обвиняются сами женщины.
Не возражая против использования женщин в революционной борьбе, большевички, подобно своим единомышленникам-мужчинам, резко критиковали женские батальоны. А. М. Коллонтай называла их «игрушечным, показным женским войском». По ее мнению, вступали туда, спасаясь от неудач в личной жизни, и немногочисленных обманутых, сбитых с толку женщин из рабочего класса. Считая самих женщин-солдат политически несознательными, она обвиняла организаторов женских батальонов в том, что ими движут исключительно собственные классовые интересы. Это были, по ее выражению, «армии, сеющие ненависть, вражду, армии, разнуздывающие самые низкие страсти в людях, будящие зверя-дикаря в человеке, попирающие все законы человечности, сострадания, культуры и нравственности». Они вели Россию «к полной хозяйственной разрухе, к гибели от затяжки войны» [Коллонтай 1917: 7–8].
Впечатления Запада
Женщины, служившие в рядах русской армии, вызвали колоссальный интерес за границей. Западные журналисты публиковали многочисленные эффектные истории о подвигах русских женщин-воинов, зачастую с приложением фотографий, стремясь доказать недоверчивым читателям, что эти «амазонки» взаправду существуют[60]. Сохранилась британская кинохроника, посвященная женским батальонам в Петрограде и Москве. Эта съемка запечатлела визит суфражисток Э. Панкхерст и Ф. Харпер в батальон Бочкаревой и церемонию благословения московского батальона на Красной площади[61]. Западные мнения о русских женщинах-солдатах колебались от восхищения до порицания. Как и в России, западные обозреватели превозносили женщин-солдат за героизм и храбрость и одновременно критиковали положение вещей, из-за которого женщинам пришлось идти в бой. Расхождение во взглядах на русских женщин-солдат явилось не просто результатом различий в политических и социальных воззрений. Скорее, двойственное отношение к русским женщинам, участвовавшим в боевых действиях, стало реакцией на тот вызов, который они бросали гендерному укладу, и одновременно на их решимость пожертвовать собой на благо Родины. Их готовности продолжать борьбу придавалось тем больше значения, чем менее определенным становилось дальнейшее участие России в войне.
Взгляды западных мужчин
Многих западных мужчин чрезвычайно смущала мысль о том, что женщины возьмутся за оружие, особенно если при этом они будут организованны, дисциплинированны и обучены убивать людей. В целом большинство западных мужчин не смогли полностью примириться со столь явным вторжением в эту сугубо мужскую сферу деятельности. Они часто хвалили женщин-солдат за храбрость и самопожертвование, но в целом были рады, что их собственные государства не позволяют женщинам выполнять подобные обязанности.
Некоторых авторов-мужчин ужасала сама мысль о женщинах-воинах, поэтому они пытались приуменьшить их значение. Один британский журналист заявлял, что «в начале войны подобные случаи были чрезвычайно распространенными, но общее отношение к ним в России было неодобрительным» [Marsden 1916: 102]. Используя выражения вроде «чрезвычайно распространенные» или «общее отношение», автор намекает, что здравомыслящая часть страны была вынуждена уступить иррациональным прихотям чересчур решительных, но заблуждающихся женщин. Он признает, что подобные женщины «заслуживают внимания», но тем не менее пытается приуменьшить масштабы этого явления, заявляя, что «присутствие в многомилионной русской армии нескольких десятков женщин объясняется всего лишь законом средних чисел», и умаляет их достижения, утверждая, что «не в этой области русские женщины проявили себя по-настоящему» [Там же].
Некоторые западные обозреватели объясняли столь необычное явление, как участие женщин в боевых действиях, русской исключительностью. Западный мир взирал на Российскую империю как на что-то мистическое и немного подозрительное. Многих иностранцев мучила дилемма, которая до нынешнего дня определяет отношение к России: восток это или запад, Азия или Европа? Русских считали экзотическим, даже варварским народом, а их страну – отсталой, с гнетущей политической атмосферой [Strakhovsky 1961]. Типичного русского человека зачастую изображали крепким и сильным, способным вытерпеть невыносимую боль и оправиться от страшных ран, но не слишком самостоятельным и сообразительным [Pares 1931: 289–291]. Русская армия отличалась стойкостью, мужеством и способностью переносить суровые условия, благодаря чему компенсировалась ее недостаточная обученность и нехватка технического оснащения. Отзывы о женщинах-солдатах в значительной степени согласовались с подобными взглядами: их считали сильными и физически крепкими, чрезвычайно самоотверженными и бесстрашными, способными переносить тяжелейшие военные условия [Liddell 1916: 231].
Гендерная модель, характерная для России, также воспринималась как отличная от западной. Отмечалось, что русские женщины часто занимаются тяжелым физическим трудом в полях и на заводах, тогда как на Западе подобная работа предназначена главным образом для мужчин. Русские женщины наравне с мужчинами участвовали в революционном движении, совершая политические убийства и террористические акты. Некоторые считали, что среднестатистическая русская женщина сильнее физически и более устойчива к трудностям, чем среднестатистическая западная. Таким образом, по мнению многих иностранных авторов, русские женщины лучше, нежели западные, подходили для участия в боевых действиях. Гендерные отношения в России иногда расценивались как более равноправные. Журналист лондонской газеты The Graphic, рассказывая о женщинах в русской армии, утверждал:
Судя по всему, в России нет противостояния полов. Линия полового разграничения очень тонкая. Мужчины и женщины не ведут обособленную жизнь. Обычно они работают бок о бок – например, в поле, вместе изучают медицину или политику в университетах. Всем известно, что… среди анархистов женщин не меньше, чем мужчин. Вполне естественно, что те, кто обладает львиным сердцем и склонностью к приключениям, охотно участвуют в этом великом начинании [Warrior Women 1915 № 55: 42].
Если этот автор интерпретировал особый вид гендерной интеграции, существовавший в России, как признак более прогрессивного и гендерно равноправного общества, то другие рассматривали столь тесное взаимодействие полов как признак более низкого уровня цивилизованности. Некоторых шокировало, что женщины солдаты размещаются в казармах вместе с женатыми солдатами-мужчинами. Один англичанин пытался объяснить это тем, что «северные народы не столь щепетильны в вопросах взаимодействия полов. Мужчины и женщины спят вместе в одном помещении в своих избах, на хуторах ит. д.» [Morse 1915:69]. Очевидно, он считал это особенной чертой такого особенного русского народа. Один американский автор пришел в смущение, обнаружив, что после Февральской революции отношения полов в России стали еще более «свободными»:
И без того нестрогие стандарты в новых условиях стали еще свободнее, и иностранца сплошь и рядом поражало, с какой легкостью разрешались вопросы пола. Люди без одежды купались в общественных местах. В поездах мужчины и женщины обычно размещались вместе, в одном купе, на протяжении долгого путешествия, длившегося несколько дней. Целые крестьянские семьи часто жили в одной большой комнате, и самые личные стороны жизни становились всеобщим достоянием. В высших слоях общества на супружескую верность смотрели сквозь пальцы, и количество незаконнорожденных было столь велико, что по всей стране появлялось множество приютов для сирот… Даже задавленные бедностью студенты имели любовниц [Вешу 1918: 69].
Его замечания показывают, в сколь малой степени викторианские стандарты половых взаимоотношений были применимы к русской культуре и обществу и, следовательно, насколько проще русским мужчинам и женщинам удавалось преодолевать гендерные разграничения, которые в западном обществе представляли более существенную преграду. Для таких авторов появление в России женщин-солдат стало признаком ухудшения обстановки в стране [Stites 1978: 297п].
Многие западные обозреватели выражали поддержку русским женщинам-солдатам. Зарубежные издания называли их одним из «последних достижений русской женщины», «не имеющим прецедентов в истории» [Those Russian Women 1917:48]. На обозревателей произвело впечатление, что русские женщины «с неколебимой храбростью и почти отчаянным бесстрашием» откликнулись на призыв Родины в трудное время [Там же]. Роберт Лидделл, британский корреспондент, до 1916 года находившийся на русском фронте в составе 7-й группы добровольцев польского Красного Креста, был также впечатлен русскими женщинами-солдатами. На перевязочный пункт, где он служил, несколько раз поступали женщины, участвовавшие в боях. Лидделл отмечал: «В русской армии много женщин-солдат, и это очень хорошие солдаты. Они сильны, как мужчины, и переносят такие же трудности» [Liddell 1916:231]. Журналист лондонской The Graphic заявлял, что «готовность русских женщин сражаться плечом к плечу с мужчинами свидетельствует не только об их патриотизме, но и о благородном чувстве товарищества». Кроме того, женщины-солдаты служили «доказательством, что владение винтовкой не является сугубо мужским навыком» [Warrior Women 1915: 42].
Формирование женских воинских частей вызвало у западных мужчин еще более сильный отклик. Английский историк, специалист по России Бернард Пэре всячески приветствовал участие женщин в боевых действиях. Он состоял членом Всероссийского центрального комитета по организации Добровольческой революционной армии, активно привлекавшего женщин к воинской службе в 1917 году [Pares 1931: 473]. Американское дипломатическое сообщество в России также оказывало поддержку женщинам-солдатам. В июле посол США Дэвид Фрэнсис передал одному из женских батальонов в Петрограде (вероятно, 1-му Петроградскому женскому батальону) тысячу рублей из пожертвования в 20 тысяч рублей, сделанного Эдвином Гоулдом «для помощи русской армии и гражданскому населению». Посол поблагодарил женщин за храбрость и отметил, что их отвага и мужество «должны поспособствовать тому, чтобы русские, которые отказываются сражаться, устыдились сами себя». Также он отметил, что молодые женщины выглядели «очень красиво в мужских мундирах» [Ross 1973: 264]. Сенатор Элайхью Рут, летом 1917 года возглавлявший американскую дипломатическую миссию в России, после посещения одного из женских батальонов в Петрограде, заявил: «Русские женщины творят чудеса, побуждая русских мужчин сражаться, и я надеюсь, что при необходимости американские женщины последуют их примеру» [Root Lauds Russian Women 1917: 2].