел, ты мне их покажешь?
– Папа, можно?
– Ну, приехать на Красносельскую и не увидеть главную местную достопримечательность… Это было бы странно. Но учитывая форс-мажорные обстоятельства…
То есть тварей. Конечно, Георгий Иванович не солдат, а простой учитель, он боится вести дочь в это опасное место даже днем. Старого попросить, что ли, если его еще не тошнит от этого депо с шампиньонами? Как ни странно, он согласился устроить им ненадолго экскурсию, зарядил автоматы под внимательными взглядами красноармейцев и, привычно проверив свой арсенал, направился в темноту.
– Тьфу ты, блин, фонарь забыл!
Ершик достал из кармана свечку, но фонарь нашелся у Майи – луч осветил, казалось, бескрайние поля черной земли и маленьких белых шариков на ней.
– А как же вы работаете здесь без света?
– Почему без света? Просто сейчас здесь никого нет, вот и темно. Только вода по трубам поступает.
Дойдя до конца грядки, они не увидели ничего нового, но размер теплиц поражал воображение. Того, что здесь выращивали, хватило бы, чтобы накормить не одну сотню человек – теперь Ершику стало понятно, почему Старому платят небывалые суммы: каждый день без сбора урожая оставляет многих людей без еды, а он один уничтожил больше тварей, чем все красносельцы вместе взятые. Луч фонаря осветил грядку: на рыхлом грунте отпечатался длинный след когтистой лапы. Сразу стало не по себе, и тени по углам показались темнее, и оглядываться Ершик начал чаще…