— Отстань от мальчика!
Болонка, будто вторя хозяйке, заливалась лаем. Один из пацанят на горке захохотал, к нему присоединились остальные дети. У них в руках показались мобильные телефоны — начали снимать. А ребёнок в коляске продолжал реветь, сводя с ума свою мамочку.
Монстр опомнился, задрожал, оттолкнул Марину и рванул прочь — бежал как-то странно, вприпрыжку, словно плохо владея своим телом.
Боевая старушка опять ткнула зонтом.
— Хватит! — заорала Марина, сжав кулаки до боли в костяшках.
Старушка отпрянула. Болонка взвизгнула и прижалась к заборчику, поджав хвост. Марина исподлобья окинула взглядом площадку. Она сейчас ненавидела всех этих людей за то, что они не знают, не видят, не подозревают. И эта старушка, и дети на горке, и мамаша. Они все слепые!
— Полиция уже едет! — старушка погрозила пальцем. — В тюрьму тебя, заразу, посадят! Это надо же чего учудила? На мальчика ни за что, ни про что напала! Все это видели! Все! — она напыжилась и чихнула — в воздухе ещё витали остатки газа.
Марина тряхнула головой. Злость сошла на нет и стыдно вдруг стало за ненависть ко всем этим людям. Нет их вины в том, что они «слепые». Это благо — не видеть, не знать. Благо, которого она сама теперь лишена.
— Полиция с тобой разберётся, — бухтела старуха. — Не в тюрьму тебя надо, а в психушку. Там тебе самое место. Развелось психов, шагу ступить некуда…
Надо уматывать. С полицией разбираться у Марины желания не было. Она развернулась и побежала, ощущая себя мишенью на стрельбище. Черта пересечена, пути назад нет, договор с Семёном нарушен. Ей казалось, что уже сейчас за ней начали следить, чтобы поквитаться.
Глава четвертая
Не было никаких сожалений и сомнений. Как все нормальные люди, Марина сделала в жизни немало ошибок, но, чёрт возьми, считать ошибкой спасение ребёнка она не собиралась. Несмотря на данное Семёну обещание, несмотря на возможные последствия. Вот уже и вечер наступил, а злость до сих пор клокотала, не позволяя страху овладеть сознанием. В голову лезли порождённые чувством справедливости мысли: «Всё это до безобразия неправильно! Должна найтись управа на долбаных монстров, на Семёна и этого хмыря Мамонта!»
Вот только, как и где эту управу найти Марина пока не могла сообразить. Ну в самом-то деле, не идти же в полицию? Если сделает подобную глупость, то палата в психушке ей обеспечена. К тому же, кто знает, возможно и местная полиция тут замешана. Марина никогда не была сторонницей теории заговора, но ситуация буквально подталкивала к излишней подозрительности и недоверию. Примерно так же она себя чувствовала в первые месяцы после клинической смерти. Тогда ей в каждом молодом мужчине виделась угроза, будто каким-то невероятным образом тот торчок смог сбежать из тюрьмы и изменить внешность. В те времена здравый смысл не слишком-то был здравым.
Вот и сейчас он подводил, склонял к параноидальному взгляду на вещи.
Марина выпила уже третью чашку кофе и в очередной раз встала возле окна. Она напряжённо вглядывалась в освещённый фонарями двор, а в голове ширилось и набухало слово «последствия». Злость ещё не прошла, однако её уже начал потихоньку растворять страх. Второй вечер подряд она была как на иголках, впору вместо кофе чай ромашковый пить.
На улице было так спокойно. Обманчиво спокойно. Эти фонари, деревья, автомобили словно бы пытались убедить: в городе всё хорошо, нет повода для беспокойства. Марине хотелось им верить, но не получалось. Она глядела в окно и думала о том, что город отравлен. Где-то там, в тёмных переулках, притаились чудовища, твари, которых просто-напросто не должно существовать, ведь одно из правил нормального мира гласит: монстры бывают только в сказках и в головах психически больных.
— Может, я спятила? — прошептала Марина, обращаясь к своему отражению в стекле.
Затрезвонил домашний телефон и от этого резкого звука у Марины дыхание перехватило. Проклятые нервы! Так и до инфаркта недалеко. Нет, определённо нужно заварить ромашкового чаю. И никакого больше кофе!
Это звонила Таня.
— Хотела узнать, как ты там. Тебе лучше?
— Да, лучше, — ответила Марина. — Те двадцать упаковок аскорбинок, что ты купила, меня исцелили.
— Ирония? Это хорошо. Значит, у тебя действительно всё в порядке. Слушай, Марин, я тут подумала… а давай на днях поедем за город? Как раньше? По лесу прогуляемся, сходим к тому пруду, где мы уток видели. Я фотки сделаю для своего блога. И плевать на погоду, не сахарные, не растаем.
«Ох, не до поездок за город мне сейчас!» — с досадой подумала Марина, но расстраивать сестру отказом очень уж не хотелось. К тому же, у Таньки семь пятниц на неделе, уже завтра она может забыть о всех своих планах, потому что в голову взбредёт что-то поинтересней. Например, Арсен из Москвы.
— Хорошая идея, — согласилась Марина. — У меня завтра смена, как освобожусь, так и обговорим, — и добавила почти бездумно: — Будь осторожна, Тань.
Возникла пауза. Когда Татьяна её нарушила, голос у неё был озадаченный.
— Ты это вообще к чему? Не находишь, что это прозвучало как-то странно. Такие фразы просто так не произносят.
Марина тяжело вздохнула.
— Да ничего странного тут нет. Я просто хочу, чтобы ты была осторожна, — она понимала, что все её предостережения, как мёртвому припарка, но остановиться уже не могла: — Если почувствуешь слабость, хоть малейшее недомогание, сразу же мне звони. Я приеду и помогу. Тань, пообещай, что позвонишь.
— Марин, ты меня пугаешь.
— Просто пообещай!
— Ладно, ладно, обещаю. В городе что, какая-то страшная эпидемия, о которой знают только медицинские работники?
«Да, чёрт возьми, эпидемия! — мысленно выкрикнула Марина. — Эпидемия под названием 'Нашествие чудовищ!» В слух же произнесла:
— Нет никакой эпидемии. Просто я о тебе беспокоюсь.
— Ну… хорошо раз так, — судя по голосу, Татьяна немного успокоилась. — Только больше не произноси подобных фраз.
— Договорились.
Попрощавшись, Марина повесила трубку и задалась вопросом: а как бы сестра отреагировала, поведай ей о существовании монстров? Татьяна была очень беспечна в своей легковерности, её можно убедить в чём угодно. Любительница передач по РЭН-ТВ, она однажды умудрилась проникнуться словами одного якобы профессора, который на голубом глазу заявил, что патиссоны создали инопланетяне, намеренно придав им форму летающих тарелок. Поверила бы она в чудовищ, вытягивающих из людей жизнь? Да запросто. Вот только не нужно ей о них знать. Как сказал Семён — меньше знаешь, крепче спишь. Тут он был прав на все сто.
Опять зазвонил телефон, на этот раз мобильный.
Неизвестный номер. Поколебавшись пару секунд, Марина решила ответить.
— Да, я слушаю.
— Что ты творишь, Самарина⁈ — услышала она голос Семёна. Помяни чёрта… — Мы же с тобой договорились!
— Откуда у тебя мой номер?
— Не задавай тупых вопросов. Лучше подойди к окну.
Прижимая к уху мобильник, Марина подошла и у неё внутри всё похолодело. Во дворе стояли пять монстров. С высоты четвёртого этажа трудно было рассмотреть их морды, но тянущиеся из их раззявленных ртов щупальца различались чётко. «Хоботы» извивались точно огромные белёсые черви и выглядело это отвратно и сюрреалистично.
— Это что, акт устрашения? — голос Марины предательски дрогнул.
— Да, мать твою, он самый! — со злостью отозвался Семён. — Смотри на них, Самарина! Смотри внимательно! Я хочу, чтобы ты боялась. Ты должна бояться, потому что всё для тебя складывается очень, очень хреново. Ну скажи, неужели нельзя было пройти мимо?
Марина поморщилась, будто слова Семёна окатили её жгучей горечью. Выпалила:
— Тот говнюк забирал жизнь у ребёнка! У младенца! И ты спрашиваешь, почему я мимо не прошла? И кто ты после этого, Зайцев?
— Тот, как ты выразилась, говнюк, забрал бы у ребёнка немного жизненных сил и свалил к чертям собачьим. Он не убил бы его.
Марина услышала в его голосе неуверенность и это только подтверждало, что она поступила правильно.
— Не понимаю, Зайцев, как ты вообще можешь быть на стороне этих чудовищ? Они что, золотом тебя осыпают? Да ты настоящий предатель. Предатель по отношению к нашему городу, к людям!
— Давай без этого пафоса. Ты даже представить себе не можешь, с чем столкнулась. Твари, на которых ты сейчас смотришь, это всего лишь верхушка айсберга. За ними стоят чудовища пострашнее, опасней. И они очень не любят, когда вмешиваются в их дела.
Пять щупалец резко взмыли вверх, достигли уровня четвёртого этажа и принялись извиваться возле окна, усилив тем самым акт устрашения. Марина отпрянула.
— Послушай, Самарина, ты можешь считать меня последним подонком, но я действительно не хочу, чтобы ты пострадала. У тебя сейчас есть один вариант: сидеть дома. Как минимум — неделю. За порог даже носа не вздумай высовывать. Сейчас твой дом — твоя крепость. Надеюсь, через неделю о тебе забудут и оставят в покое. А потом…
— Нет, я не собираюсь прятаться, — прервала его Марина. — У меня работа.
— Что?
— Я сказала, что прятаться не собираюсь!
Семён видимо был ошарашен, потому что вновь обрёл дар речи лишь спустя десяток секунд:
— Знаешь, Марин, я думал ты храбрая, принципиальная, но теперь понял, это не храбрость, а дурость. Ты — редкостная дура. Похоже, после того, как торчок тебе горло перерезал, у тебя совсем крыша поехала. После такого у всех нормальных людей чувство самосохранения должно просто зашкаливать, а у тебя всё наоборот.
— Да пошёл ты, Зайцев! — процедила Марина, чувствуя, как поднимается волна ненависти.
— В общем, я тебя предупредил. В ближайшее время лучше на улицу не выходи и окна не открывай. Если что, помочь я не смогу.
Марина собиралась резко ему ответить, но он уже прервал связь. Ну и чёрт с ним. Не хочет он, видите ли, чтобы она пострадала, заботливого из себя строит. Должно быть совесть свою таким образом пытается успокоить. Вспомнились его слова: «Ты должна бояться, потому что всё для тебя складывается очень, очень хреново». И да, она боялась, но было ещё и бунтарство, не позволяющее поднять руки вверх и сказать: «сдаюсь». То самое бунтарство, что когда-то её исцелило, заставив снова и снова уничтожать в снах обдолбанного утырка.