м мемориальном кладбище. Вот почему я и опоздала. Нужно было обеспечить материал и поговорить с полицией в Голливуде.
— Кладбищенские грабители? — тихо переспросил Палатазин.
— Да, скорее похитители гробов, оставившие все остальное валяться снаружи.
Палатазин вынул трубку изо рта и молча смотрел на Гейл. В горле его тупо пульсировало.
— Что? — сказал он странно хриплым голосом, больше похожим на карканье или кваканье.
— Да, какие-то невероятные извращенцы.
Она уже хотела покинуть кабинет, как вдруг рука Палатазина крепко сжала её запястье, едва не до боли. Она недоуменно посмотрела на него, моргая. Лицо его вдруг стало словно восковым, губы шевелились, не произнося ни звука.
— Что вы имеете в виду? — с трудом спросил он. — О чем вы говорите? Когда это все произошло?
— Где-то ночью, я думаю… Эй, послушайте, вы… вы делаете мне больно.
Он опустил глаза, увидел, что сжимает ее руку, и немедленно выпустил ее.
— Извините. Голливудский мемориал? Кто первым обнаружил?
— Я. И фотограф из «Тэтлера»… Джек Кидд. Почему вас это интересует — кто? Вандализм — это не ваш отдел, разве не так?
— Нет, но…
У Палатазина был усталый и ошеломленный вид, словно в любую секунду он мог свалиться на пол в обмороке. Выражение его стеклянно поблескивающих глаз так напугало Гейл, что она на миг почувствовала дрожь, волной прошедшую по спине.
— С вами все в порядке? — с тревогой спросила она.
Некоторое время он не отвечал.
— Да, — сказал наконец капитан, кивнув. — Да, все нормально. Я в порядке, простите, но теперь я хотел бы вернуться к своей работе, мисс Кларк. У меня много дел.
Он широко открыл дверь, и она вышла из кабинета. Повернувшись, она хотела попросить Палатазина не забыть о ней, если им удастся взять надежный след Таракана. Дверь закрылась прямо перед ее носом. «Вот дерьмо! — подумала Гейл. — В чем дело? Возможно, слухи оправдались? Давление оказалось чересчур высоким, и бедняга постепенно сходит с рельс. Если так, то получится очень сочная и трогательная историйка». Она отвернулась и покинула помещение отдела.
Закрыв дверь кабинета, капитан Палатазин побелевшими пальцами сжал трубку телефона. Ответил полицейский телефонист.
— Говорит Палатазин, — сказал капитан. — Соедините меня с лейтенантом Киркландом из голливудского отдела.
Голос Палатазина был полон ужаса.
Мозг Рико Эстебана воспалился от пылающих неоном вывесок. Вокруг грохотали автомобили, воздух пронизывали жесткие ноты электронной музыки. Он чувствовал, что что-то должен сказать этой темноволосой девушке, сидевшей на одном с ним сиденье машины, прижавшись к противоположной дверце, но он так же чувствовал, что единственная вещь, которую он мог сейчас сказать — вот дерьмо! — была не к месту. Кроме этого грубого суммирования чувств Рико, его перегруженный мозг выдавал лишь шумовое гудение напряженно работающих контуров. Все.
«Пренадо? — думал Рико. — Она сказала, что забеременела?» Всего несколько минут назад он затормозил свою «пожарку» — огненно-красный спортивный «шевроле» — перед домом, где жила Мерида Сантос. Это была улица Лос Террос, в мрачном районе Восточного Лос-Анджелеса. Мерида почти немедленно выбежала из подъезда, где единственная голая лампочка бросала неверный свет на скрипучие ступени и стены, покрытые слоями надписей, сделанных из распылителей-баллончиков. Она быстро скользнула в машину.
Едва он успел поцеловать Мериду, как сразу почувствовал — что-то случилось. Глаза у нее были немного печальные, под ними залегли темные круги. Он завел двигатель «шевроле», от грохота задрожали стекла в домах на узкой захудалой улочке, потом вырулил к бульвару.
Мерида, длинные черные волосы которой волнами падали на плечи, сидела, отодвинувшись от него, и смотрела на свои руки. На ней было голубое платье и серебряное распятие на цепочке, которое Рико купил ей на день рождения неделю назад.
— Эй, — сказал он и наклонился к Мериде, стараясь приподнять ее голову одним пальцем за подбородок. — Что такое? Ты плакала? Эта ненормальная Перра опять тебя била?
— Нет, — ответила она, ее тихий голос слегка дрожал. Она все еще казалась больше девочкой, чем женщиной. В 16 лет она была худощавой и стройной, как жеребенок. Обычно глаза ее сверкали застенчивой веселой невинностью, но сегодня что-то было не так, и Рико не мог определить; в чем дело. Если ее старая ненормальная мать не била ее, то что же тогда?
— Что, Луис опять убежал из дому? — спросил он ее. Она покачала головой. Он откинулся на спинку, удобно покачиваясь на мягком красном сиденье, откинув со лба прядь густых черных волос.
— Этому Луису лучше бы поостеречься, — тихо сказал он, объезжая пару пьяных, танцевавших в обнимку посреди улицы. — Он еще слишком маленький, чтобы якшаться с Убийцами. Я ему говорил, сто раз говорил — не путайся ты с этими ландроне. Они его до добра не доведут. Где бы ты хотела сегодня поужинать?
— Неважно, — сказала Мерида.
Рико пожал плечами и выехал на бульвар, где над порнокинотеатрами, дискотеками, винными магазинами пульсировал радужный неон. Хотя было всего половина седьмого, но по бульвару уже мчался поток спортивных машин, словно десятки обтекаемых локомотивов. Они были раскрашены во все цвета радуги, от кричаще-голубого до флюоресцентно-оранжевого, и оснащены или полосатыми, как зебра, крышами кузовов, или леопардовой внутренней обивкой, или радиоантенной высотой с башню. Машины мчались вдоль бульвара, словно стадо диких лошадей. Тротуары были усеяны ордами подростков-чикано, вышедших поискать увеселения в субботний вечерок. Воздух сотрясала музыка из транзисторов и автомобильных приемников, сумасшедшая смесь рока и диско, прерываемая лишь вздохами бас-гитар из открытых дверей баров. В горячем воздухе пахло бензиновым перегаром выхлопа, дешевыми духами и марихуаной. Рико протянул руну и включил радио своего «шевроле» на полную громкость, ухмылка, словно щель, рассекла его смуглое лицо. Рычание могучего Калы Тигра Эдди перешло в гипнотический речитатив:
«…разгоним город сегодня вечером,
потому что больше делать нечего,
и лучше вас никому не разжечь его
в этот Субботний Вечер!
К вам снова возвращается могучий Кала и «Волки» — «Рожденный быть плохим».
Мерида выключила радио. Но завывание «Волков» равно доносилось из десятка других динамиков.
— Рико, — сказала она, на этот раз глядя ему прямо в глаза. — Кажется… — ее губы дрожали. — Кажется, я забеременела.
«Вот дерьмо! — подумал он. — Забеременела? Она сказала, что забеременела?» Он едва не спросил «от кого?», но успел остановить себя. Он знал, что последние три месяца она спала только с ним, исключительно, даже после того, как он снял квартиру в бедном конце Закатного бульвара. Она всегда была приличной верной женщиной. «Женщиной? — подумал он. — Ей только шестнадцать лет. Но во многих отношениях она женщина. Во многих?»
Рико был просто ошарашен, чтобы найти в себе силы сказать что-то. Спортивные приземистые машины казались ему то накатывающими, то уползающими обратно волнами бесконечного металлического океана. Он каждый раз пользовался резиной, и ему казалось, что он осторожен, но вот теперь… «Что делать? — спросил он себя. — Твой большой мачо-мачо сделал неприятность для этой малютки, и что ты теперь думаешь делать?»
— Ты уверена? — спросил он наконец. — В смысле… Откуда ты знаешь?
— У меня… была задержка. Я пошла в больницу, и доктор мне сказал.
— А он не мог ошибиться? — Рико пытался думать. «Когда я не пользовался предохранителем? В тот вечер, когда мы пили, или в тот раз, когда нужно было спешить…»
— Нет, — сказала она, и окончательный приговор в ее голосе заставил что-то болезненно запульсировать в животе у Рико.
— А твоя мать уже знает? Она меня прикончит, когда узнает. Она меня и без того, ненавидит. Она сказала: «Увижу тебя еще раз — застрелю или полицию вызову…»
— Она еще не знает, — тихо сказала Мерида. — Никто больше не знает. — Она тихо, задыхаясь, заплакала, словно душили кролика.
— Не надо плакать, — сказал он слишком громко, потом вдруг понял, что она уже плачет, наклонив голову, и слезы катятся по ее щекам крупными горошинами. Он чувствовал, что должен оберегать ее больше, чем любовник, как старший брат. «Люблю ли я ее?» — спросил он себя. Вопрос, поставленный так прямо и просто, привел его в замешательство. Он не был уверен, что понимает, что такое любовь. Это вроде хорошо проведенной ночи с девушкой? Или это как будто ощущение, что с тобой этот человек всегда рад поговорить немного, легко утешить и подбодрить? Или это что-то вызывающее робость, молчаливое, великое, как будто сидишь в церкви?
— Пожалуйста, — сказал Рико, останавливаясь у светофора с другими водителями спортивных машин. Чьи-то подошвы упирались в акселераторы, бросая ему вызов, но он не обращал внимания. — Не плачь, хорошо?
Она еще раз всхлипнула и перестала, но не посмотрела на него, потом начала рыться в сумочке, отыскивая косметическую салфетку, чтобы высморкаться. «Шестнадцать! — подумал Рико. — Ей исполнилось всего шестнадцать!» И вот он сидит в своей машине, как и все остальные на этом субботнем, заполненном людьми бульваре, в тесных джинсах и бледно-голубой рубашке, с золотой цепочкой на шее, с маленькой золотой ложечкой для кокаина. Да, вот он везет свою женщину куда-то ужинать, потом они немножко потанцуют в дискотеке, вернутся в его квартиру, в кровать, чтобы второпях заняться сексом. Одна большая разница имелась на этот раз. Мерида забеременела от него, у этого ребенка должен быть свой ребенок, и теперь он чувствовал груз возраста и серьезной проблемы, которая не являлась к нему даже в самом страшном кошмаре. Ему представилось собственное лицо — с высокими скулами, смуглое, красивое лицо, своеобразное из-за носа, который был два раза сломан и оба раза плохо сросся. Он вообразил, что видит вокруг глаз паутины морщин, полосы озабоченности, выступающие на лбу. В это мгновение ему снова захотелось стать маленьким мальчиком, играть на холодном деревянном полу пластиковыми машинками, пока отец с матерью обсуждают побег мистера Габрилло с женой мистера Фернандо, а его старшая сестра крутит во все стороны ручку настройки нового транзисторного приемника. Ему захотелось стать ребенком навсегда, чтобы не тянули книзу тяжкие заботы и проблемы. Но его мать с отцом были мертвы почти шесть лет, они погибли при пожаре, который начался из-за искры в неисправной электропроводке пламя — ревело по всему многоквартирному дому, словно вулканический вихрь, и три этажа обрушились еще до того, как подъехала первая пожарная машина. В тот период Рико связался с уличной бандой подростков, называвшей себя Костоломами. Он сидел под лестницей и пил с дружками красное вино, когда услышал вой пожарной сирены. Этот звук до сих пор иногда будил его среди ночи, и он просыпался в Голодном поту. Его сестра Диана была манекенщицей и фотонатурщицей в Сан-Франциско, так она