Похвалы женским воинским частям раздавались в основном со страниц периодики, предназначенной для образованных классов. Подобные издания выражали поддержку Временному правительству и призывали к продолжению войны до победного конца. Они выходили большими тиражами и транслировали довольно распространенные в обществе взгляды. Их издатели сознавали пропагандистскую ценность женских подразделений и обращались к их примеру, стремясь усилить общественную поддержку войны. Идея использовать женщин для вдохновения уставших и деморализованных солдат-мужчин встретила сочувствие в патриотически настроенных кругах, представители которых полагали, что моральное воздействие героических и самоотверженных женщин-солдат окажется столь значительным, что восстановит боевой дух армии, и Россия будет «спасена». Журналист одной популярной петроградской газеты заявлял: «Русский солдат никогда не останется лежать в окопах, если увидит, что женщина, та самая женщина, которую он всегда считал хуже себя, не побоялась огня и первой крикнула: Ура! и побежала в огонь» [800 амазонок 1917: 4]. Другой обозреватель отмечал: «Чувствуется, что совершается великий перелом, что начинается спасение России от великого несчастья, от великого позора… И хочется упасть перед этим русским женским батальоном и заплакать облегченными радостными слезами» [Проводы первого женского батальона 1917: 4].
Были и те, кто превозносил женщин-добровольцев как образец свободных и ответственных граждан. «В страшный, смутный час русская женщина мужественно подняли голову и вышла в ряды передовых бойцов. Пусть это будет пример патриотизма, убедительный пример гражданственности!» – восклицал один российский журналист [Женский «батальон смерти» 19176: 395]. Женское военное движение рассматривалось как крайнее проявление стремления женщин помочь Родине в суровое время испытаний. Всех женщин призывали так или иначе участвовать в ведении войны, а тех, кто оставался в стороне, порицали. Карикатура в популярном журнале «Огонек» изображала, как модная женщина, несущая коробки с покупками, превращается в бравого солдата [Огонек 1917 № 25:398]. Некоторые сторонники женщин-солдат также видели в них доказательство, что женщины способны проявить себя во всех сферах общественной жизни. Один журналист заявлял:
Современная война блестяще опровергла пресловутую немецкую программу, навязанную женщине: «Kleider, Kinder, Kiiche». Война выбила из рук женщины кастрюлю и заменила ее… ружьем.
Русская женщина, бесправная, «слабое существо», «кисейное созданье», раба – прямо из кухни пошла на смерть [Синий журнал 1917 № 31: 10].
В сущности, участие в войне способствовало созданию в новой России совершенно нового типа женщины – активной гражданки.
На многих русских мужчин, сталкивавшихся с женщинами-добровольцами, их военная подготовка производила сильное впечатление. Корреспондент популярного «Синего журнала» посетил батальон Бочкаревой, проходивший обучение в Петрограде.
Передо мной по плацу, стройно и грациозно отбивая такт, проходят взводы первого в мире женского баталиона.
Повинуясь звучной команде своей матери-командирши, батальон ловко и искусно выполняет все необходимые атрибуты военной службы.
Глядя со стороны на прекрасную выправку на решительные и сосредоточенные лица, на серьезность, с которой исполняется команда, кажется, что присутствуешь на обучении настоящих кадровых войск [Любчев 1917: 12].
Другой журналист, посетивший женский батальон, отмечал: «На редкость стройно и молодцевато маршируют взводы “солдат”, подобранных по росту, представляя зрелище и необычное, и трогательное до слез» [Женский «батальон смерти» 1917в: 360]. Впрочем, слово «солдаты», помещенное в кавычки, указывает, что он до конца не воспринимал женщин в таком качестве. Князь А. А. Лобанов-Ростовский отмечал, что женщины, служившие в батальоне, «умело отдавали воинское приветствие и соблюдали дисциплину. Я видел, как они маршировали по Невскому проспекту, направляясь к вокзалу, откуда им предстояло отбыть на фронт. Они выглядели, как отборные воины, а большой золотой крест на развернутом знамени показывал, что в этих женщинах жив дух крестоносцев» [Lobanov-Rostovsky 1935: 236].
Об общественном одобрении женских воинских подразделений свидетельствовало то, что тысячи людей пришли посмотреть на вручение знамен женскому батальону Бочкаревой у Исаакиевского собора в Петрограде. Конечно, многие хотели просто поглазеть на диковинку, но большинство искренне поддерживали женщин-солдат. Корреспондент российской газеты «Новое время» так описывал это событие:
Со времени первых дней революции Петроград не переживал такого радостного подъема, какой ему довелось пережить вчера, 21 июня…
Вся улица заполнена народом. Народом же заполнены все окна и балконы прилегающих к Невскому домов, отовсюду мощно гудит несмолкающее «ура». Со всех сторон машут шляпами и платками, бросают цветы. Многие крестятся, на глазах видны радостные слезы [Проводы первого женского батальона 1917: 4].
Несколько дней спустя многочисленные сторонники пришли посмотреть, как женщины отправятся на фронт, и по пути следования батальона сочувствующие собирались на всех станциях вплоть до Молодечно.
Российское общество также оказывало женским подразделениям денежную и материальную поддержку. На общественных мероприятиях проводился сбор средств для женских воинских частей. Однако денежная помощь поступала не только от буржуазии. На одном благотворительном вечере в Москве несколько мужчин и женщин из рабочего класса пожертвовали по 25 рублей. Один рабочий даже внес 150 рублей [Митинг и сбор женского батальона 1917: 2]. Также проходили мероприятия с участием известных артистов, которые выступали в пользу женщин-солдат [Праздник женского батальона 1917: 4]. Железнодорожные рабочие устроили сбор подарков, которые отправили доброволицам 1-го женского «батальона смерти» [Мужчины к очагам! Женщины к оружию! 1917:2]. Женские организации собирали добровольные пожертвования на приобретение одежды для батальона [Военная одежда для женщин-воинов 1917: 2].
Многие представители российского общества (а также военного руководства) опасались, что женщинам-солдатам окажется не под силу выносить тяготы военной службы. Боевые возможности женщин зачастую вызывали скептическую оценку. После успешного участия батальона Бочкаревой в сражении под Сморгонью многие «облегченно вздохнули: “Ну, слава Богу, русские женщины не осрамились!”» [Солоневич 1955:107]. После боевого крещения женщин-солдат в патриотических кругах раздавались похвалы в их адрес: «Русская женщина на поле битвы, в рядах с героями запечатлела свою беззаветную любовь к Родине, жертвуя жизнью» [О русской женщине 1917: 1]. В глазах некоторых мужчин женщины-солдаты выглядели мученицами, способными искупить все грехи женского рода. Один из авторов популярного «Синего журнала» так выражал это настроение: «Одна капля этой святой крови искупит все ошибки, все легкомыслие, все непостоянство “слабого пола”, представительницы которого шли умирать за Родину и свободу…» [Женщина под ружьем 1917: 10].
Поддержка, оказываемая женщинам-солдатам, часто сопровождалась возмущением в отношении солдат, отказавшихся сражаться. В то время как женщин восхваляли за то, что они берут на себя мужские задачи, мужчин, уклонявшихся от солдатских обязанностей, осмеивали и язвительно советовали им выполнять за женщин работу по дому. «Жутко и радостно жить в дни подвигов, когда женщины делаются мужчинами. Когда иные мужчины становятся “бабами”, попросту трусами, тогда – только жутко, противно…» – писал автор статьи о шествии батальона Бочкаревой от Казанской площади к вокзалу [Дочери отечества 1917: 3]. Назвать мужчину «бабой» было тяжелым оскорблением. В одном журнале появилась карикатура: мужчины в бабьих платках качают на руках плачущих младенцев и лузгают семечки, а их жены в солдатской форме, вскинув головы, маршируют по улице [Бочарникова 2001: 190]. В ответ на критику со стороны мужчин женщины-солдаты часто советовали им идти по домам и заниматься готовкой и уборкой. Таким образом, в сложившихся обстоятельствах стало допустимым, чтобы женщины перенимали мужское поведение, особенно когда мужчины поступали «не по-мужски».
Однако для мужчин было недопустимо уподобляться женщинам, особенно когда дело касалось солдатских обязанностей. Для выживания страны в военное время требовалось, чтобы мужчины исполняли свою роль защитников, их отказ от этой функции воспринимался как катастрофа. В желании женщин самим вступить в бой видели естественную реакцию на происходящее:
Трусы, дезертиры, изменники и предатели никогда не были героями русской женщины, и если дезертирство, трусость, предательство и измена явились ударом для всего русского народа, то удар этот с особенною силою почувствовала русская женщина, и она берется за оружие не только для того, чтобы спасти погибающую Родину, но для того, чтобы спасти свою веру в мужчину, свою веру в жизнь [Проводы первого женского батальона 1917: 4].
Многие русские мужчины восхищались женщинами-солдатами, их преданностью Родине и самопожертвованием, однако сожалели, что приходится использовать женщин подобным образом. Священник, служивший молебен в память погибших героинь из батальона Бочкаревой, выразил это распространенное мнение:
Для России настала страшная, но славная година. Грустно и невыразимо страшно, что мужчины допустили, чтобы женщины умирали вместо них за нашу несчастную страну Но навсегда прославятся русские женщины, которые с готовностью на это шли [Dorr 1917: 76–77].
Даже более прогрессивные представители российского общества сдерживали свой энтузиазм по поводу женских подразделений, беспокоясь из-за нарушения гендерного контракта. Временное правительство также подвергалось критике за привлечение молодых женщин к участию в боевых действиях; возникла значительная «общественная неприязнь к тем, кто допускал, чтобы семнадцатилетние юноши и восемнадцатилетние девушки подвергались таким страшным опасностям» [Abraham 1992: 141].