— С бабушкой. Она чаеварщица, через ночь работает.
— В школу ходил?
— Начальную кончил.
— Грамотен, значит? Это хорошо, — отметил кузнец, глядя через очки добрыми глазами на Васю; Он помолчал некоторое время, затем предложил: — Вот что мы с тобой сделаем. С такими руками ты, конечно, дней на десять не работник. Давай-ка, чтоб начальство не заметило, перевяжем бинтом да рукавицы натянем. Я тебя в ученики беру. С мастером сам договорюсь. Сперва будешь нагревальщиком, а потом — в подручные поставлю. Только слезы утри и голову держи выше! — ворчливо добавил он.
Савелий Матвеевич помог Васе забинтовать каждый палец по отдельности, отдал ему свои рукавицы и позвал Дему Рыкунова.
— Вместе работать будете.
— Я его знаю, — сказал Вася. — Мы в одном переулке живем, он у нас самый сильный. На рождество, когда волковцы драться полезли, четверых погнал…
Дема сделал угрожающие глаза: молчи, мол; при Савелии Матвеевиче об этом нельзя.
Кузнец не одобрял кулачных увлечений своего молотобойца, но на этот раз лишь усмехнулся в усы и, как бы не заметив сигнализации Демы, добродушно произнес:
— Вот и хорошо, что сильный. Поручаю тебе Кокорева; никому не давай обижать.
— Будьте спокойны, на три шага не подпущу, — ответил Дема.
Савелий Матвеевич в цеху считался виртуозом кузнечного дела. Самые точные и сложные заказы поручались ему. Старший мастер недолюбливал кузнеца за независимый характер и за разговоры, которые он вел с рабочими, но увольнять не решался: «Где еще добудешь такого работника? Кузнец наивысшей категории!»
Мастер старался не замечать своенравия Савелия Матвеевича и не сталкиваться с ним по пустякам. Кокорева он зачислил в ученики без споров и возражений: «Пусть подучит еще одного, — умелых работников немного осталось».
Вася первое время подсыпал уголь в горны и следил за дутьем, чтобы железные болванки нагревались равномерно. Он любил горячие минуты нелегкого кузнечного труда. В цеху поднимался такой перезвон, что вздрагивали черные, закопченные окна и дрожала земля. Савелий Матвеевич своим молотком отбивал мелкую дробь, указывал, куда надо ударить, а молотобойцы, взмахивая тяжелыми кувалдами, ухая, били по вязкому искрящемуся железу. Горячая окалина разлеталась во все стороны… Взмокшие молотобойцы то и дело подходили к баку с водой и утоляли жажду большими жадными глотками. А Савелий Матвеевич, который не любил пить во время работы, говорил Васе:
— Только ты не вздумай водохлебствовать. Сила — она лишь в сухом теле держится.
Работали в кузнечном цехе с рассвета до сумерек. И только в субботу рабочий день заканчивался раньше. В субботу обычно бывала получка. Многие рабочие отправлялись гулять в ближайшие трактиры: кто в «Марьину рощу», кто в «Финский залив», а кто в «Ташкент» или «Россию». Любители выпить за чужой счет не раз зазывали и Васю.
— Эй, новичок, обмыть бы пора работенку. А то имени не получишь и в кузнецы не выйдешь.
Всякого новичка они звали «чудаком» или «пскопским» до тех пор, пока тот не пропивал с ними всю получку, и только после этого его величали по имени, а иногда даже и по отчеству. А если человек скупился на водку, то ему устраивали всякие каверзы: гвоздями прибивали к верстаку рукавицы, прятали инструмент или подсовывали под руки накаленные клещи, зубила. Этого они добивались и у Васи, но однажды Савелий Матвеевич строго предупредил вымогателей:
— Не цепляться к парню! Вам гулять, а он сирота — сам себя одевай, обувай да еще бабку старую корми. И делу не вам его обучать. Ясно?
— Понятно, Савелий Матвеевич, да мы его… мы ничего… — смущенно забормотал один из подручных. — Пускай паренек работает.
Приставалы боялись Савелия Матвеевича, потому что в цеху люди ценились по мастерству, по умению точно и аккуратно работать. Тот, кто работал небрежно, много браку делал, — слыл никчемным человеком и уважением не пользовался. Такому старые рабочие даже рта не давали раскрыть: «Ты сначала инструмент научись держать, — с презрением говорили они, — а потом рассуждай».
Среди вымогателей квалифицированных рабочих было немного. Обычно этим занимались подручные, не получавшие самостоятельной работы. Гнев Савелия Матвеевича для них был опасен: ни совета, ни помощи от него не жди. И другие старики презирать начнут. Поэтому они перестали приставать к Васе.
В субботу после получки Дема с Васей шли в баню, надевали чистую одежду и всякий раз задумывались: куда же пойти? Они знали, что некоторые заводские парни ходят на Огородный переулок играть в орлянку, другие же компаниями отправляются в Екатерингофский парк задевать девушек-копорок и горланить под гармошку песни, а третьи разбредаются по трактирам пьянствовать.
Васе нравились картины про войну, сыщиков и разбойников, которые показывали в кинематографе. Однажды он уговорил Дему съездить на Петроградскую сторону. Там, за Невой, был огромный зверинец, а рядом с ним — Народный дом, с кривыми зеркалами, «чертовым колесом», на котором не удержаться никакими силами, с «комнатой страхов», разными играми на призы, качелями и «американскими горами».
Дема поехал с неохотой. Он не любил ездить в трамвае по городу, тут всякий норовит унизить рабочего парня: «Куда прешься?», «Еще перемажешь кого», «Не видишь — люди сидят?» «Напустят тут всяких, только за карманом поглядывай». Не полезешь же драться с обидчиками, когда городовых полно. И ответить не ответишь, — весь вагон загалдит: «Высадить грубияна заставского! Совсем охамели!»
Они с Васей остались на площадке, доехали до зверинца и там сошли.
Отдав по двугривенному за входные билеты, парни часа два разглядывали диковинных зверей и птиц. Покормили морковкой слониху, посмеялись над бурыми медведями, вытворяющими всякие штуки, чтобы выпросить конфетку, и долго стояли у клетки с обезьянами, похожими на маленьких уродливых человечков.
Съев по горячему бублику у выхода, парни пошли в Народный дом, светившийся разноцветными огнями.
В саду играла музыка, высоко раскачивались качели, кружились на каруселях бумажные фонарики.
— Куда хочешь: на «американские горы» или к кривым зеркалам? — спросил Вася.
— Давай лучше пойдем туда, где призы дают, — предложил Дема.
Призы давались за меткую стрельбу из лука и духового ружья, за набрасывание колец на колышки, за попадание мячом в небольшие отверстия и за удары тяжелым дубовым молотом по клину.
Там, где находилась «стреляющая кузница», было много подвыпивших мужчин и парней, пробовавших свою силу. Они размахивались и с придыхом били молотом по обкованному клину. После каждого удара меж высоких стоек, взлетала железная стрела с пистоном на кончике. Если она касалась железной перекладины наверху, то пистон громко щелкал. Но никому не удавалось разбить пистона. Стрела поднималась на три-четыре метра и падала.
— Не попробовать ли мне? — шепотом спросил Дема у Васи.
— Давай, может, у тебя выйдет. Будем пополам платить, — ответил тот.
Дема уплатил гривенник, взял поудобней в руки длинную рукоятку молота, размахнулся и ударил в центр клина.
Стрела, казалось, долетела до железной перекладины, но выстрела не послышалось.
— Ого! Силен парень! — удивились стоявшие вокруг зеваки. — А ну еще хвати!
— И ударю! Плати, Вася, еще гривенник.
Готовясь ко второму удару, Дема снял куртку, поплевал в ладони, широко расставил ноги и, высоко вскинув молот, ахнул им изо всей силы…
Стрела взвилась к перекладине, и пистон звонко щелкнул.
— Аи да парень! Молодчага! — одобрительно загудели в толпе.
Дема распалился.
— Поставь еще монету! — сказал он Васе. Третий удар был таким же ловким и сильным:
пистон дал об этом знать.
— Вали, парень, еще; все призы заберешь! — хохоча, советовал кто-то из зрителей.
Дема хотел было ударить четвертый раз, но хозяин «стреляющей кузницы» сердито остановил его.
— У нас больше трех раз не полагается, — заявил он. — А призы на выбор: есть портрет наследника в золоченой рамке, колечко с камушком, книжки про разбойников и сыщиков.
— Бери книжки, — посоветовал Вася.
Они взяли книжку о разбойнике Антоне Кречете и три тонких брошюрки с цветными обложками про короля сыщиков Ната Пинкертона.
Дема не решался нести книжки домой.
— Спрячь их у себя, — сказал он Васе. — Отец у меня неграмотный, книжек боится. Он и у брата Фильки все пожег. «В тюрьму, — говорит, — из-за тебя, подлеца, попадешь. Чтоб ни одной книжки в доме не видел!»
Выигранные книжки Кокорев отнес к себе в каморку. Вечерами после работы Дема приходил к нему и спрашивал:
— Почитаем, Васек; а?
Сам он читал с запинками, перевирая слова и ударения, так как в школе учился всего две зимы. Слушать его было скучно и утомительно, поэтому приходилось читать вслух Васе.
Книжки про сыщика оказались занятными, а «Антон Кречет» обрывался на самом интересном месте.
— Надо продолжение Добыть. Поехали в Народный дом, — предложил в субботу Дема. — Теперь-то я приловчусь бить по клину.
В Народном доме они нигде не останавливались, а пошли прямо к «стреляющей кузнице».
Растолкав толпящихся зевак, Дема купил три билета. Дождавшись своей очереди, он снял куртку, бросил ее на руки Васе и не спеша подошел к молоту. Его движения были размеренны, как на работе. Он ударил раз… И стрела, взлетев до перекладины, разбила пистон. Второй удар был таким же успешным. А в третий раз стрела чуть не выбила перекладину.
В толпе от удивления только ахали:
— Вот это мастак!
— Молодой, а силищи сколько!
А хозяин «стреляющей кузницы» вновь обозлился:
— Довольно, будет тебе. Испортишь еще. Я тебе сам двугривенный дам, только отстань, не приходи больше.
— Вы не бойтесь, — сказал ему вполголоса Вася. — Мы у вас других призов не возьмем. Нам только книжки нужны. А когда прочтем, то вернуть можем.
— Вернете? — не поверил тот. — Как бы не так! Знаю я вашего брата. Приловчились, а теперь, верно, на толкучке моими книгами торгуете.