— Кто был с вами? — спросил Лотт у Гейл. — Родственница?
— Нет, просто знакомая, подруга.
— Понимаю. Могу я вам чем-нибудь помочь?
Она мрачно улыбнулась.
— Думаю, другим ваша помощь нужна больше.
— Вот и прекрасно, — сказал Лотт.
— Что прекрасно?
— Вы улыбнулись. Слабо пока, и не очень весело. Но это первая улыбка, которую я вижу здесь.
— Так что теперь? Медаль мне дадут?
Он засмеялся. Смеяться было приятно, и это немного приподняло груз давящих на него теней.
— Неплохо, совсем неплохо. По крайней мере, вы не впали в кататонию, как некоторые из них.
Он вытащил из нагрудного кармана пачку «Винстона». Гейл взяла предложенную сигарету, едва не прокусив фильтр, наклонилась к зажигалке Лотта. Потом он сам закурил и положил пачку на одеяло рядом с собой.
— Вот, пожалуйста, — улыбнулся капеллан. — Это вместо медали.
— Спасибо, — Гейл сунула ноги в туфли и начала застегивать их. — А сколько здесь людей?
— Это сведения не для разглашения, — сказал Лотт.
— Так вы не знаете?
— Они мне не сказали. Но заполнены все дополнительные бараки, в спортзале людей набито, как сардин в консервной банке. И как я понял, положение не лучше в Форт-Ирвинг и на воздушной базе Эдварс. Самолеты продолжают приземляться каждый час, и отделение «морских пчел» уже ставит домики из готовых деталей. Примерно сотню домиков. В общем, грубо прикинув количество, я бы оценил его тысяч в пятьдесят. Все, кто успел выбраться сюда наверх.
— Землетрясение кончилось?
— Да. Как я понял, эвакуированы все прибрежные районы. Сан-Диего тоже довольно сильно пострадал, даже топография Сан-Франциско немного изменилась. Но эпицентр землетрясения был в районе Лос-Анджелеса. Оно оказалось не таким разрушительным, как предсказывали эксперты несколько лет подряд, но зато превратило в лагуну глубиной в сотню футов весь город! — Его глаза потемнели, он внимательно разглядывал пепел на собственной сигарете. — Но могло быть и хуже. Всегда можно утешаться, что могло быть и хуже.
Гейл посмотрела по сторонам, на людей, занимавших койки в бараке. Плакали дети, их матери и отцы. На полу тоже спали измученные люди, завернувшись в спальные мешки. Через несколько коек от Гейл сидела симпатичная девчушка-чикано, обхватив себя руками, неподвижно глядя в пространство красивыми янтарными глазами. Лицо у нее было совершенно неподвижным от шока. За спиной ее играл с пластмассовой машинкой мальчик, иногда останавливаясь, глядя на мать, которая с красными опухшими глазами стояла у окна.
— Столовая открыта, — сказал Лотт. — Если хотите, можете позавтракать.
— Что теперь будет? Могу я отсюда уехать?
— Нет. База закрыта на неопределенное время. И это хорошо, кстати. Снаружи рыщут репортеры. Вам бы не хотелось именно сейчас отвечать на вопросы?
Она вздохнула.
— Я была… Я сама репортер.
— О, тогда вы понимаете, наверное.
— Кто отдал приказ о закрытии базы?
— Секрет, — сказал Лотт и чуть улыбнулся. — Как я предполагаю, мы должны оставаться здесь до тех пор, пока не будет произведено какое-то официальное расследование… А на это уйдет много времени.
— Значит, там, в большом мире, никто ничего не знает о вампирах до сих пор?
Лотт глубоко затянулся и принялся искать место, куда бы он мог стряхнуть пепел. Он нашел рядом с пустой койкой картонный стаканчик, потом снова посмотрел на Гейл.
— Нет, — сказал капеллан. — Никто не знает. Морская пехота США не верит в вампиров, мисс Кларк, и не намерена проверять подобные слухи, вызванные массовой истерией. Это ключевые слова, мисс Кларк, — массовая истерия. Массовая истерия, психоз…
— Бычье дерьмо, — сказала Гейл и поднялась на ноги. — Ведь именно такое отношение, такое неверие и придавало им силы. Мы смеялись над легендами, называли все это детскими сказками, но на самом-то деле они продолжали все это время существовать! Они ждали, чтобы нанести удар. Мы помогали им тем, что отказывались верить в то, чего не видели. Я вам вот что скажу — за эти несколько дней я пережила столько, что хватило бы на целую жизнь, и теперь я дважды подумаю, верить мне во что-то или нет…
— Одну минуту, — остановил ее Лотт. — Я вам сообщил официальную позицию. Но неофициально могу Вам сказать, что я поражен.
— Остались вампиры, уцелевшие в других городах. Люди должны знать об опасности. Они должны поверить в то, что произошло здесь, и быть готовыми вступить в борьбу со злом, иначе то, что было в Лос-Анджелесе, произойдет везде.
Лотт сделал паузу, посмотрел на Гейл, задумчиво шевеля губами.
— И вы собираетесь рассказать им?
— Хочу написать книгу. Думаю, что у меня получится. Не знаю, кто ее напечатает… Не знаю, смогу ли вообще ее напечатать… но для начала мне нужно отсюда выбраться.
— Извините, — сказал капеллан, чувствуя неловкость, — но мне нужно заняться другими людьми, помочь им. — Он двинулся прочь. Гейл сказала ему вслед:
— Я и не просила помогать мне.
Он остановился.
— Я спрашиваю, возможно ли это?
— Вы никогда не служили в армии?
— Проклятье! Ничего слышать не хочу насчет приказов и секретной информации! Все это я сама могу узнать. Я с вами разговаривала, как человек с человеком, и не нужно возводить посредине стенку военного устава. Клянусь, что не стану разговаривать с репортерами. — Глаза ее яростно сверкали. — Я пережила это, и книга или статья — все это принадлежит мне.
Лотт помолчал, сделал несколько шагов, снова посмотрел на нее. Он затянулся, потом смял сигарету в картонном стаканчике. Лоб его был нахмурен, он вернулся к Гейл, поставил стаканчик на подоконник и поднял жалюзи. Гейл увидела ярчайшее лазурное небо, сверкающее солнце, белые пески, серые горы вдали, домики базы, тоже оштукатуренные белым, бетонные дороги и дорожки. Три больших серо-зеленых пятнистых транспортера медленно проехали мимо окна — они были полны вновь прибывшими беженцами. Гейл увидела, как разворачиваются над пустыней два вертолета, заходя с востока. Слабо постукивая роторами, они прошли высоко над базой.
Лотт довольно долго хранил молчание. Глаза его ввалились и были тревожны.
— Я в морской пехоте почти 20 лет, мисс. Армия — это моя жизнь. И моя обязанность — подчиняться приказам. Если база закрыта, то я должен делать все, чтобы она оставалась закрытой. Вы понимаете? — Он смотрел на Гейл, ожидая ответа.
— Ага, — сказала Гейл. — Но я бы сказала, что у вас есть и другая обязанность, не так ли? Вы эти крестики носите только для красоты?
— Конечно, — продолжал он, не подавая виду, что он ее вообще услышал. — Это очень большая база, почти 930 квадратных миль — пустыня, горы, затвердевшая скала-лава. Масса складов, вспомогательных бараков, гаражей — десятки мест, где можно спрятаться. И военная тюрьма — очень интересное место. Береговой патруль отправляет туда тех, кто пытается уйти в самовольную отлучку. С некоторыми я разговаривал. Впрочем, имея под одним боком Лос-Анджелес, под другим Лас-Вегас, трудно ожидать от всех примерного монашества. Помню, один паренек отправился в самоволку. Звали его Паттерсон, и был он, кажется, из Айдахо, или Огайо… В общем, он отправился в поход вон за те холмы, потому что его девушка, с которой он встречался два или три года, собралась выходить замуж, и он хотел этому помешать. Домой он не добрался и помешать не успел, но с базы все-таки удрал. Он взял потихоньку джип и направился через 25-мильную полосу пустыни, настолько безжизненной, что даже змеи там не водятся. Днем эту зону патрулирует вертолет, по ночам — вышки с прожекторами. В некоторых местах ветер наметает такие высокие дюны, что любой желающий смыться в самоволку может просто уйти за дюны, а ближайшая дорога — всего в 2–3 милях. Паттерсон уехал ночью. У него, само собой, были карта и компас, и он вел машину с выключенными фарами. Это опасно. Если бы он заблудился, то береговой патруль мог бы его и не найти или найти уже одни кости. Не знаю, как он стащил джип, но на базе столько машин — какой-нибудь джип вполне может отсутствовать пару дней, и никто ничего не заметит. Смотрите, «геркулес» садится. — Он показал в небо, и Гейл увидела, как плавно спускается на посадочную полосу большой транспортный самолет, вроде того, что доставил на базу прошлой ночью ее и Джо.
— Отличный самолет, — сказал Лотт. — Работает, как мул. Люди иногда забывают ключи в зажигании. А при всей нашей сегодняшней неразберихе я бы не удивился, если бы кто-то поставил за бараком джип и совсем о нем позабыл до следующего утра. Патруль, конечно, сегодня ночью будет бдительно дежурить. Они его найдут и вернут на базу после 22.00. Это комендантский час для штатских. Запомнили?
— Запомнила, — сказала Гейл. — И спасибо вам.
Он был искренне удивлен.
— Да за что же? Ах, сигареты! Не за что. А теперь, если вы меня извините, я отправлюсь по делам — сегодня у меня их масса. Если проголодались, ближайшая столовая на флаговой площадке. Увидите знак.
И он покинул Гейл, не оглянувшись больше ни разу, пробираясь между коек к мужчине, сидевшему, закрыв лицо руками, ссутулившись, словно вопросительный знак.
Сидя в шумной комнате столовой, Джо сняла упаковку с картонного стаканчика апельсинового сока — на стаканчике стоял знак Красного Креста — и заставила себя выпить его, хотя сок был теплый и отдавал мелом. Но это была первая еда, которая попала в ее желудок за последние сутки, не считая кусочка ветчины и заплесневелого сыра в том доме, где укрылись от бури она, Гейл и Энди. На миг ей показалось, что сейчас апельсиновый сок выплеснется обратно, так вдруг сократился желудок. Теперь все будет не так, и у всего будет другой вкус. Мир дал крен, и в черную пустоту начало соскальзывать все, во что она всегда верила. Глаза горели от слез, но плакать она уже была не в силах. А спать — тем более.
Она не могла поверить, что Энди погиб. Она отказывалась верить этому. Когда она наконец заснула прошлой ночью, ей приснился странный сон — будто бы она идет вдоль немного извилистой дороги, горизонт слегка светится красным. Она идет так долго, потом вдруг чувствует, чт