Другие иностранные военные отзывались о женщинах-солдатах менее доброжелательно. Генерал Эдмунд Айронсайд, встречавшийся с М. Л. Бочкаревой в Архангельске в декабре 1918 года, описывал ее как «жалкую фигуру». Другие британские и американские военные, служившие в Северной области во время Гражданской войны и имевшие дело с Бочкаревой, высказывались о ней в столь же нелестных выражениях. Особенно неприятие вызывало у них то, что она подражала «мужским» привычкам: курила, пила, ругалась. Но, несмотря на отталкивающее впечатление, которое Бочкарева производила отсутствием женственности, все признавали, что ее действия во время войны были полезными. Как отмечал Айронсайд, «я не берусь судить о заслугах госпожи Бочкаревой во время ее службы в русской армии. Я считаю, что кровь, пролитая ею за свою страну, в конце концов будет оценена правительством» [Ironside 1953: 77][62]. Конечно, все, кто выступал в поддержку женщин-солдат, признавали исключительность сложившихся обстоятельств и высоко оценивали отвагу и храбрость этих женщин. Но они никоим образом не считали, что прием женщин на военную службу должен стать постоянной практикой.
Неприятельские военные, сталкивавшиеся с русскими женщинами-солдатами в бою, испытывали потрясение, когда обнаруживали, что их противники – женщины. Сохранились свидетельства, что немцы бились «с крайним остервенением» и «предпочитали погибнуть, чем попасть в плен», если узнавали, что против них сражаются в том числе женщины-солдаты. Во время сражения под Сморгонью, обнаружив, какого пола их пленители, немецкие солдаты кляли себя за то, что позволили одолеть себя «слабому полу» [Солоневич 1955: 129]. Одно военное коммюнике, описывающее события этого сражения, сообщает, что «пленные выглядели подавленно и не скрывали враждебность». Как утверждает Ричард Абрахам, «нельзя не задаться вопросом: возможно, немцы столь яростно сражались и столь яростно возмущались из-за попадания в плен, поскольку знали, что им противостоят женщины» [Abraham 1992: 129–130].
Взгляды западных женщин
После начала войны в 1914 году большинство женщин оказались в патриотическом лагере, что соответствовало первоначальным провоенным настроениям во всех воюющих странах. Большинство женщин считали своим долгом помогать Родине, особенно в кризисное время. На Западе женщины проявляли особое внимание к деятельности своих русских сестер и увлеченно следили за действиями женщин-солдат. Многие восхищались их готовностью пожертвовать собой на благо Родины. Особенное впечатление производил тот факт, что многие женщины стремились отдать жизни за свою страну, тогда как некоторые мужчины проявляли нерешительность. В Великобритании и Америке некоторые женщины так вдохновились примером русских участниц военных действий, что обратились к своим правительствам с просьбой организовать такие же подразделения, или по крайней мере принимать женщин в вооруженные силы.
Американские журналистки Луиза Брайант, Рета Чайлд Дорр и Бесси Битти посвятили значительную часть своих книг о России в революционном 1917 году описанию женских воинских частей. Брайант, жена Джона Рида, утверждала, что «за всю Великую войну наибольшее воодушевление у общественности вызвал «батальон смерти», состоявший из русских женщин» [Bryant 1918: 210]. Еще в США она много слышала об этом батальоне, поэтому после прибытия Петроград в июне 1917 года поспешила познакомиться с ним непосредственно. Воочию удостоверившись, на что способны женщины-солдаты, Дорр и Бетти пришли к убеждению, что именно они «окажутся тем необходимым элементом, который побудит… дезорганизованную и деморализованную русскую армию вернуться к выполнению своего долга на линии огня» [Dorr 1917: 50]. Некоторые обозревательницы утверждали, что именно русские женщины спасут свою нацию.
Страна, которая рождает таких женщин, никогда не будет сломлена. Возможно, ей понадобится время, чтобы восстановиться после нынешнего разгула анархии, но она восстановится. А после этого она поймет, какую честь следует оказать женщинам, которые вышли на бой, когда мужчины разбежались по домам [Там же: 51].
Мериел Бьюкнен, дочь британского посла в Петрограде, отметила, что «русские женщины объединились в высшем акте самопожертвования, в тщетном стремлении спасти честь мужчин своей страны» [Buchanan 1919: 126].
Несмотря на свою традиционно пацифистскую позицию, женское движение на Западе, как и в России, выражало поддержку военным начинаниям. Подобно социалистам из Второго интернационала, чье неприятие войны рухнуло под натиском национализма, большинство феминисток в итоге сплотились вокруг своих национальных флагов. Западные феминистки и поборницы женских прав видели в российском женском военном движении высший образец преданности женщин своей Родине и поэтому считали, что оно играет существенную роль в борьбе за освобождение женщин в целом и предоставление им избирательного права в частности. Одно из основных возражений против предоставления женщинам избирательного права состояло в том, что женщины не могли служить в армии. Публикации в женском журнале «Британия», призванные повысить боевой дух британских женщин, «недвусмысленно выражали поддержку военным усилиям и утверждали, что женщины способны участвовать в них наравне с мужчинами» [Abraham 1992: 128].
Британская суфражистка Эммелин Панкхерст, на которую русские женщины-солдаты произвели огромное впечатление, страстно восхваляла их храбрость, дисциплинированность и готовность к действиям. Во время своей миссии, призванной повысить боевой дух русских и посодействовать дальнейшему участию России в войне, она посетила женские воинские части в Петрограде и Москве. Панкхерст придавала женщинам-солдатам большое значение для борьбы за гендерное равенство и уверяла их, что их участие в войне значительно поспособствует борьбе за права женщин. Проявив себя на поле боя, женщины уже не будут подчиняться мужчинам, исключаться из общественной деятельности и низводиться до положения несовершеннолетних. Нина Крылова вспоминает, что, произнося речь перед батальоном Бочкаревой, Панкхерст воскликнула: «Я приветствую вас от имени миллионов и миллионов женских сердец, которые с замиранием сердца ждут результата вашей героической попытки показать, что женщина имеет право и МОЖЕТ занять в обществе любое положение и везде быть на уровне мужчины» [Солоневич 1955: 74]. По словам Крыловой, после отважных действий 1-го женского «батальона смерти» на фронте Панкхерст отправила в Англию телеграмму, в которой отмечала храбрость этих женщин. Подчеркнув, что они «заслужили бессмертную славу», она заявила, что произведенное ими «моральное воздействие было огромным» [Abraham 1992: 128].
Мария Бочкарева и Эммелин Панкхерст (опубл, в [Thompson 1918])
Западные феминистки хорошо понимали, какой эффект окажут российские женские батальоны на борьбу за гендерное равноправие, однако они также хорошо понимали, что традиционные представления о месте женщины в обществе существенно ограничивают его. Как и в России, восхваление патриотизма, храбрости и героизма подтачивалось сомнениями, разумно ли вовлекать женщин в насильственные действия. В целом западные женщины видели в женских батальонах вынужденный шаг, обусловленный нуждами военного времени, а в особенности – следствие слабости, проявленной русскими мужчинами.
Дорр высказал желание, чтобы российское правительство продолжало создавать женские боевые подразделения
…до тех пор, пока трагедия женщин, которых разрывают на куски германские снаряды и шрапнель, не взволнует народ настолько, что он всколыхнется в гневе, подчинит себе армию и правительство и создаст условия, чтобы избавить женщин от страшной необходимости сражаться [Dorr 1917: 76].
Даже Панкхерст сожалела, что русские мужчины допустили критическое положение, при котором женщины были вынуждены прибегнуть к столь решительным действиям. По ее словам, контроль мужчин над миром привел «к войне, революции, социальной несправедливости, голоду и террору». Исправлять ситуацию пришлось женщинам – и жаль, что таким способом.
Глядя на их нежные молодые тела, я думала: как ужасно, что им приходится воевать вместо того, чтобы рожать детей. Русские мужчины, – вопрошала она, – неужели женщины должны сражаться? А мужчины – сидеть дома и позволять, чтобы они сражались в одиночку [Mitchell 1966: 68].
Схожие сомнения по поводу участия женщин в столь жестокой деятельности высказывала и Битти:
Я содрогалась при мысли, что эти девушки с большими глазами и чистыми открытыми сердцами пойдут убивать; ибо я была из тех, кто горячо верил, что настанет день, когда женщины не будут ни носить оружие, ни рожать солдат, но дадут начало расе людей, одаренных прекрасным умением жить вместе в мире и дружбе [Beatty 1919: 98].
Женщины из лагеря социалистов старались преуменьшить значение женских воинских подразделений, сформированных Временным правительством, и объясняли их создание стремлением реакционных сил продолжать войну ради собственной выгоды. Но это не значит, что они не поддерживали присутствие женщин в вооруженных силах. Брайант, открыто симпатизировавшая большевикам, тем не менее с энтузиазмом восприняла идею о принимать женщин на военную службу и оставила подробное описание женщин-солдат, с которыми имела дело лично. Неудачу женского военного движения она объясняла гендерной сегрегацией.
В русской армии всегда сражались женщины. По моему мнению, основная слабость женских подразделений состояла в их обособленности. Русские женщины всегда будут сражаться, но сражаться плечом к плечу с мужчинами, и при этом не будут восприниматься как представители другого пола [Bryant 1918: 212].
Возможно, мнение Брайант в какой-то мере справедливо, поскольку яростное противодействие женщинам-солдатам началось только после появления женских воинских частей. Социалистка Сильвия Панкхерст, рассказывая о поездке своей матери Эммелин в Россию, охарактеризовала женские подразделения как «злополучные отряды женщин, вполне заслуженно названные “батальонами смерти”» [Abraham 1992: 128]. В отличие от своей матери и сестры Кристабель, Сильвия не поддерживала войну, которую считала мужской прихотью.