Лана, умиляясь, смотрела, как ее малышка, ее единственное сокровище, уплетает суп за обе щеки.
– Ма, а ты будешь?
– Нет, котенок, для меня главное – твой набитый животик. Да и ты ж понимаешь, мне этим не наесться.
– Ну, ма, хотя бы пару ло-о-ожечек, – протянула Катя, пытаясь проявить заботу. – Ну ради меня!
– Вот упрямая. Хорошо. Только пару и только ради тебя.
Тарелка быстро опустела.
«Голод, голод, голод. Утоли меня, утоли-и…» – внутренний голос скребся маленькими острыми коготками по нервам своего носителя.
– Надо думать, где поживиться. – Лана достала карту метро со своими пометками.
– Так. Пора нам сваливать с конфедерации – носом чую, вскрылось мое дельце недельной давности, и рыщут ищейки эсбэшные, по пятам идут, – женщина поморщилась. – В Большое Метро надо, но не через Римскую, где я наследила. Тогда… Марксистская, однако, несмотря на мои липовые доки со штампом Ганзы, ее паспортный контроль нам лучше миновать. А обход у нас… – Лана вгляделась в карандашные пометки с буквой «К», – канализация… Блин! Давненько мы не ползали по отстойникам.
Лана выпрямилась, убрала карту и заколола невидимками вечно мешающиеся пряди волос; поднялась и посмотрела в мутное зеркало, висящее у выхода из столовой.
Худая, бледная, невысокого роста, в обтягивающих лосинах, черной кофте да в мешковатом плаще.
Она улыбнулась.
– А ты все еще выглядишь, как восемнадцатилетняя девчонка, – похлопала себя по щеке, потом позвала Катю: – Пойдем, солнышко.
– Я не солнышко, я – хомяк! Хрум, хрум!
Блокпост Площади Ильича миновали без проблем. Липовые документы – хорошая вещь, да и вопросов тем, кто покидает станции, задают гораздо меньше, чем тем, кто пытается попасть внутрь.
Туннель был сухим и тихим, и еще темным…
– Вот блин! Без фонариков-то тухло как-то, даже с моим отличным зрением. Надеюсь, мы найдем нужный поворот со спуском в чудные благоухающие стоки, – еле слышно, с шипением бормотала Лана. – Еще и этот чертов голод…
– Мама, тебе плохо? – забеспокоилась девочка. – Ты ведь меня не оставишь?
– Ну что за глупости, Катенька, мама никуда не денется, мама посильнее многих еще будет. Ха-ха.
Попытка подбодрить была тщетна, тут даже младенец заметит усталость в голосе, в шагах, движениях. И этот кромешный мрак, способный растворить в себе все… Тени, судьбы, пространство, время. Интересно… Сколько уже прошло, час? Два? Вечность? Вечность, умноженная на два? Лана не знала, ей было плевать… Ведомая жаждой насыщения, она продвигалась вперед, цепляясь за тонкую красную нить жизни.
«Слепые блуждают в туннелях, в туннелях намного проще. В туннелях идем на ощупь», – голос альтер эго начал коверкать слова однажды услышанного стихотворения, однако поэтические вольности так же внезапно прекратились, как и начались.
Впереди, в паре сотен метров замаячил дозорный костер Марксистской.
– Ура, свет! – вскрикнула от радости Катя.
– Тссс. Мы же идем в обход. Забыла? – осекла ее тут же мама. – Представь, что ты котенок, который ведет себя тихо, когда охотятся или когда опасность.
– Я не котенок, – уже шепотом ответила та. – Я хомячок! Хрум.
– Тем более, хомячки ведут себя еще тише.
Спуск в канализацию нашелся почти сразу, и неприятный, режущий глаза запах тоже не заставил себя ждать.
Первые ступени металлический лестницы были шершавыми и ржавыми, но чем ниже надо было спускаться, тем более склизкими они становились, пока не уперлись в сточные воды. Благо было неглубоко, чуть выше щиколотки, и это определенно радовало спустившихся.
– Забирайся на спину, нечего тебе тут ноги марать.
– Не-а! Ты и так ослабла, а я не растаю, не… – девочка задумалась, вспоминая сладкое слово из поговорки.
– Сахарная, – помогла мама.
– Угу. Именно!
– Какая ты у меня заботливая… Ладно, следуй за мной хвостиком.
Постепенно нос начал привыкать к здешним феромонам, благодаря чему тошнотворный ком стал подступать к горлу гораздо реже, хоть и выворачиваться было особо нечему, так – желчь да слюни.
Шаги создавали хлюпающие звуки, эхо которых, словно горох, отлетало от влажных стен. Оно дробилось, сливалось в унисон и вновь разлеталось, создавая причудливые диссонансы. Хлюп!.. Хлюп… Хлюп… Хлюп!.. Хлюп… Хлюп…
«Ла-а-ана-а… Ла-а-ана-а… Утоли меня, а то сойдешь с ума-а».
«Да знаю, знаю, – покусывая бледно-алые губы, женщина мысленно ответила сама себе: – Оба-на, мне кажется или я начинаю различать силуэты стен?»
– Ма-ам… что… это?.. – испуганно спросила Катя, тоже заметив, как далекое изумрудное свечение очень медленно разгоняло, казалось бы, густой, почти осязаемый, мрак канализационного прохода. Нечто двигалось… Двигалось в их направлении… Монотонно и размеренно оно приближалось к ним.
Женщина напряженно всматривалась, пытаясь понять, насколько опасно то неизвестное, до сих пор невидимое в своей изумрудной энергии.
«Глупая, глупая Лана. Ты помнишь? Далеко не каждый свет в конце туннеля ведет к спасению». На сей раз голос был в чем-то прав.
– Далеко не каждый… – мама крепко схватила свое чадо за руку и медленно попятилась назад, одновременно готовясь к защите и ответному рывку. Казалось, воздух наэлектризовывался, будто рядом проходят высоковольтные провода от атомной электростанции.
Виски пульсировали, зубы были крепко стиснуты. И в этот момент наконец-то явился подземный Ра, точнее явились…
Десятки, нет, сотни фосфоресцирующих червей. Они извивались в сточных водах, то наползая на сородичей, то ныряя под них. Длиной не больше двадцати пяти сантиметров, эти твари на вид казались безобидными – да, противными, да, возможно, фонящими, но безобидными.
Лана сделала несколько шагов вперед, приказав девочке оставаться на месте, затем схватила плывущего первым червя – тот, явно не радуясь смене локации, стал усердно гнуться в разные стороны, пульсировать и пытаться укусить, однако пасть была слишком мала.
– Смотри, Катька, у нас теперь есть фонарик! – облегченно сказала женщина, расцветая в улыбке, – На вид, конечно, мерзкий и вонючий, но все же фонарик!
Катя подбежала ближе и стала рассматривать необычное создание.
Стая же, словно почувствовав опасность, начала забираться в щели и разные проходы, но Лане даже одного ленточного хватало, чтобы начать чувствовать себя комфортнее. Продвижение ускорилось. Поворот, еще один, затем развилка. Женщина посмотрела сперва в одну сторону, потом в другую и зажмурилась, сосредоточенно вспоминая карандашные наброски на карте.
– Та-ак, по-моему, направо, – заключила она, обернувшись. Стоявшая позади девчонка была занята считалкой.
– Прячься, сталкер, поскорей!
У вичухи семь детей,
Семь прожорливых хвостов,
Каждый есть давно готов,
Блюдо главное здесь ты,
Так что прыгай-ка в кусты!
– Точно направо! – радостно согласилась Катя.
– Жуть какая, где хоть ты такого нахваталась? – поморщилась мама.
– На Новогиреевской. Там мальчишки спорили, кто водить будет…
Память на пару со считалкой не подвели, и вскоре они увидели ступени.
«Сперва свет в конце туннеля, а теперь лестница в рай. Да ты ангел. Хе-хе-хе».
– Заткнись! – огрызнулась Лана в ответ своему голосу.
Наконец-то выйдя в перегон между Таганской и Курской, немногочисленная семья направилась в сторону последней.
Время шло, и чем дольше биологическая лампочка находилась в непривычной среде обитания, тем менее активно извивалась. Жизнь покидала ее. Покидала, попутно забирая с собой волшебное изумрудное сияние…
Шорох. Нет… Мягкие дробные шаги, стремительно нагоняющие сзади. Лана резко, с силой толкнула рукой дочь, одновременно прыгнув в противоположную сторону.
Червяк упал на шпалы, отчего, немного оживившись, стал отдавать больше света, и в этом мерцании промелькнуло что-то черное, быстрое, большое…
Легкий туман, заполнивший собой голову из-за неудачного приземления, постепенно развеивался, образуя все более четкую картину – там, где начинался непроглядный мрак, отражали немногочисленные фотоны два хищных желтых глаза с вертикальными зрачками…
– Кошка… Мутировавшая чертова кошка, – Лана поднялась, изогнула спину, подавшись вперед, словно копируя соперницу, затем ударила по запястью и зашипела. Одновременно с этим угрожающим звуком из-под рукава выехал обоюдоострый клинок, намертво зафиксировавшись на тыльной стороне руки.
От столь странного поведения двуногого существа мутант опешил, пытаясь понять, кто из них охотник, а кто добыча, потом все-таки решился на рывок. Когти устремились к горлу Ланы, но та, среагировав в последний момент, успела нырнуть под тварь и ранить в прыжке ее заднюю лапу.
Кошка злобно фыркнула, однако, не обращая внимания на боль, налетела вновь, повалив свою жертву, едва успевшую упереть колено и левую руку в мохнатую грудь соперницы; из пасти в разные стороны вылетали липкие зловонные слюни.
Лана почувствовала резкую боль в правом боку. Когти… Длинные и острые как бритва когти полоснули вдоль ребер. Она закричала, вонзив двадцатипятисантиметровое лезвие кошке в область ключицы.
Зверь отдернулся, утробно взревев, затем заскулил, а Лана, сделав кувырок назад с подъемом на ноги, стиснула зубы, коснувшись ноющих ран. Разодранная черная кофта стала прилипать к телу, наливаясь кровавым багрянцем.
Не дожидаясь очередного нападения твари, на грани состояния аффекта женщина стремительно рванула в атаку и насквозь пронзила хищнице лапу, которой та пыталась оборониться. Чтобы вытащить застрявшее в конечности оружие, нападавшая, подпрыгнув, ударила ногами в мохнатое плечо и шею монстра, попыталась сделать сальто в обратном направлении, но из-за нехватки сил и малой высоты задуманное не получилось. Колени гимнастки почувствовали сильную боль от удара о бетонный пол.
Осознав, что жертва оказалась не по зубам, израненный мутант решил поспешно удалиться в безмолвную темноту туннеля, а Лана, не сдержав эмоции, зарычала тому вдогонку. И только когда силуэт кошки совсем исчез, женщина, уперев острие оружия в шпалу и зажав кнопку, расположенную на запястье, с трудом задвинула лезвие обратно в ножны.