— Не думаю, мистер священник! Ведь это против твоей религии.
Резким толчком плеча мужчина швырнул Цицеро на асфальт.
— Эй! — квакнул Цицеро. — Ты что, ненормальный, что ли?
— Давно ли ты начал продавать героин Мигелю и его жене?
— Не знаю никакого чертова Мигеля!
— А кому еще ты продавал?
Цицеро начал подниматься, но священник придвинулся к нему со сжатыми кулаками, поэтому он предпочел остаться на месте.
— Продавал? Я ничего никому не продаю.
— Ладно, тогда это выяснит полиция, си?
Рука Цицеро медленно поползла к карману.
— Слушай, белый воротничок, не связывайся со мной, понятно? Я ничего не хочу слышать про полицию. Теперь отойди в сторону и пропусти меня. Мне нужно идти.
— Вставай, — сказал священник.
Цицеро медленно встал, и к тому времени, когда он выпрямился, нож из кармана перекочевал в руку, которую он держал за спиной.
— Я сказал, дай мне пройти! — хрипло сказал он. — Делай, что тебе говорят.
— Я тебя давно искал, с тех пор, как узнал, что Мигель и его жена попали на крючок. И еще ты сбывал эту гадость Виктору ди Пьетро и Бернардо Паламеру, так?
— Не знаю, о чем ты болтаешь, — широко усмехнулся Цицеро, и в следующее мгновение стальной язык прыгнул в горячий свет солнца. — С дороги!
Священник посмотрел на лезвие, но не сдвинулся с места.
— Положи эту штуку на место, или я засуну ее тебе в глотку.
— Я на белый воротничок еще не нападал, но тебя я пырну, если ты меня вынудишь! И клянусь Богом, именно этого ты сейчас от меня и добиваешься! А ведь никому не следует грубить Цицеро, ясно?
— Бастардо, — тихо сказал священник. — Я засуну тебе этот нож в задницу и отправлю бегом домой к мамочке.
— Что? — Цицеро был на миг шокирован словами священника. И эта секунда определила его судьбу, потому что прямо из пустоты вылетела рука священника и врезалась в висок Цицеро. Пошатнувшись, Цицеро взмахнул рукой с ножом, но запястье его вдруг оказалось в железных тисках. Он завизжал от боли и выпустил лезвие. Потом прямо в лицо ему метнулся другой кулак, выбив несколько зубов и наполнив его рот кровью. Цицеро начал медленно опускаться на землю, но священник сгреб его за воротник и потащил вдоль переулка. Уже на Махадо-стрит на виду у его обитателей, наблюдавших из окон, священник уложил Цицеро в мусорный контейнер.
— Если еще раз появишься на моих улицах, — сказал священник, — я с тобой обойдусь плохо. Компрендо?
— Ага, — каркнул Цицеро, выплевывая кровавую слюну и осколки эмали. Когда он попытался выбраться из контейнера, мозг его захлестнула черная волна, и он опустился на дно, чувствуя, как по спирали уходит все глубже на дно какого-то темного моря.
— Эй, отец Сильвера! — позвал кто-то, и священник оглянулся. Маленький мальчик в голубых джинсах и потертых белых тапочках бежал к священнику. Когда он оказался достаточно близко, чтобы видеть торчавшие из контейнера руки и ноги, то широко раскрыл от удивления рот.
— Привет, Леон, — сказал Сильвера. Он потер ободранные костяшки правого кулака. — Почему ты сегодня не в школе?
— Гм… я не знаю, — он сделал шаг назад, когда рука Сильверы вдруг дернулась. — Я домашнее задание не приготовил.
— Это не оправдание. — Сильвера строго посмотрел на него. — А отец разрешил тебе остаться дома?
Леон покачал головой.
— Мне нужно присматривать за сестрой. Отец вчера не вернулся домой.
— Не пришел домой? А куда он пошел?
— Туда. — Мальчик пожал плечами. — Сказал, что хочет в карты поиграть. И чтобы я оставался дома с Хуанитой. Это было вчера вечером.
— И сегодня он не пошел на работу?
Леон снова покачал головой, и плечи Сильверы слегка опустились. Он помог Сандору Ла Плазу получить эту работу в гараже. Он помог ему, даже поручился за этого никчемного бастардо. А теперь Сандор, вероятно, проиграл в карты недельный заработок местным шулерам и сейчас напивается до бессознательного состояния в баре.
— С тобой и Хуанитой все в порядке?
— Си, падре. Все в порядке.
— Вы завтракали?
Мальчик пожал плечами.
— Немного жареной картошки. Но Хуаните я дал стакан молока.
— Отец вам оставил денег?
— Да, немного, в ящике стола. — Лицо мальчика слегка затуманилось. — Ведь он вернется домой, правда?
— Конечно, вернется. Может, уже пришел. Ты лучше возвращайся домой и присматривай за Хуанитой. Она слишком маленькая, чтобы оставаться одна. Спеши. Я зайду к вам попозже.
Леон просиял и уже решил повернуться и уйти, как вдруг услышал тихий стон из контейнера. Когда он посмотрел на священника, то увидел, что Сильвера дрожащей рукой вытирает со лба капли пота.
— Падре, — спросил он. — С вами все в порядке?
— Да, беги теперь. Я к вам позже зайду. Беги!
Мальчик бросился бежать. Теперь, когда отец Сильвера пообещал зайти к ним, он почувствовал себя гораздо увереннее. Если падре сказал, что все будет хорошо, так, значит, и будет. И папа вернется домой, как сказал падре. Да, он в самом деле необыкновенный человек, падре Сильвера.
Сильвера знал, что из окон за ним наблюдают люди. «Только не сейчас! — сказал он себе. — Пожалуйста, пусть это случится не сейчас!» Стоило ему опустить руку, как она начинала подергиваться, судорожно и хаотично. Он чувствовал, как в солнечном сплетении его кипит ярость, и неожиданно для себя пнул мусорный контейнер, в котором лежал Цицеро, высыпав мусор вместе с толкачом наркотиков в канаву. Цицеро зашевелился и начал подниматься на ноги.
— Запомни, — сказал ему Сильвера. — Сюда не возвращайся. Я буду за тобой следить.
Цицеро втиснулся за руль своего «империала». Потом сплюнул кровь в сторону Сильверы и крикнул:
— Я до тебя доберусь…!
Машина с ревом устремилась за угол, оставив голубоватое облачко выхлопных газов и полосу жженой черной резины.
Сильвера сунул руки в карманы и пошел прочь под пристальными взглядами из окон. Он успел повернуть за угол, и тут рвота вулканическим приливом поднялась из желудка, он согнулся и выплеснул на стену, при этом чувствовал, как дергаются в карманах обе руки, словно привязанные за невидимые веревочки. Он вытащил их, прислонился спиной к изрисованной надписями стене, наблюдая, как дергаются пальцы, как вздуваются под кожей вены. Казалось, руки его сейчас принадлежат какому-то другому человеку, потому что сам отец Сильвера не обладал над ними властью, и даже не знал, когда спазмы начнут стихать. Спазмы еще не начали распространяться на предплечья, как предсказывал врач из центрального госпиталя округа. Но это было всего лишь делом времени. Смертельный танец мускулов, раз начавшись, уже не мог остановиться.
Минуту спустя он зашагал мимо высушенных солнцем унылых кирпичных домов. Казалось, баррио не имело конца, и узкая, заваленная мусором улица будет тянуться бесконечно. Воняло гнилью и еще тем, что отец Сильвера называл запахом задохнувшихся душ, которые оказались в тупике жизни. «Так много нужно сделать и так мало времени у меня осталось!»
Он собирался отыскать Мигеля и Линду и помочь им бросить это дьявольское зелье. Это будет очень трудно. Тот, кто однажды попался на крючок, уже не мог прожить без погружения в преисподнюю порожденных героином грез — это было куда легче, чем снова встать лицом к лицу с обнаженной реальностью мира. Сильвера знал это — он сам два года имел на внутренней стороне локтей отметки от иглы шприца. «Так много дел, и так мало времени, помоги мне, Господи! — подумал он. — Пожалуйста, дай мне сил. И времени, пожалуйста!»
В конце квартала он увидел колокольню своей церкви, которая с трудом втиснулась в промежуток между двумя зданиями. Башня колокольни была выбелена, и сквозь открытые ставни звонницы сверкал медью колокол. Сильвера отыскал этот чудесный колокол в заброшенном здании миссии в городе Борха, недалеко от мексиканской границы. Один из немногочисленных оставшихся в городке обитателей рассказал Сильвере, что несколько лет назад в город пришел человек по имени Ваал, и с тех пор на город словно напала порча. Сильвера привез этот колокол из пустыни в пикапе. Он сам вел машину целую сотню миль извилистой неровной дорогой. Он сам приделал крепежную скобу и с помощью соседей поднял колокол на башню. Он несколько недель тщательно полировал колокол, очищая его от остатков коррозии, и теперь он весело и прозрачно пел, созывая всех на воскресную мессу. Или объявлял о субботнем венчании. Или тихо скорбел, отзванивая погребальные процессии. Это был символ церкви святой Марии. Совсем недавно на самой верхушке колокола образовалась трещина, постепенно змеей приближаясь теперь к краям. Судьба колокола была ясна, а ведь ему предстояло еще столько работы. Сильвера улыбнулся, вспомнив, как называл колокол Леон и некоторые другие мальчишки — Голос Марии.
Отец Сильвера медленно поднялся по ступеням крыльца церкви — оно было шаткое, деревянное. Теперь он чувствовал себя гораздо лучше — испарина прошла, и руки не так дрожали. Во всем виновато напряжение. Когда он набросился на толкача героина, то знал, что может начаться приступ, знал, что ему следовало бы избегать таких нагрузок — но он все-таки еще оставался чертовски сильным, и на этот раз гнев взял верх над благоразумием.
Внутри маленькое помещение церкви вызывало едва ли не клаустрофобическое удушье. Деревянные ряды скамеек были тесно спрессованы друг с другом, и от алтаря через узкий проход бежала винно-красная дорожка. На алтаре стояли тяжелое медное распятие и керамическая статуя Марии, держащей младенца Христа на руках. Позади статуи находилось большое овальное окно с цветными стеклами, расщеплявшими свет на калейдоскопическое сочетание белого, лазурного, фиолетового, янтарного и изумрудно-зеленого. В центре окна помещалось изображение Христа с посохом, а за спиной Его по зеленой лужайке рассыпались овцы паствы. В солнечные дни Его глаза казались кружками теплого, доброго коричневого света. В пасмурные дни взгляд Его становился грозным, сероватым. Сильвера с интересом наблюдал за этими переменами, наводившими его на мысль, что даже у Христа бывают дни, когда он не в духе.