ГУГШ приказало командующим Петроградским и Московским военными округами проследить за формированием и обучением женских подразделений в подведомственных им городах [Там же: 8].
Важную роль в создании женских воинских подразделений в Петрограде и Москве играли местные женские военные организации. В Петрограде в середине июня организационный комитет Женского военно-народного союза содействовал записи патриотично настроенных женщин в формировавшийся 1-й Петроградский женский батальон (не путать с 1-м женским «батальоном смерти» Бочкаревой, также организованным в Петрограде). Ходили слухи, что в Союзе состояли такие известные женщины, как О. Л. Керенская – жена военного министра, жившая отдельно от него, Н. В. Брусилова – жена главнокомандующего российскими вооруженными силами, и С. В. Панина – единственная женщина, входившая во Временное правительство [Женская армия 1917: 3]. Еще раньше в Москве аналогичная организация, Всероссийский женский союз помощи Родине, принялась за создание 2-го Московского женского «батальона смерти». Теперь, при поддержке властей, союз получил от Московского военного округа средства, чтобы завершить формирование этого подразделения [Женские военные организации 1917: 6].
Попытки контролировать и расширить движение
Запустив процесс официального формирования женских воинских частей, ГУГШ озаботилось тем, чтобы взять женское военное движение под свой контроль, и начало работать над созданием общих правил, которые распространялись бы на все женские подразделения. Особенно важным это стало после возникновения серьезных трудностей с батальоном Бочкаревой, в котором все внутреннее управление было оставлено на усмотрение командира. Однако это была непростая задача, учитывая, что многочисленные частные женские военизированные организации действовали в соответствии с собственным уставом. Власти затруднялись определить, каковы характер и цель этих подразделений, были ли они должным образом обучены, вооружены и оснащены, и обладал ли их личный состав здоровьем, необходимым для военной службы. Это вызывало значительное волнение и неразбериху в Военном ведомстве, и не позволяло армии систематически использовать частные женские формирования.
Выдвигались различные предложения о подчинении женского военного движения централизованному управляющему органу. Генерал Г. Д. Романовский из Отдела по устройству и службе войск ГУГШ рекомендовал создать единое административное учреждение под эгидой ГУГШ для регулирования женской военной деятельности. Председатель Петроградского женского военного союза Елизавета Моллесон предложила военному министру создать при ГУГШ особую Комиссию по формированию женских войсковых частей, которая содействовала бы всей исполнительной работе и объединила бы частные женские военные организации по всей России. Организационный комитет женского военного союза выдвинул идею о создании Центрального комитета женского военного союза, который служил бы связующим звеном между официальными учреждениями и организациями, участвующими в женском военном движении [РГВИА. Ф. 2000. Оп. 2. Д. 1557: 55]. Военная лига обратилась к военному министру с просьбой об учреждении Комитета женских военно-трудовых команд, чьей целью было бы создание вспомогательных и специальных служб из женщин-добровольцев для замены мужчин на должностях «телеграфистов, телефонистов, автомобилистов, электротехников, топографов, чертежников, писарей, санитаров и т. п.» [РГВИА. Ф. 366. Оп. 1. Д. 90: 50].
Военное министерство сознавало необходимость привлечения женщин к ведению войны и стремилось к «разрешению вопроса о возможности применения способностей и сил русской женщины, получившей уже принципиальное признание всех ее прав» [Известия 1917 № 93]. Однако оно отвергло идею о создании особого органа, который занимался бы исключительно вопросами, касающимися военной женской службы. Вместо этого Керенский решил «учредить при Главном Управлении Генерального Штаба особую комиссию по исследованию всех возможностей и условий осуществления женской трудовой повинности по Военному ведомству». Комиссии по женской трудовой повинности, созданной в конце июня 1917 года под председательством активистки женского движения О. К. Нечаевой, главы Российского союза женских демократических организаций, было поручено определить, возможно и целесообразно ли привлекать женщин к трудовым обязанностям, связанных с военными нуждами. Все женские организации, в том числе союз, возглавляемый Нечаевой, должны были сотрудничать с комиссией [Там же].
Хотя Военное министерство санкционировало создание шести официальных женских подразделений в Петрограде и Москве, этого оказалось недостаточно, чтобы удовлетворить запросы многочисленных женщин, желавших участвовать в войне. В Военное министерство непрерывно поступали ходатайства от женщин, просивших зачислить их в ряды действующей армии. Женщины также являлись в Центральный исполнительный комитет формирования революционных батальонов при Ставке и требовали принять их добровольцами в женские военные части [РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 349: 31]. Военные власти сетовали, что не имеют «ни времени, ни возможности удовлетворить исчерпывающими ответами каждую доброволицу в отдельности» [РГВИА. Ф. 2000. Оп. 2. Д. 1557:51]. В результате генерал С. Н. Каменский предложил Военному министерству разместить в печати информацию о записи в женские батальоны. Соответственно, в конце июня в газетах появилось сообщение о том, что, согласно указаниям военного министра, разрешено формирование женских подразделений в Петрограде и Москве. Указывалось, что женщинам-добровольцам «следует обращаться в комитет Женского военного союза добровольцев, расположенный в Инженерном замке» [РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 349: 52; Женщины-добровольцы 1917: 3].
Сообщение в печати было слишком кратким и появилось слишком поздно. Весь июнь и июль российские военные власти по-прежнему получали многочисленные ходатайства от женщин, желавших участвовать в боевых действиях. Помимо писем и телеграмм, наводнявших Военное министерство, несколько женских делегаций из городов по всей России требовали у военного руководства расширить женское военное движение. В результате ГУГШ решило увеличить число женских воинских подразделений. 29 июля Отдел по устройству и службе войск ГУГШ одобрил формирование еще одной боевой пехотной части и семи команд связи [Там же: 114].
Расширяя число женских формирований, военная администрация ориентировалась на районы, в которых велась активная деятельность, инициированная отдельными гражданами и женскими организациями. Несколько женских подразделений были организованы в Киеве и Саратове по частной инициативе. Военные власти считали целесообразным использовать уже существовавшие формирования, а не создавать новые подразделения с нуля. 14 июля ГУГШ внесло в Военный совет предложение сформировать еще семь команд связи, пять в Киеве и две в Саратове. 20 июля Военный совет одобрил это предложение и выделил каждому подразделению 200 рублей из военного фонда на организационные расходы [Там же]. Екатеринодар также был назначен одним из центров для формирования официальных женских воинских частей. Как отмечалось ранее, Матрена Залесская сумела направить женскую энергию на военные нужды и организовала воинскую часть. Это подразделение, насчитывавшее почти 800 женщин с Кубани, в том числе казачек и кавказок, должно было стать базой для организации в Екатеринодаре официального женского пехотного батальона. ГУГШ считало желательным использовать этих женщин [РГВИА. Ф. 2000. Оп. 2. Д. 1557. Л. 100].
Впрочем, формирование этих дополнительных женских подразделений не положило конец стихийному женскому военному движению и появлению неофициальных женских подразделений в других частях страны. Военным властям также не удалось поставить эту деятельность под контроль ГУГШ. Существование независимых организаций чрезвычайно усложняло выработку последовательной политики относительно службы женщин в вооруженных силах. Свои опасения ГУГШ выразило в меморандуме, выпущенном 31 июля:
Между тем практика показывает, что наряду с этими формированиями и Организационным комитетом Женского военного союза, работающего в строго определенных границах и преследующего исключительно цель служения женщины в рядах армии, возникает и в Петрограде, и повсеместно в России целый ряд как различных формирований, так и организаций, носящих явочный характер, причем Военному ведомству совершенно остается неизвестным ни их политическая платформа, ни военная программа, ни источники комплектования и снабжения, ни штаты, по которым они формируются, ни состав инструкторов [Там же: 79].
Неофициальные женские подразделения создавали для властей проблемы не только административного характера. Они вызвали настоящую озабоченность у неустойчивого правительства, чья власть над вооруженными силами была в лучшем случае шаткой и во многом зависела от воли Петроградского совета. Правительство не приветствовало создание независимых вооруженных групп граждан, которые оно не могло непосредственно контролировать и чья благонадежность не внушала уверенности. Хотя местные женские подразделения выражали намерение сражаться исключительно с внешними врагами России, их лояльность нельзя было гарантировать. Правительство сомневалось в своем полном влиянии на женские подразделения. Не было известно, достаточно ли обучены они для выполнения боевых задач, что почти исключало возможность их эффективного использования в действующей армии. Более того, мысль о вооруженных женских отрядах внушала тревогу многим чиновникам-мужчинам. Поэтому ГУГШ распорядилось, чтобы все неофициально созданные организации или подчинились военным властям, или прекратили свое «безответственное и явочное существование» [Там же]. Женщины, желавшие создать новые воинские части из женщин-добровольцев, отныне были обязаны получить официальное согласие Военного министерства, прежде чем предпринимать какие-либо организационные меры. А главное – формирования, не получившие официального одобрения, не могли пользоваться поддержкой и ресурсами военной администрации [Там же].