Лоеков, считая нецелесообразным использовать его подчиненных для подобной цели, приказал большинству личного состава батальона вернуться в лагерь в Левашово. Очевидно, он чувствовал, что попытки столь малыми силами защитить Зимний дворец от красногвардейцев и многочисленных сторонников большевиков из петроградского гарнизона окажутся тщетными. Многие из тех, кого вызвали защищать Временное правительство, уже покинули позиции, в том числе большинство казаков. Основную часть оставшихся составляли не имевшие боевого опыта юнкера, которых историки описывают как «шумных подростков», чье «представление о войне еще оставалось романтическим и незапятнанным» [Lincoln 1986:447–448]. Руководство Петроградского военного округа – очевидно, при помощи угроз – заставило Лоскова оставить в городе небольшую часть женского батальона, якобы для обеспечения безопасной доставки бензина с завода Нобеля [РО РНБ. 1957: 36]. Половина второй роты женского батальона в составе 137 человек осталась на позициях у Зимнего дворца. Среди них были Мария Бочарникова и доброволица С. [Бочарникова 1962: 215–227; Бочарникова 2001: 198–201; Петунина 2000:2]. Очевидно, эту роту Лоеков выбрал по определенной причине – возможно, он полагал, что служившие в ней женщины едва ли станут ввязываться в схватку, в которой могут погибнуть. Когда командир третьей роты капитан Шагал спросил Лоскова, почему тот не оставил его роту или роту штабс-капитана Долгова, батальонный командир ответил: «Ну, знаете, оставь вас здесь, вы, наверное, подняли бы восстание против большевиков!» [Шагал 1969: 5].
Вечером 24 октября командир роты поручик Сомов получил из штаба Петроградского военного округа предписание направить людей к городским мостам. Женщины должны были помочь юнкерам развести мосты и не допускать их обратного сведения, чтобы отрезать рабочие районы Петрограда от центра и тем самым лишить большевиков поддержки [Предписание штаба Петроградского военного округа 1957: 332]. Половина взвода была приставлена к Николаевскому мосту, еще половина – к Дворцовому, а целый взвод направился к Литейному мосту. Юнкерам удалось развести мосты, но прежде чем женщины успели прийти к ним на помощь, красногвардейцы и другие сторонники большевиков быстро оттеснили юнкеров и свели мосты [Бочарникова 1962: 216]. Женщины вернулись в Зимний дворец и заняли позиции на первом этаже здания. Их разместили в роскошных покоях, окнами выходивших на Дворцовую площадь, и роздали боеприпасы. Вероятно, сознавая историческую значимость событий, в которые они оказались вовлечены, все женщины оставили на память один или два блестящих медных патрона. Женщины расположились в комнатах, которые, как им сказали, принадлежали Екатерине Великой, и сели на полу, боясь испачкать дорогую мебель грязными гимнастерками. Там они провели ночь. Утром их отвели в дворцовую церковь, где они получили благословение от священника, который при этом не мог сдержать слез [Петунии 2000: 2].
В течение ночи и следующего утра большая часть войск, расположенных во дворце, покинула позиции и забрала с собой почти все броневики и пулеметы, оставив только два тяжелых орудия и выведенный из строя броневик. К вечеру 25 октября ушли все казаки, отказавшиеся проливать кровь за Временное правительство, к которому они не чувствовали особой преданности. Правительство обратилось к другим подразделениям, в том числе мотоциклетному батальону, но они перешли на сторону нападавших. В течение дня те, кто оставался во дворце, получали сообщения, что большевики и левые эсеры захватили ряд ключевых зданий и сооружений по всему городу и двигаются к Зимнему дворцу. С обеих сторон царила неразбериха и «полная неспособность к управлению». Ситуация складывалась сложная [Рассказ офицера о защите Зимнего дворца 1957: 425].
С наступлением темноты женщины получили приказ занять позиции на баррикадах, которые они и юнкера днем соорудили перед дворцом. Между осаждающими и защитниками происходили разрозненные перестрелки. Число защитников составляло приблизительно 2500 человек, а осаждавшие в количестве 10–15 тысяч человек полностью окружили дворец [Saul 1978: 188; Figes 1996: 493]. Военно-революционный комитет обратился к членам Временного правительства с ультиматумом о сдаче, но министры не ответили. В 21:30 крейсер «Аврора», расположенный на Неве у Николаевского моста, открыл по дворцу огонь холостыми снарядами; выстрелы раздались также из Петропавловской крепости. Этим ознаменовалось начало штурма дворца большевиками. Женщины на баррикадах попытались отразить атаку, но по ним открыли огонь с разных сторон: от Главного штаба, Эрмитажа, казарм Павловского полка и сада Зимнего дворца. Во время этого столкновения по крайней мере одна женщина погибла, а один из мужчин-офицеров был ранен. Положение женщин, оказавшихся перед лицом превосходящего противника, в окружении, не имевших возможности отступить, становилось все более безнадежным. Из-за своей малочисленности защитники дворца не могли создать вокруг него прочную линию обороны, из-за чего группы красногвардейцев и других вооруженных сторонников большевиков начали проникать во внутренний двор. Женщины получили приказ отступить и вернуться в здание, что они и сделали, закрыв за собой ворота. Ротное начальство препроводило женщин-добровольцев в пустое помещение на втором этаже. Через несколько минут пришло известие, что Временное правительство сдалось, и защитники получили приказ сложить оружие [Бочарникова 2001: 201].
Несмотря на свидетельства, что женщины, защищавшие Зимний дворец, «сражались с такой же храбростью, которую выказывали и другие русские женщины на поле битвы» [Abraham 1992: 130], их недоброжелатели по-прежнему твердили о трусости и неподготовленности женщин-добровольцев. Американский социалист Джон Рид, посещавший дворец 24–25 октября, на вопрос о женщинах, находившихся во дворце, получил ответ от штабс-капитана Владимира Арцыбашева: «…они в задних комнатах. Если что-нибудь случится, они там будут в безопасности» [Рид 1957: 85]. Даже в позднейших работах западных историков женщины по-прежнему изображаются в негативном ключе. Один исследователь в книге 1997 года пишет следующее: «После первого залпа “Авроры” у женщин началась истерика и их пришлось запереть в подвале» [Figes 1996: photo caption 61]. Нельзя не задаться вопросом, почему, если женщины так боялись сражаться, они не оставили свои посты сразу, как другие подразделения? Впрочем, вопрос о сдаче был довольно болезненным для самих женщин-солдат, поскольку некоторые из них были готовы сражаться дальше, несмотря на неизбежное поражение. Бочарникова вспоминает, как ее задело, когда одна доброволица из другой роты, встретившись с ней через много лет, заявила: «Если бы была наша рота, мы бы все погибли, но не сдались…» По мнению самой Бочарниковой, начальство приказало сложить оружие, чтобы избежать лишнего кровопролития [Бочарникова 2001:212].
То, что произошло с женщинами далее, также вызывает большие споры. После их сдачи в плен по столице начали распространяться слухи о жестоком обращении с ними: якобы их пытали, насиловали, выбрасывали из окон, убивали [Там же: 205; Иоффе 1925: 7; Buchanan 1923: 208; Рид 1957: 102]. Большинство этих слухов были необоснованными, хотя несколько случаев грубого обращения имели место. Пока женщины ждали решения своей участи во дворце, в комнату ворвалась толпа красногвардейцев, солдат и матросов, желавших получше посмотреть на пресловутых женщин-добровольцев. Затем они вывели женщин из дворца, но по дороге среди солдат и матросов возник спор, кто возьмет за себя ответственность за них. Верх одержали солдаты Павловского полка, которые повели женщин-солдат в свои казармы. По дороге в их адрес выкрикивали оскорбления и грубости, даже наносили удары. Женщин привели в Павловские казармы и заперли в маленькой комнате. «Со смехом и прибаутками нас рассматривают, как зверей в клетке», – вспоминала Бочарникова [Бочарникова 2001:202]. Солдаты сказали женщинам, что всех их офицеров убили, и угрожали им изнасилованиями и расстрелом. Они обзывали их «корниловками» и «врагами революции». Когда угрозы усилились, вмешались двое членов полкового комитета, которые приказали солдатам оставить женщин в покое. Солдаты подчинились, и женщин перевели в казармы сохранявшего нейтралитет Гренадерского полка. Бочарникова сообщает, что солдаты этого полка приняли 137 пленных женщин и обращались с ними уважительно.
Наконец женщин освободили, главным образом благодаря усилиям британской миссии в России. Супруга сэра Джорджа Бьюкенена, британского посла в России, потребовала обеспечить безопасность для женщин-солдат и поручила это британскому военному атташе генералу Альфреду Ноксу. Нокс явился в штаб большевиков в Смольном и потребовал освободить женщин [Buchanan 1923:208; РО РНБ. 1957:39]. Большевики дали согласие, и 26 октября Военно-революционный комитет приказал немедленно отпустить женщин на свободу [Петроградский военнореволюционный комитет 19661:130]. Некоторые женщины, в том числе доброволица С., немедленно рассеялись по городу, раздобыли женскую одежду и на этом закончили свою воинскую службу [Петунина 2000: 2]. Остальные вернулись в лагерь под Левашово в сопровождении конвоя из солдат Гренадерского полка, которые должны были защищать их от возможных домогательств. Хотя женщинам из второй роты сказали, что их офицеров захватили и убили красногвардейцы в Зимнем дворце, командиры роты вернулись несколько дней спустя – почти невредимыми, не считая поручика Верного, которому ушибло ногу.
После возвращения в лагерь военнослужащих второй роты капитан Лоеков собрал доброволиц и объявил, что батальона больше не существует. По мнению капитана Шагала, Лоеков проявил трусость, заявив: «Добровольцы, я не могу вас защитить ни как солдат, ни как женщин! Расходитесь, как можете!» Это вызвало возмущение среди личного состава, и многие отказались покидать ряды батальона. Шагал принял командование над оставшимися доброволицами и объявил: «Те, кто меня знают и верят мне, знают также, что я сумею вас защитить как женщин, а как солдаты вы сами можете за себя постоять» [Шагал 1969: 10; Бочарникова 2001:207–208]. Женщинам было приказано сложить оружие и разойтись, но несколько сотен остались, намереваясь противиться расформированию