Постепенно отвратительные сосущие звуки, раздававшиеся по всему дому, стали тише. Через несколько минут их сменил другой звук — волочимых по полу тел.
Таракан — еще подросток, но уже с агонизирующим безумием, зарождающимся в его мозгу — открыл дверь.
В маленькой спальне с горчично-желтыми обоями и кислым запахом табачного дыма и пота его мать оседлал новый незнакомец. Голые ягодицы мужчины то напрягались, то расслаблялись, когда он совершал поршнеобразные движения бедрами, лежа на матери. Руки Бев впились в плечи мужчины, вся спина его была покрыта испариной. Кровать дрожала, пружины стонали под двойным весом тел.
В футе от кровати стояла пустая бутылка из-под виски.
Таракан вошел в комнату, наклонился и поднял ее. Он видел лицо Бев — пустое, пьяное, маскообразное. Казалось, что она смотрела прямо на него — ее глаза были похотливыми и приглашающими. Между ног Таракана запульсировал ненавистный басовый барабан желания. Он поднял бутылку за горлышко и сделал шаг вперед, уже выбрав место, чтобы нанести удар. Когда бутылка опускалась, он услышал крик: «Нет!» — это кричала Бев. И бутылка опустилась уже не на голову незнакомого мужчины, а на его правое плечо, потому что крик заставил его дернуться.
Она ударила в кость плеча, разбилась, острые края впились в плоть. «Ах ты подонок!..» — завопил мужчина и ударил тыльной стороной ладони, попав мальчику в нос и бросив его на пол. Таракан, из ноздрей которого струилась кровь, поднялся на ноги и, завывая зверем, кинулся на врага. Бутылка была забыта, он готов был убить этого человека голыми руками. Мужчина развернулся и нанес сокрушительный удар в подбородок, который сначала бросил подростка и воздух, а потом заставил его рухнуть на пол, словно груда тряпок.
— Эй, держись от меня подальше! — крикнул мужчина, быстро нагибаясь, чтобы убрать разбитую бутылку. — Или, клянусь Богом, я тебя прикончу!
Таракан снова двинулся вперед, его черные глаза казались шариками мертвого мрамора, но тут в кровати зашевелилась Бев, и он остановился. Ноги ее были разведены в стороны, и меж них срамно блестел признак ее пола, словно врата ко всем наслаждениям, которые когда-либо являлись Таракану в его мученических сновидениях. Он повернулся к ней, позабыв о незнакомце, и на трясущихся ногах подошел к кровати. Лицо Бев покраснело. Она сомкнула ноги и натянула простыню до подбородка. Ее сын стоял в ногах кровати, словно остолбенев, рука его описывала медленные круги ниже пояса.
— Бог мой, — прошептал мужчина, с плеча которого на пол капали красные бусины крови. — Бог мой… и давно… давно это продолжается?
— Это совсем не то, что ты думаешь, Ральф! — сказала она, отводя глаза, избегая сладострастного взгляда сына.
— Ты… и он?! — Глаза незнакомца переходили с Таракана на Бев. — Твой собственный сын?
И тут он понял все.
— Тебе… тебе ведь это нравится, правда? Иисус! Тебе нравится делать это с собственным сыном?
И тут ее прорвало, прежде чем она смогла взять себя под контроль — страх, гнев, черный грех были наследством, которое она передавала сыну.
— Да, мне это нравится! — крикнула она. — Мне нравится, когда он меня трогает! И не смей на меня так смотреть… Убирайся! Прочь!
Мужчина уже натягивал брюки. Потом он сграбастал свою рубашку со спинки стула и накинул на порезанное плечо.
Бев кричала тонким, пьяным голосом:
— И я рада, что делаю это! Он в тридцать раз больше мужчина, чем ты…
— Ну да, конечно, — сказал он, просовывая ноги в ботинки. — Вы оба чокнутые! Боже, я знал, что твой сынок свихнулся, но что и ты?..
— Убира-а-а-а-айся!
Мужчина остановился в дверях, порылся в бумажнике и швырнул на кровать несколько бумажек. Они упади, как сухие листья, к ногам мальчика.
— Может быть, вас посадят в одну палату в сумасшедшем доме, — сказал он и выскочил наружу. Дверь захлопнулась, и наступила тишина, в которой отчетливо слышалось хриплое дыхание Бев. Она смотрела на сына, и по щекам ее начали катиться слезы.
— Это ничего не значит, — тихо сказала она. — Совершенно ничего. Ведь у каждого из нас есть другой, верно? Мы принадлежим друг другу. И мы всегда будем принадлежать друг другу. Они ведь не понимают, как плохо быть одному, верно, Уолти? Все это чепуха. Иди сюда, скорей!
И он пошел к ней.
Спальня Бев, обои горчичного цвета — все это вдруг заколебалось, как отражение в воде, в которую, бросили камень. Волны стали сильнее, задвигались скорее, и внезапно вся сцена исчезла, словно ее всосало в темные глубины водоворота.
Таракан протер глаза и сел на кровати. Снаружи было еще почти темно, где-то трал музыкальный автомат. Он слышал, как скребутся в своих банках черные тараканы. Он встал и подошел к окну, взглянув на Коронадо-стрит. Сон о матери вывел его из состояния душевного равновесия, по его лбу катился пот. Он снова испытывал сильную злость, хотя не мог сказать, от чего. Возможно, потому, что он знал, какой она оказалась обманщицей. Она его оставила в конце концов, и из-за этого они отправили его в сумасшедший дом, где люди без остановки хохотали и вопили, где ему приходилось принимать таблетки и пить много воды. Когда он найдет свою мать, как обещал ему Мастер, ему не придется опасаться, что его снова пошлют в сумасшедший дом. Все будет в порядке.
Он подошел к столу, на котором расположились маленькие коробочки, полные тараканов. В темноте их спинки поблескивали, как черные доспехи. Он взял спичку, зажег одну, поднес к ближайшей коробке. Тараканы бросились в стороны. Когда пламя превратилось в красную точку, они вернулись на старые места. Он стоял в темноте и слышал их шорох.
Уолтер Бенфилд был мертв. Теперь его имя — Таракан, и имя это ему нравилось. С тех пор, как он получил работу в санслужбе «Алладин» четыре месяца назад, он непрестанно изучал поведение тараканов, наблюдал за их судорогами агонии, когда распылял «дурсбан» или «диазон» в щелях между досками пола или в плинтусах. Иногда тараканы высыпали наружу, совершая странного рода танец, спотыкаясь и падая, когда химикалий начинал их топить. Иногда самые крупные тараканы, здоровенные вожаки, быстро приходили в себя и спешили прочь. Их он ловил руками и складывал в пластиковый мешочек, принесенный из дома. Их сила, жизненная энергия приводили его в робость — лишь очень большая доза химикалиев могла прикончить хорошего трехдюймового самца. Без хорошей второй порции «диазона» они всегда снова приходили в себя. Даже придавив их подошвой, не всегда можно было достичь результата — несколько секунд они прикидывались мертвыми, а потом спешили прочь, выпустив кишки. Они были так быстры, так идеально приспосабливались, что почти не изменились за миллион лет. В течение месяца он их сжигал, пытался утопить в кипятке, задушить, спустить в унитаз, совершал дюжину других смертельных экспериментов. Кое-что удавалось. И совершенно случайно, когда он подцепил первую девушку, у него в машине оказался мешочек с тараканами. Когда она была уже мертва, он вдруг задумался — а задохнутся ли тараканы у нее во рту? И принялся за работу. Они задохнулись в конце концов, и он был очень доволен. И вдвойне доволен, когда узнал, что газеты прозвали его Тараканом. Для него это была честь, и он продолжал заниматься этим ради удовольствия, потому что газеты и полиция, кажется, именно этого от него и ждали.
Теперь, когда он увидел себя в зеркале, ему показалось, что он становится похожим на них. Плечи его были широкими и немного сутулыми, руки и предплечья — сильными и твердыми, как стальные балки. У него нависающий с густыми бровями лоб и маленькие глаза-бусинки, которые ничего не упускали. Раньше волосы у него вились, но когда он начал работать в «Аладдине», он коротко их подстриг. Очень маленькие уши и когтистые руки дополняли картину его внешности, которую он сам себе нарисовал. Да, в нем происходили эволюционные изменения, он становился гибридом человека и насекомого, все более хитрым, изворотливым, сильным, неуязвимым, почти как они.
Он отклеил липкую ленту, которой запечатывал крышку из вощеной бумаги, прикрывавшую коробку, сунул в щель два пальца и нащупал таракана. Тот выскользнул, и потребовалось еще несколько секунд, чтобы поймать нового. Потом он снова приклеил ленту на место, чтобы ни один из них не мог сбежать. Держа копошащегося таракана в кулаке, он включил свет. Подвешенная к потолку люстра, матовый зонтик грязного пыльного стекла, залила комнату ярким светом, бросив огромную тень Таракана. Он подошел к плите, повернул газовый регулятор и пронес таракана над пламенем. Насекомое отчаянно зашевелилось в его пальцах. Таракан имел над ним власть — жизни и смерти — как и над теми девушками, которые были подругами Бев и которые хохотали над ним, когда думали, что он не видит. О, он знал, как они хохотали. Он был гораздо умнее, чем казался на первый взгляд. Некоторых он видел вместе с Бев раньше, когда был малышом и она каждый вечер выбиралась на панель. Они были ее подругами, и они прятали ее от Таракана.
Обычно он мог справиться с ними одними руками, заставить их замолчать. Но Мастер сказал, что он зря тратит силы. Мастеру они нужны были самому, живые, и он сказал Таракану, что он должен достать на работе яду — жидкого или в порошке — и использовать его для девушек, чтобы они на время засыпали. Таракан выполнил приказ — украл из кладовой несколько флаконов: «семь-пыль», «В-1», «дурсбан», «диазон». Он мало что знал об этих веществах, кроме того, что мистер Ладрап напоминал о необходимости постоянно носить маску, пользуясь этими жидкостями. Он так и делал, когда готовил из химикалиев смесь на своей печке. Потом он налил то, что получилось — маслянистую коричневую жидкость — в бутылку из-под апельсинового сока, которую спрятал под раковиной. Первый раз он использовал ее на следующий же вечер, во вторник, и Мастер был очень сердит, потому что девушка задохнулась, пока он добрался до Блэквуд-роуд. После этого Таракан наполовину разбавил смесь водой, и она начала срабатывать великолепно.