Гейл Кларк припарковала свой «мустанг» у обочины на Ромейн-стрит. Перед ней был обычный дом, каких на этой улице множество, только на парадной двери был нарисован черной краской большой крест. Ниже на незнакомом языке было написано какое-то слово. На нескольких стеклах в окнах тоже были нарисованы черные распятия-кресты. Весь дом напоминал какую-то необычную церковь. Гейл посмотрела на табличку почтового ящика: «Палатазин». Она нехотя выбралась из машины и подошла к крыльцу. Черная краска распятия была совсем свежей — были видны места, где она потекла. Гейл постучала в дверь и стала ждать.
Был почти час дня. Потребовалось два часа, чтобы покинуть квартиру, после чего она остановилась у «Ланчо» и заставила себя съесть две порции тако, и только после этого отправилась в путь через Голливуд. Она была одета в чистые джинсы и голубую блузу. Лицо ее, хотя и не слишком румяное, выглядело гораздо более здоровым, чем сегодня утром. За ее спиной ветер трепал ветви деревьев вдоль Ромейн-стрит, и шорох их напоминал едва сдерживаемый смех.
Открылась дверь, выглянул Палатазин. Он кивнул и молча сделал шаг в сторону, чтобы она могла войти. На нем были свободные серые брюки и белый пуловер-рубашка, демонстрировавшие его живот в полном величии. Вид у него был странно беззащитный, уязвимый — просто человек, на которого смотришь не с другой стороны служебного стола в Паркер-центре. Глаза у него были темные, обеспокоенные, и когда его взгляд встретился со взглядом Гейл, она почувствовала, что кожа у нее на затылке покрылась холодными колкими иголками.
Он затворил дверь и пригласил ее сесть на диван.
— Пожалуйста, присаживайтесь. Что-нибудь хотите? Кофе? Кока-кола?
Во рту у нее еще не исчез привкус тако.
— Да, кока-колы, пожалуйста.
— Отлично. Устраивайтесь поудобнее.
Он исчез в другой комнате, а Гейл осталась сидеть, положив на колени сумочку, рассматривая комнату. Дом, кажется, был уютный, куда уютнее, чем ей представлялось. Чуть заметно пахло луком и картофелем, очевидно, какое-то блюдо готовилось на кухне. На кофейном столике перед ней стояла металлическая коробка.
— Значит, вы и есть Гейл Кларк?
Гейл подняла голову и встретилась взглядом с ледяными прищуренными глазами седовласой женщины, стоявшей в другом конце комнаты. Когда-то она была вполне привлекательной, с высокоскулым лицом, но теперь кожа слишком плотно обтягивала скулы, делая лицо похожим на маску.
— Вы одна из тех бумагомарак, которые писали такие ужасные вещи о моем муже…
— Я не писала ничего…
— Так вы отрицаете, что ваша ничтожная газетенка должна быть позорно сожжена? — Глаза женщины вспыхнули.
— Возможно, и должна, но я не пишу редакционных статей и передовиц.
— Вот как. Конечно, не пишете, — с оттенком издевки сказала Джо. — Вы понимаете, какое напряжение должен из-за вас переносить Энди? Из-за вас и всех остальных писак в этом грязном городе? — Она сделала несколько шагов вперед. Гейл напряглась. — Что ж, вы получили то, что хотели. Можете теперь радоваться.
Губы женщины дрожали, на ресницах повисли злые слезы.
— Почему вам так нужно было причинять ему боль? — тихо спросила она. — Он вам ничего не сделал…
— Что здесь происходит? — сказал Палатазин, заходя в комнату с банкой кока-колы для Гейл. Он изумленно посмотрел на Джо, потом на Гейл. — Что тут у вас случилось?
— Ничего, — сказала Гейл. — Мы… просто знакомились с вашей женой.
Он передал Гейл стакан и налил кока-колы, потом поднял со стула утренний выпуск «Таймс».
— Вы читали это, мисс Кларк?
— Нет.
Она взяла газету, взглянула на первую полосу. Заголовок — ситуация на Ближнем Востоке. Переговоры опять сорваны. Но другой заголовок, почти сразу под перегибом, привлек внимание Гейл. «Летучие мыши продолжают собираться в стаи», — сказал потрясенный офицер». И более мелким шрифтом: «Шесть полицейских погибли в Паркер-центре».
— Что это? — Она подняла глаза на Палатазина.
— Читайте. — Он присел на стул, сложив руки на коленях. — Те, кто погибли, были моими друзьями. — Глаза его теперь казались почти черными. — Когда вы прочтете газету, посмотрите вот эти вырезки, в коробке на столе.
Гейл прочла статью, чувствуя, как жжет ее висок взгляд Джо Палатазин.
— Здесь говорится, что предполагаемый убийца, тот самый Таракан, сбежал. Это правда?
— Да.
— Подозреваемый? Или это действительно был Таракан?
— Это был он, — тихо сказал Палатазин.
— Боже! — Она на миг возвела глаза к небу. — Что же все это такое? Эти кресты на окнах и на двери?
— Все в свое время, — успокоил ее Палатазин. — К нам должен присоединиться еще один человек. Он скоро будет здесь.
— Кто?
— Священник из Восточного Лос-Анджелеса.
— Священник? Что же это будет — исповедь?
— Кажется, только у вас найдутся для того грехи, — холодно заметила Джо.
— Прошу тебя, — сказал Палатазин, тронув жену за руку. — Она — наша гостья, и она была очень добра, согласившись приехать…
Гейл открыла металлическую коробку. Когда она поняла, по какому признаку собраны здесь эти вырезки, то испытала нечто вроде сильнейшего удара в голову. Несколько минут она перебирала пожелтевшие листки, руки ее начали дрожать.
В дверь постучали. Палатазин отворил, и на пороге появился отец Сильвера, мрачно глядя на черное распятие на двери.
— Входите, отец Сильвера, — пригласил Палатазин. Когда священник вошел, он сразу почувствовал тот запах, который удивил сначала и Гейл, — запах чеснока. Палатазин представил Гейл Сильвере.
— Спасибо, что пришли, падре, — сказал Палатазин. — Ведь вам пришлось довольно долго добираться сюда. Не хотите ли чашку кофе?
— Да, пожалуйста. С сахаром и сливками.
— Я приготовлю, — сказала Джо, бросила еще один свирепый взгляд на Гейл и вышла из комнаты.
— Вы принесли то, о чем я просил, падре? — спросил Палатазин, подавшись вперед.
Сильвера кивнул, сунул руку в карман пальто. Оттуда он извлек что-то завернутое в белую материю, вручил сверток Палатазину.
— Именно то, что вы просили, — сказал он. — А теперь я хотел бы знать, зачем вам это понадобилось и почему вы обратились ко мне — в радиусе 5 миль от вашего дома не менее 30 других католических церквей.
Палатазин развернул белую ткань. Внутри свертка оказалась небольшая бутылочка с пробкой, в которой было примерно две унции прозрачной жидкости.
— Я вызвал вас, — сказал он, — потому что вы должны понять… все, всю серьезность сложившейся ситуации. Вы были в том здании в Восточном Лос-Анджелесе. Вы видели, как выносили корчившиеся тела. Я надеялся, что вы…
— Понимаю, — сказал священник. — Значит, в этом все и дело. В вашей вере в существование вампиров. Вот почему вы нарисовали распятия на окнах и на двери. Вот почему вам понадобился флакон освященной воды. Мистер Палатазин, я не хочу показаться… не хочу выказать какое-то пренебрежение по отношению к вам, но мне кажется, что вампиры — не самая основная проблема этого города. Я не знаю до сих пор, что произошло с теми людьми, но это вопрос чисто медицинский, и к вампиризму он отношения не имеет, поверьте мне. — Он посмотрел на сидящую рядом с ним девушку, глаза которой показались ему странно блестящими, которая просматривала пачку старых газетных и журнальных вырезок из металлической коробки. Кажется, она даже не сознавала, что рядом с ней кто-то сидит. «Неужели ради вот этой чепухи я истратил недельный рацион бензина?» — спросил сам себя Сильвера.
— Полагаю, вы звонили в госпиталь, чтобы узнать, что же случилось с этими людьми?
— Да, я пытался выяснить.
— Тогда я вам скажу, что вы узнали — почти ничего. Я сам звонил в Мерси сегодня утром, меня отсылали от доктора к доктору, пока сотрудник отдела связи с прессой не заявил мне, что в отношении этих пациентов никаких сведений госпиталь пока не дает. Вам сказали то же самое, не так ли?
— Приблизительно. Но что это доказывает?
— Дело не в доказательстве! — воскликнул Палатазин, лицо которого вдруг вспыхнуло. — Я это знаю, это уже не нужно доказывать! Я знаю, падре! Я всю жизнь жил в тени страха перед ними, и теперь тень покрыла собой весь этот город.
Сильвера кивнул и встал.
— Извините меня, я вернусь к моим делам. У меня их сегодня много.
— Нет, подождите немного, прошу вас! Ведь вы не можете отрицать, что были в том доме и чувствовали присутствие зла каждой клеткой своего тела? Вы сами не хотите думать об этом, падре! Вы не хотите верить, потому что знаете, если вы поверите, то поймете, как безнадежна наша ситуация. Вероятно, вы недостаточно сильны, чтобы взглянуть в лицо правде!
Сильвера бросил на Палатазина пристальный взгляд.
— В этом мире и без того достаточно зла, мистер Палатазин. Толкачи героина, садисты, маньяки-убийцы… все это вам известно не хуже моего. Мне кажется, у нас и без того достаточно работы… и к чему изобретать новые разновидности зла. — Внезапно на него накатила волна зябкой дрожи — он вспомнил мрачный подъезд и почти прозрачные веки людей на носилках, надписи, сделанные на стенах кровью. «Можешь ли ты в самом деле логически объяснить все это?» — спросил он себя.
Гейл не сводила глаз с Палатазина. Потом подняла глаза на священника.
— Падре, — сказала она, — капитан Палатазин не ошибается.
— Что?!
— Я видела их. Он прав. Они существуют на самом деле, и они здесь, в Лос-Анджелесе. — И она рассказала им о том, что произошло в доме на Сандалвуд, о коконе из простыней под кроватью, темных фигурах во дворе. О том, как она сама едва смогла спастись бегством. Под конец рассказа голос ее сел, ей пришлось отпить кока-колы. — Я испугалась, — сказала она. — Я испугалась до смерти, поэтому заперлась в своей квартире и не хотела выходить. Я думаю, они все равно найдут меня через какое-то время… — Она подняла голову. Рядом с мужем стояла Джо с чашкой кофе в руке. Глаза Гейл были широко раскрыты, полны страха. — Они в самом деле в городе, — повторила она, обращаясь к священнику.