во всяком случае сообщала в своих редких письмах. Она постоянно писала, что вот-вот должна сделать снимок для обложки какого-то журнала, или что познакомилась с человеком, который поможет ей проникнуть в рекламу. Однажды она написала, что будет в июле «подружкой плейбоя», но, естественно, девушкой месяца в июльском номере «Плейбоя» была голубоглазая блондинка. Он два года не видел сестры, и последнее письмо получил более шести месяцев назад.
Сигнал светофора сменился на зеленый. Вокруг завизжали об асфальт покрышки лихих водителей, берущих скоростной старт с места, оставляя черные полосы жженой резины. Он вдруг обнаружил, что очень крепко сжимает руку Мериды.
— Все будет нормально, — сказал он ей. — Вот увидишь. — И она отодвинулась от дверцы, приникнув к Рико так близко, словно вторая кожа, и если любовь была похожа на жалость, то да, Рико ее любил.
— Слушай, хочешь гамбургер или что-нибудь еще? Остановимся здесь.
Он показал рукой в сторону огромного неонового гамбургера, плывущего в небе над закусочной Толстого Джима. Она отрицательно покачала головой.
— Ладно. — Он вытащил пачку «Уинстона» из отделения для перчаток и закурил сигарету. В противоположном направлении промчалась черно-белая патрульная машина полиции, глаза копа за рулем на один останавливающий сердце миг встретились с глазами Рико. Рико вез несколько граммов кокаина и несколько никелированных коробочек с отличными «колумбийскими красными», спрятанными в тайнике под резиновым покрытием в багажнике. Это был неплохой бизнес — поставлять кокаин малышам, которые ошиваются в рок-клубах на Солнечной полосе. Хотя торговал он по малой, но все равно получал достаточно, чтобы позволить себе немного понаслаждаться жизнью. И его поставщик, лысый тип в костюмах от Пьера Кардена, называющий себя Цыганом Джоном, сказал, что у Рико есть нерв, есть хватка и он может подняться в этом деле повыше, чем мелкий толкач. Не так высоко, как Цыган Джон, конечно, но достаточно высоко. Рико хладнокровно отвел взгляд от полицейской машины и ловко занял пустое место на хвосте «громовой птицы», выкрашенной в тигровые полоски. Кто-то позвал его с обочины, и он увидел Феликса Ортего и Бенни Грасио вместе с двумя отличными «персиками», стоящими у входа в дискотеку. Рико поднял руку в знак приветствия.
— Как дела, амигос?
Но он не притормозил, потому что парни были живым напоминанием тех времен, когда он был членом банды Костоломов.
Наконец Мерида задала вопрос, которого боялся Рико.
— Что мы будем теперь делать?
Сверкающими глазами она внимательно следила за его лицом, отыскивая малейший признак предательства.
Он пожал плечами, сигарета свесилась с его нижней губы.
— А ты что думаешь делать?
— Это же твой ребенок!
— И твой тоже, — громко сказал он. Злость в первый раз заставила кровь прилить к его лицу. «Почему же она не принимала таблетки или что-нибудь?»
Потом его лицо вспыхнуло от стыда.
— Боже! — хрипло выдохнул он. — Я не знаю, что я должен делать.
— Ты любишь меня, разве нет? Ты говорил, что любишь. Если бы ты этого не сказал, я бы тебе не разрешила. Ты был у меня первым и единственным.
Он мрачно кивнул, вспоминая первый раз, когда он взял ее. Это произошло на заднем сиденье автомобиля в открытом кинотеатре возле Южных Ворот. Он очень гордился потом, когда все кончилось, потому что она была его первой девственницей, и мужчиной можно было себя считать — он это знал — только лишив девушку девственности. Он вспомнил, что однажды говорил ему Феникс Ортега в заброшенном складе, который Костоломы использовали в качестве штаб-квартиры: «Поимей девственницу, парень, и она полюбит тебя на всю жизнь».
«Бог мой! — подумал он. — Навсегда? И только с одной женщиной? У меня есть бизнес, и я должен о нем думать. Скоро я смогу покупать себе шелковые рубашки и туфли из крокодиловой кожи, и куплю красивый черный «порше», и смогу снять одну из пятикомнатных квартир, где живут кинозвезды. Я в самом деле смогу стать кем-то в этом городишке. Стать больше Цыгана Джона даже!»
Но вот перед ним ложится другая дорога, обратно в черное сердце баррио, гетто. Через десять лет он будет работать в каком-нибудь гараже, приходить ровно в пять в квартирку, где его ждет Мерида и двое-трое детишек, сопливые носы и все такое прочее. Руки у него будут черными от смазки, пузо у него вырастет от пива, которое он будет поглощать с друзьями по субботам. Мерида превратится в старую ворчливую клячу, дети все время будут путаться под ногами, Мерида станет нервной и совсем не похожей на ту красивую девушку, которой она была сейчас. Они будут спорить, почему бы ему не найти другую работу, где платят побольше, почему у него нет больше честолюбия — и жизнь задушит его. «Нет! — сказал он себе. — Я не хочу этого!» Он протянул руку, включил приемник, чтобы не слышать больше собственных мыслей.
— Мерида, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты убедилась окончательно… В смысле, знаешь ли ты точно, что это… мой ребенок.
Он лихорадочно искал какой-то опоры, чего-то, что можно было поместить между собой и необходимостью принимать решение. Он мгновенно почувствовал себя предателем, трусом до глубины души. Но он знал правду: он не любил Мериду до такой степени, чтобы изменить ради нее всю жизнь.
Она отвернулась от него и очень медленно выпрямилась, сев совершенно прямо, словно она и не сутулилась всего секунду назад. Она отодвинулась от него, сцепив ладони и положив их на колени.
«Так, — сказал себе Рико, — теперь она поняла, о, Боже, дерьмовое это дело! Ты с ней обращаешься, как с неоновой девкой, которые выкрикивают свои цены с каждой стороны бульвара».
И тут Мерида, заглушив всхлип, выпрыгнула из «шевроле» раньше, чем Рико успел сообразить, что происходит. Она бросилась бежать по бульвару в противоположном направлении. Водители сворачивали в сторону, выкрикивая грязные предложения.
— Мерида! — крикнул Рико. Он вывернул руль, вскочил на тротуар, выдернул ключи из гнезда. В следующий миг он уже бежал, стараясь отыскать ее среди сотен слепящих фар, бесстрастно уставившихся на него.
— Мерида! — крикнул он, едва не столкнувшись с зеленым «фордом», водитель которого посоветовал ему засунуть голову в задницу. Он пробирался через проезжую часть, на него сыпались ругательства и проклятия на разных языках, но он не обращал на них внимания. Мерида была слишком молода, чтобы в одиночку ходить по неоновому аду этого бульвара. Она не знала, откуда может грозить опасность, она была слишком доверчива.
«В конце концов, — с горечью подумал он, — она мне доверилась, а я — самый худший из всех насильников — я изнасиловал ее душу».
Наполовину ослепленный фарами, он едва успел отпрыгнуть в сторону, когда мимо пронесся рыжебородый малый на голубом «чоппере». Что-то блестело на асфальте у обочины. Рико нагнулся. Это было серебряное распятие Мериды, его подарок на день рождения. Цепочка лопнула, когда она сорвала крестик с шеи. Безделушка была все еще теплой от ее тела.
— Мерида, — позвал он, всматриваясь в блеск огней. — Прости меня!
Но ночь поглотила девушку, она исчезла, и он знал, что если даже она и слышала его крик, то не вернется. Нет, она слишком горда, и в сравнении с ней Рико казался себе грязным прокаженным.
Он увидел голубую мигалку полицейского патруля, которая приближалась, пронизывая ряды спортивок. Его охватил ледяной страх — какая легкая добыча для копов, вдруг они поинтересуются его машиной? Развернувшись, он бросился к своему «шевроле», расталкивая людей, стараясь обогнать полицию. Сводники в своих петушиных костюмах и их подопечные в обтягивающих бедра и зады штанах быстро скрывались в дверях баров по мере того, как проезжала полиция. Голубая мигалка крутилась, наполняя воздух электрическим негодованием, но сирену копы пока не включали. Рико скользнул за руль своего «шевроле», сунул ключ в зажигание, медленно отъехал с обочины, потом резко повернул руль, вливаясь в поток машин, не спеша двигающихся в западном направлении. Примерно за квартал впереди он увидел, что два автомобиля столкнулись прямо посреди бульварами, и толпа зрителей уже окружила парней, подзадоривая их и понукая начать драку. Когда Рико миновал скопление, он услышал душераздирающий визг сирены и, глянув в зеркало заднего вида, увидел, что патрульный автомобиль остановился, чтобы прекратить драку. Он прижал педаль газа и начал плавно обгонять машины, идущие с меньшей скоростью.
«Сегодня никаких копов, — сказал он себе. — Вот дрянь, сегодня с меня всего довольно и без копов!»
Потом он вспомнил о Мериде, одиноко бредущей по бульвару. Он не мог оставить ее в этой массе хищников, ищущих свежего мяса. Он отыскал свободный участок, сделал быстрый У-образный разворот и быстро миновал, двигаясь в обратном направлении, и патруль полиции, и то место, где была драка, и то, где Мерида бросила на тротуар крестик. Прятавшиеся от полиции в темные переулки и двери баров начали теперь выползать наружу, чтобы снова заняться поиском клиентов. Тротуары заполняло голодное человечество, и где-то в этой сокрушительной массе затерялась худенькая девушка-чикано, беременная. Но что она значила? Рико был напуган. Он сжимал в кулаке цепочку с серебряным крестиком и, хотя не считал себя по-настоящему религиозным человеком, жалел, что Мерида не оставила крестика на всякий случай. «Я найду ее, — подумал он. — Я найду ее, даже если у меня уйдет вся ночь на это, я найду ее».
И его «шевроле» все глубже уходил в ночной бульвар, пока не исчез в море металла.
Солнце быстро клонилось к закату, углубляя тени, которые, словно драгоценный осенний холодок, приникли к массивным восточным фасадам каменных и стеклянных зданий Лос-Анджелеса.
По мере угасания дня солнце все более багрово отблескивало на поверхности озер в парке Мак-Артура. Прозрачные золотые лучи пронизали окна магазинов на Родео-драйв. Лениво шевелилась пыль на улицах восточного района города, где теснились старые многоквартирные дома. Тихоокеанский прибой докатывался до тротуаров Венецианского берега, где подростки, словно живые волчки, крутились на роликовых коньках и скейтбордах.