[58].
Командир третьей роты 1-го Петроградского женского батальона капитан Шагал вспоминал о женщинах-солдатах в положительном ключе, говоря, что имел «честь и счастье» служить их инструктором. Он хвалил женщин за то, что они выдержали все трудности военной подготовки и «держались молодцами». Впрочем, Шагал не верил, что женщинам удастся повысить боевой дух армии. Но он считал, что женщины-солдаты достойны остаться в истории, особенно те из них, которые пожертвовали собственной жизнью: «Пусть будет вам пухом земля, мои дорогие товарищи, вечная вам память и слава!» [Шагал 1969: 8].
Как и в случае с отдельными женщинами-солдатами, мужчины-военные, имевшие непосредственный контакт с женскими воинскими подразделениями и наблюдавшие за их обучением и особенно – за их участием в боевых действиях, были самого высокого мнения о женщинах-солдатах; критика исходила в основном со стороны тех, кто не общался с ними лично.
Но не все офицеры были настроены столь доброжелательно. Некоторые возражали против присутствия женщин в рядах вооруженных сил, основываясь на представлениях об устоявшихся гендерных ролях. Генерал В. В. Марушевский, командующий белогвардейской Северной армией во время Гражданской войны, встретился с Бочкаревой в Северной области в 1918 году и наотрез отказался принимать ее в ряды своих войск. Он высказал свое мнение без обиняков: «Я считаю, что привлечение женщин к выполнению воинских обязанностей, не подходящих для их пола, будет тяжелым позором и постыдным пятном для всего населения Северной области» [Ironside 1953: 77]. Другие выражали свое неприятие не столь категорично, восхищаясь готовностью женщин умереть за Родину. Генерал А. И. Деникин, начальник Генштаба, считал, что «не место женщине на полях смерти, где царит ужас, где кровь, грязь и лишения, где ожесточаются сердца и страшно грубеют нравы», но тут же высоко оценивал женщин, которые участвовали в боевых действиях, и призывал: «Воздадим должное памяти храбрых» [Деникин 1990: 113]. Среди военного руководства были и те, кто отказывался всерьез воспринимать женские воинские части. Печатный орган российской армии, газета «Армия и флот свободной России» заявляла, что женские части не пугают ни немцев, ни русских революционеров.
Рядовые солдаты зачастую не вполне понимали, как относиться к женским воинским частям. «Барышни забавляются», – считали некоторые [Женский вестник 1917 № 6:4]. Другие не верили, что женщин-солдат отправят на фронт. «Пороху еще не видали. Почуют – разбегутся!» – заметил один солдат, когда батальон Бочкаревой проходил по петроградским улицам [Дочери отечества 1917: 3]. Многие опасались, что женщины опозорят русскую армию. Многих «оскорбляло и унижало стремление женщин вступить в армию», поскольку оно наносило ущерб мужской гордости [Dorr 1917: 69]. Некоторые солдаты ценили готовность женщин к самопожертвованию, но считали, что эти женщины могут лучше послужить Родине в тылу. Члены Исполнительного солдатского комитета Румынского фронта рекомендовали использовать энергию женщин «исключительно для вспомогательной службы в войсках тыла и ближайшего фронта, как, например, телефонисток и т. д.» [Против женских «баталионов смерти» 1917: 4]. Матросы Морской учебно-стрелковой команды выступили со следующим предложением:
Наш совет и искренняя к вам просьба, русские женщины: кто хочет принести из вас посильную помощь на алтарь Отечества, сплотиться не в «женские морские команды», не в «ударные баталионы», и не в «баталионы смерти», а в баталионы труда и взаимопомощи и поспешить туда, где в настоящее время все цветущие силы нашей Родины, наши братья и отцы, находятся на страже защиты интересов завоеваний революции, т. е. в деревни, посады, местечки, усадьбы, где остались только одни престарелые наши родители и малолетние дети [Матросы о «женских морских командах» 1917: 3].
Нашлись и такие мужчины, которые сочли создание женских подразделений прямым посягательством на их маскулинность (что, в сущности, было вполне справедливо) и глубоко оскорбились. В. Б. Шкловский вспоминал, что воспринял создание женских боевых подразделений как «сознательно придуманное оскорбление для фронта» [Шкловский 1923: 43].
По мере того как война затягивалась, а деморализация и усталость среди рядовых солдат возрастали, восприятие женщин-солдат становилось все более недружественным. Наиболее враждебно и неодобрительно к женским воинским частям относились те, кто требовал немедленного прекращения войны. В подразделениях, находившихся под влиянием большевиков, это неодобрение выражалось открыто и зачастую сопровождалось применением насилия. Женщин-солдат высмеивали и оскорбляли словесно, обвиняли в контрреволюционности, а иногда даже нападали на них. Многие уставшие от войны солдаты воспринимали женские подразделения как орудие в руках правящих классов, используемое для защиты империализма. А посягательство на их маскулинность, которое совершали женщины-солдаты, только усиливало враждебность. Некоторые обращались к правительству с просьбами положить конец этим формированиям. Например, солдатская секция Полтавского совета рабочих и солдатских депутаций потребовала от Военного министерства немедленно распустить женские военные формирования, созданные в Киеве [Разложение армии в 1917 году 1925: 73].
Все женские воинские части взаимодействовали с мужчинами-военнослужащими, но, несомненно, подразделение Бочкаревой имело наиболее обширные и длительные контакты с мужчинами русской армии. Рассказы об их опыте являются источником жизненно важной информации о том, как солдаты-мужчины относились к солдатам-женщинам. Проходя обучение в Петрограде, подразделение Бочкаревой постоянно подвергалось травле со стороны мужчин из соседних воинских частей. На фронте ситуация не улучшилась. И Бочкарева, и Крылова описывают отношения между солдатами-мужчинами и женщинами-доброволицами на фронте как настолько враждебные, что соседние русские части даже стреляли в женщин. Американские журналистки Рета Чайлд Дорр и Бесси Битти, проведшие неделю вместе с женским батальоном в Молодечно, также сообщали о враждебности со стороны многих мужчин-солдат. Женщины из подразделения Бочкаревой постоянно сталкивались с толпами любопытных, но не очень доброжелательных солдат-мужчин, и навстречу им раздавались ругательства и крики: «Зачем вы сюда явились? Какой черт вас сюда пригнал? Вам охота воевать? А мы хотим мира! Мы досыта навоевались!» [Бочкарева 2001: 254]. Некоторые обвиняли женщин-солдат в «империалистических склонностях» и критиковали за попытки возобновить войну, которая им самим уже надоела. Большинство солдат не вдохновилось примером женщин, сражавшихся на передовой. На некоторых произвело впечатление, как женщины проявили себя в бою, но эта положительная оценка продержалась недолго и не получила распространения[59].
Через некоторое время враждебность солдат-мужчин возросла еще больше, и стало казаться, что серьезная опасность исходит от своих, а не от врага. Однако важно отметить, что негативное отношение к добровольцам Бочкаревой исходило в основном от тех солдат-мужчин, которые были весьма политизированы и занимали крайне антивоенную позицию. Эти солдаты проявляли такую же враждебность к состоявшим из мужчин революционным и ударным подразделениям, организованных с целью повысить моральный дух и увлечь в бой нерешительных. Таким образом, критика по отношению женского батальона имела не только гендерную основу. Впрочем, не была она и совсем лишена этой подоплеки. Большое значение имел тот факт, что женщины посягнули на мужскую гендерную роль и маскулинность как таковую. Многих солдат-мужчин явно возмущала попытка «пристыдить» их, отправив на фронт женщин.
Не все рядовые солдаты-мужчины отрицательно относились к женским воинским формированиям. Те, кто был готов сражаться дальше, не проявляли враждебности к женщинам-солдатам, и некоторые мужские подразделения были настроены к ним вполне доброжелательно. Солдаты Первой и Третьей армий отправили в Петроград делегатов, которые преподнесли иконы в дар батальону Бочкаревой и выразили поддержку героическим женщинам [Там же: 248]. 2-й железнодорожный батальон выступил с сочувственным обращением к подразделению Бочкаревой: «Мы, сознательные солдаты, стоящие на страже революции, приветствуем этих бойцов и братьев по оружию. Пусть знают свободные гражданки, что упреки и колкости, бросаемые по их адресу, вызваны лишь нашей беспросветной темнотой» [Из действующей армии 1917: 661]. Черноморский матрос Ф. И. Баткин в своей речи на общественном мероприятии по сбору средств для женских батальонов в Петрограде назвал женщин-солдат «святыми героинями», «грудью вставшими на защиту Родины от врага в тот час, когда дрогнула страна» [Праздник женского батальона 1917: 4]. Даже некоторые солдаты Кюрюк-Даринского полка хвалили подразделение Бочкаревой после его участия в сражении под Сморгонью:
Вы ли это стойко держали позицию, не давая противнику прорваться и занять наши окопы? Вы ли удерживали малодушных? Ободрили храбрых? Вы ли пополняли запас патронов, перенося их из резерва под убийственным огнем неприятеля? Ваша ли кровь, пролитая у Новоспасского леса, слилась с кровью наших героев?
Да, это вы, героини!..
Полк, армия, история никогда не забудут того подвига, которому нет равного со времен Крестовых походов [Витетская 1917: 2].
В августе 1917 года солдатский комитет Берестечского полка постановил просить о зачислении в полк трех доброволиц, приветствуя «патриотический порыв девушек служить Родине» и призывая «относиться к ним с полным уважением» [О женщинах-доброволицах 1917:4]. Подобное различие во взглядах может быть обусловлено отношением этого подразделения к войне как таковой – то есть его готовностью сражаться. А возможно, присутствие нескольких женщин в рядах мужского подразделения считалось не столь угрожающим, как существование целых женских подразделений. Есть даже свидетельства, что женские подразделения оказали положительное воздействие, вдохновив некоторых солдат-мужчин сражаться дальше. Солдаты шестой роты 33-го пехотного резервного батальона в Симферополе попросили отправить их на фронт, «находя неудобным сидеть в тылу в насто