вне пришлось также не спать — возиться около меня.
Только днем на другой день я смогла подняться и направиться к себе. Продолжительное отсутствие при нашем положении было неудобно. Мы вообще в образе своей жизни тщательно избегали всего, что могло бы привлечь излишнее внимание окружающих.
Этот случай повел к тому, что группа решила освободить меня от технической работы. Я могла причинить организации много бед, могла свалиться от головной боли в самый ответственный момент, мог произойти несчастный случай при работе, требующей самого напряженного внимания и выдержки.
Освободить меня было тем более, легко, что имелся свободный техник в запасе — жена Зильберберга, жившая в Финляндии.
Так и сделали. Вскоре я передала весь динамит, имевшийся у меня, частью через художницу, о которой я уже упоминала, на хранение домовладельцу на Б. Конюшенной, а часть Н. Филипченко, молодой девушке, привлеченной Зильбербергом к работе в Б. О. Был у нас и еще один склад для хранения — в одной из лабораторий университета, у лаборанта Завадского, который впоследствии был привлечен к процессу Никитенко.
На этом, однако, не кончилось ни мое участие в группе Зильберберга, ни, в частности, мое отношение к работе в динамитных мастерских, ни вообще та или иная связь с тогдашними боевиками, во главе которых вскоре стал, вместо Зильберберга, Никитенко.
Но тут начинается самая тяжелая часть моих воспоминаний, так как она касается периода, для многих из участников закончившегося гибелью.
Глава 8Арест Зильберберга и мой побег из Петербурга
Пока развивались события, на нас надвинулись черные дни.
Я говорила уже, что наша группа, как и другие действовавшие параллельно с нею, образовалась после роспуска Азефом боевой организации. Почти все то время, пока мы находились в Петербурге, Азеф (а также Савинков) жили за границей, в Аляссио в Италии, на берегу Средиземного моря. Азеф рассчитывал, что боевая деятельность без него замрет сама собой. Случилось, однако, иначе, и вдобавок, мы все вышли из-под его контроля. Точных сведений о нашей группе он не имел, паспортами мы пользовались своими, а не получали через ЦК, где и как мы жили, он знать не мог. И хотя он, как стало известно теперь, в конце 1906 года сообщил Герасимову из-за границы о том, что в Финляндии есть группа лиц, замышляющих покушение на градоначальника Лауница, и хотя охранка знала, что эта группа жила на Иматре, тем не менее, не имея детальных указаний внутренней агентуры, охранка оказалась бессильной что-либо сделать, чтоб помешать убийству Лауница.
Активная роль по раскрытию нашей группы переходит в тот момент к двум случайным агентам, только что перешедшим на службу в петербургскую охранку. Выступают на сцену тот швейцар и горничная из «Отеля туристов», о которых я говорила. Охранка сумела их соблазнить, вероятно, высокими окладами, и они исчезли из отеля. Скоро швейцар стал появляться на Финляндском вокзале, зорко осматривая выходивших из вагонов пассажиров.
Возможно, что он и горничная проследили Зильберберга и Сулятицкого. Они оба были арестованы на улице, Сулятицкий в конце января, а Штифтар-Зильберберг — 9 февраля. В их лице были захвачены центральные фигуры группы.
Теперь из документов, напечатанных в «Красном архиве» (т. ІІ. 1925 т.), известно, что сообщал Герасимов департаменту полиции по делу об убийстве Лауница. «21 декабря прошлого года, во время освящения нового помещения отделения института экспериментальной медицины, неизвестным молодым человеком выстрелом из браунинга был убит с. — петербургский градоначальник, свиты его величества генерал-майор фон дер Лауниц. По поводу вышеупомянутого убийства ЦК партии с.-р. была издана прокламация с извещением, что казнь генерал-майора фон-дер-Лауница была приведена в исполнение членом боевого отряда ЦК партии с.-р. по приговору последнего. Принятыми мерами расследование, с целью выяснения состава лиц, входящих в состав боевой организации, и преступной ее деятельности, дало следующие результаты. В начале декабря месяца прошлого года в гостинице „Сирениуса“, на Иматре, поселилось несколько лиц, входящих в состав боевой организации и проживающих нелегально, из них один под именем иоганишкельского мещанина Теодора Симеона Гронского, второй — преподавателя древних языков Владимира Федоровича Штифтара, третья — неизвестная женщина, которую называли „товарищем Ирина“, и четвертый — неизвестный, впоследствии ставший убийцей генерал-майора фон дер Лауница. 21 января Гронский и 9 февраля Штифтар, по прибытии в Петербург, были задержаны агентами вверенного мне отделения и при отношении от 28 февраля с. г. за № 4299 переданы в распоряжение судебных властей, как соучастники убийства генерала Лауница и как входящие в состав боевой организации».
Личность покончившего с собой «Адмирала» была установлена якобы швейцаром и горничной из «Отеля туристов». Они опознали в нем одного из тех, кто жил при них в отеле. Этот швейцар и горничная послужили хорошим прикрытием для роли Азефа в деле Зильберберга.
Если допустить даже, что Азеф не дал точных указаний относительно Зильберберга и Сулятицкого до их ареста, то во всяком случае после ареста он осветил Герасимову всю их деятельность и тем подвел к виселице. Гибель их после ареста становилась неизбежной.
В феврале Азеф уже появляется в Финляндии на Таммерфорском съезде партии[143] вместе с Гершуни и Брешковской.
Никитенко после ареста Зильберберга, узнав, что Азеф в Финляндии и снова готов вернуться к боевой деятельности, решил обратиться к нему за помощью. Но Азеф отказался иметь дело с группой, заявив, что не может доверяться новым, не проверенным им людям, и даже высказывал предположение: «Может быть, среди них есть провокатор». Заместителем Зильберберга пришлось стать Никитенко, как самому ближайшему его помощнику по делам группы.
Во второй половине февраля произошел случай, который и меня заставил бежать из Петербурга.
Некоторые сыщики знали меня давно и очень хорошо. Я помню, как в августе 1905 г., после свидания в Н.-Новгороде с Азефом, меня преследовал до Петербурга низенький, толстый, пожилой сыщик. Не раз мелькал он предо мной и в Выборге в 1906 году. В Н.-Новгороде был назначен во время ярмарки съезд боевиков. Азеф просил меня повидаться с ним, назначив свидание на ярмарке, в саду с открытой сценой. Там же в саду за столиком я нашла Савинкова и Зильберберга. За боевиками следили, о месте съезда знала охранка, благодаря этому свиданию я попала, или сознательно была подведена Азефом, под наблюдение.
Около Царскосельского вокзала сновало всегда много сыщиков. Особенное обилие их было на углу Гороховой. Мне же часто приходилось проходить мимо Царскосельского вокзала. Как-то в половине февраля я направлялась домой и, подходя к углу Гороховой по Загородному, увидела того сыщика, который меня знал еще с ярмарки. Отступать было поздно, приходилось прямо идти на него. Сыщик выдвинулся на панель и даже на момент как-то вскинул руками, как будто хотел задержать меня, но посторонился. Я прошла, зная, что теперь начнется преследование. Квартира моя находилась недалеко, но именно за квартиру я всего более боялась. У меня на всякий случай хранились кое-какие принадлежности для работы над снарядами, которые могли мне во всякий момент понадобиться, если бы вновь потребовалась моя помощь. Желая увести сыщиков в сторону от главной опасности, я направилась дальше по Загородному к Технологическому и по Забалканскому свернула на Садовую. Однако, вижу: за мною следуют двое. Мне не раз приходилось попадать под неотступное преследование. В такие моменты мысль начинает лихорадочно работать, просыпается какое-то сильное упорство, побуждающее во что бы то ни стало уйти от погони. Так должен чувствовать себя затравленный зверь. На Садовой я устремилась в первый проходной двор, который я знала, но меня постигла неудача — двор оказался закрыт. Наняла извозчика, поехала на Покровскую; сыщики за мной, тоже на извозчике. С площади мне удалось пройти проходным двором на Канонерскую, где снова я взяла извозчика. Погоня как будто прекратилась. Чтобы проверить, я побывала и на В. О., и на Петербургской стороне, несколько раз вновь прибегая к проходным дворам. До часа явки я оставалась все время на улице. Увы, на явку никто не пришел, стало быть, надо ждать следующего дня. Я не могла уехать из города, не предупредив товарищей: кто-нибудь, из них мог зайти ко мне на квартиру. Решила вернуться к себе, рассчитав, что за вечер и ночь установить мой адрес не смогут.
В то время наружное наблюдение в Петербурге было поставлено очень широко. Кроме наблюдения за каждым политически неблагонадежным лицом и его квартирой, существовало наблюдение по кварталам. Каждый сыщик своего квартала должен был знать всех, в нем живущих; таким образом, охранке удавалось быстро устанавливать всех «подозрительных», — где живет заинтересовавшее их лицо или в каком районе чаще появляется.
К себе я вернулась благополучно, подле дома никого не было. Утром вышла из квартиры — кругом спокойно. Но опять неудача: никого не видала за день. Рискнула еще одну ночь провести дома. На следующее утро мой дом был буквально окружен. Внизу вместе со швейцаром стоял старший дворник. В противоположных воротах Семеновских казарм прятался сыщик, на углу Загородного меня ждал еще агент. Попыталась пройти проходным здесь же на Рузовской, за мной следовали по пятам. Я долго металась в этот день по городу, мои уловки ни к чему не вели. Наконец, проходной двор на Преображенской спас меня. Убедившись, что я вышла из окружения и меня более не преследуют, я решила немного изменить костюм: купила себе в одном из модных магазинов меховую шапочку, оставив свою шляпу на хранение «до завтра».
Никитенко как раз на этот день дал мне адрес новой явочной квартиры — присяжного поверенного Чиаброва. К несчастью, адрес оказался передан неточно — по лестнице, которую мне описывал «Капитан», квартиры Чиаброва я не нашла. В раздумьи я задержалась на площадке, соображая, что делать дальше. Здесь, на площадке, меня застал Никитенко, — он также искал квартиру Чиаброва, и вместе с ним мы так и не нашли ее. Не теряя времени, тут же на лестнице я переговорила с ним и решила немедленно уехать из Петербурга в Финляндию.