Со своей террасы Митч Гидеон наблюдал за стаей птиц, словно в замедленном фильме пересекавшей небо. Он стоял, погруженный в теплый всплеск солнечного спета, покуривая сигару и вспоминая сон о гробах и конвейерной ленте. Этот сон повторился, и он вскочил с постели так неожиданно, что с Эстелл едва не случился сердечный приступ. Сначала сон казался забавным, над ним можно было посмеяться. Теперь он приводил его в ужас. Детали становились все четче и ярче. Вчера он мог уже рассмотреть лица некоторых своих товарищей по конвейеру. Они напоминали усмехающихся мертвецов, и холодная белизна, их мертвой плоти была такой реальной, такой близкой, что Гидеону пришлось в ужасе выбираться из этого сновидения, словно со дна глубокого, заросшего тиной, душащего омута. Сегодня после обеда он должен был играть в гольф в Уилшир-кантри-клаб, и он надеялся, что это поможет ему отвлечься от сна, который превращался в психическую проблему.
Энди и Джо Палатазин сидели на своих обычных местах в реформированной венгерской церкви на Мельров-авеню — всего в нескольких кварталах от их дома. Она сжимала его ладонь, чувствуя, что мысли мужа где-то далеко. Он, улыбаясь, делал вид, что слушает священника, но мысли его разделялись между двумя черными заботами — Тараканом, присутствие которого в городе было теперь так же трудно доказать или опровергнуть, как и присутствие призрака в доме, и последними событиями на Голливудском мемориальном кладбище. Фоторобот человека, который пытался заманить в машину Эмми Халсетт, был напечатан, размножен и роздан детективам и агентам в штатском, чтобы они могли использовать его в разговорах с людьми на улицах. Конечно, этот человек мог быть и не Тараканом, а просто парнем, которому хотелось поразвлечься за свои денежки, но это была зацепка, которую нельзя было просто так отбросить. Все труды Брашер привели к тому, что был обнаружен владелец темно-голубого «фольксвагена», но его внешность оказалась совершенно противоположной внешности того человека, которого описала проститутка. Палатаэин приставил к нему агента, чтобы на всякий случай следить за его действиями.
Вторая проблема вызывала у него больше беспокойства. На пути в церковь он проехал мимо кладбища и увидел, как сторож, Кельсен, отпирает ворота утренним воскресным посетителям. «Значит, это был всего лишь акт бессмысленного вандализма, и ничего больше». Палатазин очень надеялся, что так оно и было. Другое предположение — которое затаилось в глубине его сознания — способно было свести с ума.
В огромной круглой кровати в своем бель-эйрском особняке зашевелился, проснувшись, Вес Ричер. Он протянул руку, чтобы коснуться прохладной коричневой плоти Соланж. Его пальцы сомкнулись, ощущая лишь ткань простыни в том месте, где она должна была быть. Он открыл глаза и повел плечами, вздрогнув, — свет просачивался в спальню сквозь плотные бежевые шторы, но был достаточно ярок, чтобы шокировать его зрительные нервы. Он рухнул на спину, прижав к глазам ладони, ожидая, пока минует первая волна жуткой головной боли.
— Соланж! — позвал он, и звук собственного голоса болезненно запульсировал в барабанных перепонках. Ответа не было, и наконец Вес уселся на краю постели.
— Соланж! — снова, уже с раздражением позвал он. «Черт побери! Где она может быть?» — подумал он. Сознание его было затуманено смешанным ароматом марихуаны и жасминовой эссенции с хорошей ледяной струей кокаина. «Как прошло шоу? — подумал он вдруг. — Как я смотрелся?» Вес встал и с трудом натянул свой кипит.
Когда он вошел в гостиную и оглянулся по сторонам, то громко выругался. Он увидел окончательно испорченный ковер, испещренный безобразными шрамами кофейный столик красного дерева, пустые чаши, которые за вчерашнюю ночь наполнялись до краев по крайней мере раз пять, серебряные кокаиновые подносы, начищенные до блеска, блестящие осколки стекла на ковре, а между ними прожженную дыру, окурки, пятна, следы острых дамских каблуков, и эти же следы — Бог ты мой! — на крышке рояля, и… «А, к чертям!» — подумал он. Разгром был полный и окончательный.
И посреди этого разгрома сидела Соланж в своем длинном белом халате с низким вырезом, чтобы хорошо были видны плавные мягкие выпуклости ее смуглых грудей. Она сидела на софе, скрестив плотно на груди руки, словно ей было холодно. Она смотрела на планшет Оуйи.
— Привет, доброе утро, — сказал Вес и усадил свое непослушное тело на стул. Секунду спустя он поднялся, чтобы убрать с сиденья набитую доверху пепельницу. На сиденье остался пепельный след. — Боже! — тихо пробормотал он, оглядываясь по сторонам. — Если бы меня только видели сейчас парни из Домино-клаб! Как они говорят… — Он увидел, что она не обращает на него внимания — глаза ее были сосредоточены на точке в центре планшета. — Я не слышал, как ты поднялась. Сколько сейчас времени?
Соланж мигнула, подняла голову, посмотрела на него, словно только сейчас заметила, что он вошел в комнату.
— Вес, — сказала она. — Я… я уже давно не сплю. Я не могла спать с самого восхода. — Она посмотрела на него, потом сочувственно улыбнулась. — У тебя такой вид, словно кто-то стукнул тебя нгангой.
— Чем? Что это такое?
— Злобное проклятие. Очень сильное.
Соланж слегка нахмурилась, снова повернулась к доске. Потом подняла пластиковую пластинку и провела по ее нижней плоскости пальцем.
— Лучше не трогать эту дрянь, — сказал Вес. — Вдруг укусит тебя. А Мартину я набью задницу, как только поймаю его. Он же мог мне глаз выколоть!
Она положила планшетку на место.
— О чем ты, Вес? Ты думаешь, что это Мартин управлял всем, что произошло здесь прошлым вечером?
— Конечно! Я видел, я следил за его руками! Это он столкнул эту штуку с доски!
Соланж ничего не ответила, он подошел к обзорному окну и посмотрел вниз, в бассейн. Там плавал полотняный шезлонг в желтую и зеленую полоску. У дальнего края прибилась к борту стайка пустых жестянок.
— Ну, ладно, — сказал он наконец. — Тишина эта мне знакома. О чем ты думаешь?
— Это сделал не Мартин, — сказала она. — Он не имел власти над происходящим так же, как и я. Нами руководило что-то очень сильное и дикое…
— Ах, перестань! Послушай, я могу слушать эту магическую ересь, когда вокруг гости, но сейчас мы одни, и я хочу, чтобы ты позабыла о существовании мира духов.
— Ты мне не веришь? — холодно спросила Соланж.
— Не-а.
— А Богу ты молишься?
Он повернулся, глядя на нее.
— Да. Но это совсем другое дело.
— Разве? Подумай еще раз. Вспомни, ты играл в покер, ставки были высоки, это было в Лас-Вегасе, в «Хилтоне», девять месяцев тому назад. Ты играл против некоторых весьма богатых и влиятельных людей.
— Я помню.
— Ты помнишь последнюю сдачу? Ты закрыл на секунду глаза, и только потом взял последнюю карту. Какому духу молился ты тогда?
— Я… я попросил удачу у Леди Лак, чтобы она послала мне туза. Это совсем не дух.
Соланж слегка усмехнулась, ноздри ее трепетали.
— А А говорю, что это одно и то же. Все божки — это духи, а все суеверия переходят в поклонение божкам. Да-да, Вес, поверь мне. — Она снова посмотрела на доску. — Ты ведь видел. Ты читал слова.
— Какие слова? Это была чушь!
— Это было послание, — тихо сказала Соланж. Она вздрогнула и посмотрела на Веса. — Духи взволнованы, Вес. Вокруг нас повисла жуткая, страшная нганга. Если бы у тебя в жилах текла кровь банту, ты бы почувствовал ее судорожные вибрации, почувствовал бы запах, похожий на уксусный. Духам известны все загадки, они видят будущее и пытаются предостеречь нас от ошибок, если только мы в состоянии слушать, что они нам говорят. — Вес умехнулся, и в глазах Соланж загорелась искра гнева. — Я никогда еще не ощущала такой энергии, как та, что ворвалась в эту комнату вчерашней ночью! Доброжелательные голоса духов были просто заглушены. Эта энергия отмела духов, словно мух! Именно эта сила вывела последнее сообщение, и именно она управляла планшеткой, когда та прыгнула.
— Прекрати! — потребовал вдруг Вес.
Лицо Соланж окаменело. Несколько секунд она смотрела на него своими, как иногда называл их Вес, «расплавленного эбена», глазами, потом грациозно поднялась.
— Я не хотела тебя расстроить.
— Я и не расстроился.
— …но я хотела, чтобы ты знал правду!
— Ради Бога, перестань же!
— …о том, что произошло прошлой ночью. Я сообщила тебе эту правду, я сделала то, что должна была сделать.
— И правда сделает нас свободными. — Вес широко улыбнулся. — Что-то подобное я слышал и раньше.
— Вес! — Теперь в ее голосе слышалось предельное напряжение. — Ты можешь шутить на сцене, с другими людьми, можешь корчить рожи, менять голос, и пусть они думают, что ты живешь, чтобы дать им минуту смеха. Но не надевай на себя маску передо мной! Иногда наступает конец всем шуткам. Смех умирает. И тебе приходится смотреть на мир без фальшивых очков, видеть его таким, каков он на самом деле.
— О каком мире ты говоришь, моя милая? О пристанище астральных духов, я так понимаю?
Соланж уже отвернулась. Она пересекла комнату, полы халата то обвивали ее ноги, то разлетались в стороны, и исчезла в дальнем коридоре. Он услышал слабый звук затворившейся двери. «Вот в чем ее проблема — не понимает шуток», — подумал он. Он встал, пересек гостиную, и через короткий коридор вышел на кухню, где на полках сверкали медные кухонные принадлежности, а стены украшали африканские маски и резьба по дереву. Он нашел картонку с апельсиновым соком в холодильнике и снял несколько пластиковых капсул с витаминной полки в шкафу. Проглатывая завтрак, он почувствовал, что сердце его бьется слишком сильно. Он вспомнил, как метнулась к его лицу белая пластиковая планшетка, понимая, что Мартин Блю никоим образом не мог быть тому причиной. Он просто не мог заставить эту планшетку лететь так далеко и с такой силой — щелчком пальца этого не сделаешь. «Он сам, поганец, был перепуган до смерти. Что же это было тогда? Духи, как говорит Соланж? Нет, это все чушь! Стоит только Соланж войти во вкус, она в самом деле может кому угодно забить баки, и слова еще какие знает — сантерия, бруйерия, нкиси, мауто». Однажды он заглянул в резной деревянный ящик, который она держала под кроватью. Там находилась забавная коллекция из петушиных перьев, морских раковин, черных и красных свечей, белых кусков коралла и нескольких непонятных железных гвоздей, обмотанных прово