— Спокойней, не горячиться, товарищи! — подняв руку, потребовал пришедший. По манере держаться и говорить чувствовалось, что он один из вожаков. — Доверьте стачечному комитету обо всем дотолковаться с путиловцами, а здесь не место решать такие дела.
Усач мигнул путиловцам, чтобы те потихоньку перешли в соседнюю комнату.
Закрыв за собой дверь, он доверительно сообщил:
— Попало мне за то, что раньше времени шум поднял. Из районного комитета здесь были, вон в той боковой сидели. А теперь придется в другое место пойти.
Он провел их через запасный ход и какие-то захламленные дворы в полутемное подвальное помещение. Там путиловцев поджидали несколько райкомовцев Выборгской стороны и связные.
Расспросив о делах за Нарвской заставой, райкомовец, носивший очки в металлической оправе, сказал:
— Первым делом вас к работницам придется послать. Завтра женский день. Пусть увидят, что путиловцы поднялись. Это им смелости прибавит. Кто из вас к текстильщицам пойдет?
_ Ну, хоть мы, — согласились котельщики.
— Ладно, идите вы, а этих молодцов, — указал он на Васю с Демой, — к «Ландрину» пошлем, а потом на «Новый Айваз». У них и проводница под стать…
Он повернулся к девушке, сидевшей у окна, и сказал ей:
— Забирай, Катя, своих.
Кокорев с Рыкуновым не ждали, что их пошлют с девушкой. Но возражать было неловко.
Растерянно переглянувшись меж собой, парни пропустили Катю вперед и вышли за ней на улицу.
«Опозоримся теперь, — досадуя, думал Дема. — Дядьке очкастому хоть намекнули бы, что выступать не умеем… Может, выручил бы. А с ней как? У самой душа в пятки уйдет». На всякий случай, он все же подравнял шаг с девушкой и спросил:
— А что нам на фабрике делать придется?
— Как что?! Разве вы не знаете? — удивилась она. — Я вызову Самсонову, она работниц соберет, а вы речь скажете…
Услышав слово «речь», Дема даже присвистнул.
— Вот так раз! Какую такую речь?
— Самую простую, какая выйдет.
— А если собьемся или еще что?
— Подумаешь, трагедия! — с видом знатока успокаивала его девушка. — Там все свои будут. Да и товарищ подскажет, добавит чего-нибудь.
— Нет уж, пусть тогда он первым, — начал убеждать ее Дема. — Вася и книги разные читает… и язык у него лучше подвешен.
— Что-то не заметила я, — покосившись в сторону молчаливого, сумрачно шагавшего Кокорева, засмеялась девушка. — Не с испугу ли ваш Вася язык проглотил?
— Не горазды мы говорить, — заступился за товарища Дема. — Если бы кувалдой или кулаком, — это, пожалуйста, всегда готовы. А речам не обучены. Вам-то, конечно, привычней… да и полегче женщине с женщинами. Может, выскажетесь за нас, а? — предложил он. — Мы вам все растолкуем.
— Нет, как же я могу за вас? — стала возражать Катя и тут же созналась. — Я ведь тоже никогда речей не произносила.
— Чего же мы с вами делать-то будем? — всполошился Дема и, повернувшись к Васе, спросил: — Не вернуться ли за котельщиками?
— Не надо, — буркнул тот, — обойдемся без них.
Девушке Кокорев показался нелюдимом. «Шуток не понимает, рассердился», — подумала она.
Вскоре друзья почувствовали сладковатый запах конфет, распространившийся по всей улице.
— Вот и фабрика, — сказала Катя. — Вы постойте здесь…
Она прошла вперед и скрылась в проходной.
— Ох, и осрамимся же мы сейчас! — произнес Дема, с опаской поглядывая на фабрику. — Выбежит таких, как она, сотни две, а мы с тобой — ни бе, ни ме, ни кукареку.
— Тебе-то чего тревожиться? Ты, по-моему, уже наловчился говорить… без запинки всякую чепуху молол, — подковырнул его Вася.
— Ага-а, завидно стало? Я, брат, сразу ее приметил, — признался Дема. — Вот, думаю, девушка; если б с такой подружиться, — пешком бы не поленился сюда ходить.
Алешина вернулась минут через двадцать.
— Все устроено, — сказала она. — Нас через проездные ворота пропустят. Они в упаковочной собираются, от каждого цеха по нескольку человек.
Высокие ворота оказались чуть приоткрытыми. В узкую щель сначала проскользнула девушка, за ней протиснулись бочком и путиловцы. Они прошли мимо сторожа и очутились в длинном складском помещении, где рядами стояли пестро раскрашенные жестяные банки, грудились ящики и пачки оберточной бумаги.
Здесь путиловцев уже поджидали работницы.
Черноглазая женщина в белой косынке о чем-то пошепталась с Катей и, оглядев присутствующих, предложила:
— Давайте начнем. Остальных ждать не стоит, а то еще «Буркач» сюда заглянет… И, пожалуйста, без шума, — предупредила она. — К нам путиловцы пришли. А зачем?.. Они вам сейчас сами расскажут. Прошу…
Черноглазая обернулась к парням и жестом пригласила подойти ближе.
_ Говори первым, — подтолкнул Дема Васю.
Кокорев снял шапку, тряхнул кудрями и, приблизясь к сидящим, негромко заговорил:
— Товарищи женщины, нас послали к вам тридцать тысяч путиловцев. Сегодня нас всех уволили. Так что видите вы перед собой безработных. Сначала забастовало у нас две мастерских. Потребовали принять зря уволенных и повысить расценки. Директор завода — генерал Дубницкий — не стал слушать наших делегатов. Он прогнал их и пригрозил закрыть мастерские. На такое хамство мы решили объявить забастовку по всем мастерским. А сегодня приходим к воротам и узнаем: получай расчет и иди, куда хочешь. Вам нечего объяснять, что это значит. Сами знаете, сколько на еду денег надо. А фабриканты и заводчики в три горла жрут да еще грозятся на фронт отправить. Мы воевать не боимся, не из трусливых. Только незачем нам за богачей кровь проливать. Мы еще подумаем, кого бить следует..
«Вот так Вася! — восхищался Дема Рыкунов. — Прямо заправский оратор! И где только он таких слов нахватался? Наверное, все листовки запомнил..»
Дема слегка выпятил грудь и, подбоченясь, стоял с гордым видом: глядите, мол, какие мы, путиловцы!
Женщины невольно подумали:
«Ну, если там, на «Путиловце», хотя бы тысяча таких здоровяков, держись тогда полиция, — все разнесут. С такими и против казаков не страшно выйти».
А Кокорев, облизывая сохнувшие от волнения губы, говорил недолго и закончил свою речь призывом:
— Пролетариям нечего терять, кроме своих цепей. Бросайте работу, выходите завтра на улицы и присоединяйтесь к нам.
Работницы хотели было захлопать в ладоши, но черноглазая, подняв руки, остановила их:
— Чшш… Тише! Без хлопков обойдемся. Путиловцы правильно говорят. Довольно терпеть. Завтра наш женский день. Сговаривайтесь по всем цехам не выходить на работу. Хватит господ конфетами кормить. Пусть перцу попробуют. Что скажем путиловцам? — спросила она у присутствующих. — Поддерживаем их?
— Поддержим, — ответили женщины, — присоединяемся.
Прощаясь, работницы пожимали руки Кокореву, Рыкунову и давали советы, на какие фабрики им еще следует зайти. Одна из них сунула жестяную коробку монпансье и шепнула:
— Барышню свою угостите… и чаще заходите к нам.
На улицу Кокорев вышел повеселевшим. От его хмурого вида не осталось и следа: глаза светились, щеки пылали.
— Куда теперь? — спросил он у Кати.
— К нам, на «Айваз», — ответила она.
Вася вытащил из кармана конфеты и протянул их девушке.
— Это вам от нас обоих.
Катя тотчас же раскрыла коробку, чтобы угостить путиловцев леденцами. И в это мгновение она заметила на другой стороне улицы длиннолицего парня с конки. Он стоял спиной к ним и делал вид, что читает афиши, наклеенные на заборе. «За мной следит, — поняла девушка. — Значит, я всюду таскаю за собой шпика. Подвела и райкомовцев и этих парней. Как быть? Надо немедля предупредить их».
Протянув путиловцам монпансье, она вполголоса сказала:
_ Угощайтесь и слушайте меня. Только не оборачивайтесь. На той стороне улицы стоит долговязый парень с поднятым воротником. Это шпик. Он с утра следит за мной. И, видно, был в «Долине». Что теперь будем делать?
— Надо отучить его ходить по следу, — сказал Вася.
— Верно, — подхватил Дема. — Сделаем так: вы идите на «Айваз», а я останусь и посмотрю, за кем он пойдет. Если за вами, то нагоню где-нибудь на пустыре и так намну бока, что он дорогу сюда забудет.
— Только осторожней: у таких оружие может быть, — предупредила Катя.
— Будьте спокойны, зря кидаться не стану. Если не побью, то уведу за собой. Пусть походит. Без полицейских он меня не возьмет, да и струсит пойти туда, куда мне захочется. — Говоря это, Дема крепко пожал руку девушке, затем своему приятелю и хитровато посоветовал: — Ты, Вася, в случае чего, не оставляй Катюшу одну, проводи прямо до дома и адресок запомни. Может, в гости когда позовет.
— Пожалуйста… в любое воскресенье буду рада видеть вас, — сказала девушка.
Вася Кокорев хотел было взять Алешину под руку, как это делают провожатые, но у него не хватило смелости, и он пошел рядом. А Дема круто повернулся и зашагал в обратную сторону. По пути он внимательно всмотрелся в парня, читавшего афиши. «Никак Мокруха? — удивился он. — Ну, конечно, сын кабатчика. Их трактир у Красненького кладбища. Это из-за него Фильке от отца досталось. Значит, брат не зря отлупил его. Ах, гадина, шпиком стал! Погоди, я тебе и за прошлое и за сегодняшнее всыплю!»
Дема завернул за угол и, притаясь, стал наблюдать в узкую щель меж стеной и водосточной трубой за сыщиком. Тот, постояв некоторое время у афиши, огляделся, прошел шагов двадцать вперед и юркнул под арку ворот. Вскоре он вновь появился, но уже не в кепке, а в серой барашковой папахе. И под носом у Мокрухи виднелись темные усики.
«Ну и ловок! — изумился Дема. — Прямо оборотень. В минуту иным стал. Жаль, у меня запасной одежды нет. Может, шапку на другую сторону вывернуть?.. Не, нельзя, еще приметней буду. Лучше щеку повязать».
Он так и сделал: снял закрученный на шее шарфик, повязал им щеку, как это делают при флюсе, и пошел следом за Мокрухой.
Сыщик шагал скособочась и волоча правую ногу. «Хромым прикидывается. Ишь, хитрюга! — сердясь, думал Дема. — Погоди, скоро я тебя выпрямлю!»