[53]. Женщины из второй роты, разоруженные в Зимнем дворце, получили винтовки из арсенала. Однако наблюдалась серьезная нехватка боеприпасов.
Поскольку никто толком не знал, что происходит, для выяснения обстановки в окрестностях лагеря и в городе были отправлены разведчики. Они вернулись с известиями, что четыре роты вооруженных красногвардейцев с заводов «Айваз», «Новый Парвиайнен», «Эриксон» и других направляются к лагерю под Левашово, чтобы разоружить и расформировать женский батальон. Узнав о приближении красногвардейцев, поручик Верный отправил нескольких доброволиц на поиск патронов в надежде, что, получив боеприпасы, батальон сможет противостоять нападающим. Красногвардейские переговорщики потребовали, чтобы женщины немедленно сложили оружие. Батальонный командир убедил красногвардейцев воздержаться от каких-либо действий, пытаясь протянуть время до получения боеприпасов. Через два часа красногвардейцы вернулись и, несмотря на просьбы о новой отсрочке, потребовали, чтобы женщины разоружились в течение десяти минут, иначе они откроют огонь. Не имея патронов, женщины были вынуждены капитулировать. Однако они разобрали винтовки и вынули из них затворы, чтобы красногвардейцам не досталось исправное оружие. Переговорщики конфисковали 891 винтовку, 4 пулемета и еще несколько единиц вооружения и этим ограничились, решив, что женщины больше не создадут проблем. Они объявили, что батальон распущен. Всего через полчаса доброволицы, отправленные на поиск боеприпасов, вернулись с десятью тысячами патронов. Впрочем, их опоздание было только к лучшему, поскольку столкновение с красногвардейцами неизбежно привело бы к кровопролитию [Астрахан 1965: 96].
После разоружения началось расформирование 1-го Петроградского женского батальона, и доброволицы начали расходиться восвояси. Впрочем, некоторым идти было некуда, а другие не хотели уходить. Еще одним препятствием для роспуска батальона был недостаток штатской одежды, на которую женщины-солдаты могли сменить военную форму. Военно-революционный комитет предписал красногвардейцам разрешить женщинам свободный вход и выход из Левашово [Чагаев 1966: 113, 116], однако тех, которые выходили за пределы лагеря, немедленно узнавали по военной форме и часто подвергали преследованиям. Женщины, отлучавшиеся в город, возвращались с пугающими рассказами о физическом, словесном и сексуальном насилии. Поэтому многие остались в Левашово даже после расформирования батальона.
Несмотря на то что женский батальон сражался на стороне Временного правительства, новые власти старались позаботиться о женщинах-добровольцах. Военно-революционный комитет распорядился отправить женщинам несколько грузовиков с продовольствием. 8 ноября Военно-революционный комитет приказал распустить Организационный комитет Женского военного союза и конфисковать имущество союза для приобретения штатской одежды для женщин-добровольцев [Петроградский военно-революционный комитет 1966 III: 234]. Шагал сообщает, что Комитет общественной безопасности Петрограда и Красный Крест также помогали добывать женскую одежду [Шагал 1969: 10].
Тревожные известия о грубом обращении с женщинами-солдатами, распространявшиеся по городу, вызывали обеспокоенность у местных правительственных органов. Петроградский городской совет направил комиссию из трех человек для расследования положения женщин. Члены комиссии – Мандельберг, Феккель и Тыркова – прибыли в лагерь под Левашово, где располагался батальон, чтобы выяснить, в каких условиях находятся женщины-солдаты, и опросить оставшихся военнослужащих подразделения. Расследование показало, что имели место частые насмешки и оскорбления, а также угрозы сексуального насилия, однако слухи о массовых изнасилованиях и самоубийствах были все же неверны. Мандельберг, председатель госпитальной комиссии, сообщил совету, что многочисленные свидетели дали показания о сексуальном насилии над тремя женщинами со стороны солдат Павловского полка, однако найти этих женщин и поговорить с ними непосредственно не удалось. По крайней мере одну из женщин по дороге в Павловские казармы ударил солдат[54].
Расследование комиссии показало, что ни одну из женщин не убили и не выбросили из окна [РО РНБ. 1957: 23–30]. Однако американская журналистка Луиза Брайант сообщает о встрече в петроградских трущобах с молодой женщиной-солдатом, рассказавшей, что солдат Павловского полка вытолкнул ее из окна в пылу спора, но, осознав свою вину, сразу выбежал из здания и доставил ее в ближайший госпиталь [Bryant 1918: 214]. Также упоминалось, что в Петрограде солдаты напали на двух доброволиц, шедших по улице, затащили их в Зимний дворец и выбросили из окна второго этажа. Одна из женщин ударилась головой и умерла в госпитале, а другая сломала ногу, но поправилась [Бочарникова 2001: 216].
Одна из доброволиц покончила с собой, но, по свидетельствам всех очевидцев и дознавателей, она сделала это по личным мотивам, а не из-за грубого обращения или насилия. Баженова, подруга Бочарниковой, совершила самоубийство от отчаяния, после того как семья отвернулась от нее из-за вступления в батальон. Ей было некуда идти, поэтому она привязала к курку веревку, зарядила винтовку патроном, который оставила на память о защите Зимнего дворца, приставила дуло к сердцу и выстрелила.
Бочарникова описывает страшные картины насилия, но ее сведения в основном невозможно проверить. Она заявляет, что некоторых женщин-солдат, покинувших батальон и возвращавшихся домой, было легко опознать по коротко стриженным волосам, поэтому их домогались, избивали, насиловали и даже убивали русские солдаты, матросы и красногвардейцы, которые встречались им по дороге. Группу из сорока женщин, также направлявшихся по домам, в Петрограде якобы захватили матросы и увезли в Кронштадт; их дальнейшая судьба неизвестна. Еще тридцать шесть доброволиц смогли уехать в Москву, где солдаты силой увели их в свои казармы и, вероятнее всего, изнасиловали.
9 ноября 1917 года ГУГШ направило в Военный совет предложение о роспуске всех оставшихся женских воинских формирований [РГВИА. Ф. 29. Оп. 3. Д. 1603: 24]. Большевики, к тому времени взявшие под контроль российские правительственные органы, несомненно, видели мало пользы в «буржуазных» женщинах с винтовками. Поэтому 30 ноября Военный совет решил расформировать женские воинские части. Весь личный состав женских добровольческих подразделений освобождался от обязанностей и получал разрешение вернуться к своим предыдущим занятиям. Лошадей и снаряжение отправили главной военной администрации [Там же: 26].
1-й Петроградский женский батальон был расформирован и разоружен еще 30 октября, однако служившие в нем доброволицы покидали лагерь под Левашово постепенно, в течение двух месяцев. Многим было некуда идти, а некоторые продолжали надеяться, что им еще представится возможность послужить Родине. Некоторые мужчины-командиры также питали надежду, что им прикажут отправляться на фронт. Ряды батальона понемногу редели, и концу 1917 года осталось приблизительно десять доброволиц. Последние женщины-солдаты покинули лагерь под Левашово 10 января 1918 года [РГВИА. Ф. 1300. Оп. 1. Д. 239: 97]. Тех, которые не имели возможности вернуться домой, отправили в бывший дворец графа Шереметева, приспособленный под лазарет и общежитие для женского батальона. Они получили платья и косынки, поскольку ходить по улицам в солдатской форме было опасно.
Находясь в лазарете, Бочарникова завязала знакомство с антибольшевистскими активистами и была арестована за участие в контрреволюционной деятельности. В конце концов ее освободили благодаря вмешательству Красного Креста. От одной бывшей военнослужащей своего батальона она узнала, что генерал Корнилов организует на Дону силы для противостояния большевикам. Бочарникова и еще несколько доброволиц решили присоединиться к борьбе и сумели раздобыть документы, позволявшие им отправиться на Дон. Бочарникова направилась сначала в Тифлис, к семье, а затем на Дон, где вступила фельдшером в 1-й Кубанский стрелковый полк и участвовала в Гражданской войне [Бочарникова 2001: 223–236; Бочарникова 1962: 227].
Хотя ко времени, когда произошла Октябрьская революция, женское военное движение должно было сократиться до одной пехотной части – 1-го Петроградского женского батальона, другие женские подразделения еще существовали. Когда большевики совершили переворот в столице, первый женский батальон под командованием Марии Бочкаревой еще находился на фронте. Подразделение стояло в резерве под городом Олонец [Сенин 1987:180]. К тому моменту враждебность, которую большинство солдат-мужчин проявляли в отношении женщин, возросла настолько, что свои же русские солдаты представляли для них опасность не меньшую, чем неприятель. Солдаты-мужчины открыто угрожали женщинам убийством, если они не сложат оружие и не покинут фронт. Женский батальон, в котором осталось меньше двухсот человек, не мог бы противостоять такому количеству враждебно настроенных солдат-мужчин. В середине декабря было принято решение расформировать женский батальон. Тем женщинам, которые хотели продолжить воинскую службу, предлагалось вступить в мужские подразделения в составе действующей армии [РГВИА. Ф. 2357. Оп. 1. Д. 520: 8]. Остальные получили разрешение вернуться домой. Доброволицы разъехались, и это означало конец 1-го женского «батальона смерти». Разочарованная Бочкарева назвала происходящее «печальным финалом героической страницы истории женского движения в России» [Бочкарева 2001: 330–331].
3-й Кубанский женский ударный батальон также продолжал существовать после Октябрьской революции. Вероятнее всего, его формирование продолжалось до февраля 1918 года. Это подразделение находилось на территории, еще не попавшей под контроль большевиков, и, очевидно, его руководство не обращало внимание на приказы советского правительства. Однако, испытывая нехватку снаряжения и вооружения, этот батальон не представлял собой значимой боевой единицы и был расформирован в середине февраля 1918 года, когда стала очевидна невозможность обеспечить необходимые пос