Когда последний перешагнул порог, Сильвера захлопнул дверь, навалился на нее, хрипло дыша. Несколько человек опустились на колени перед алтарем и начали молиться. Крики, всхлипы, неразбериха.
До сих пор он не верил в гипотезу о вампирах, теперь он не был так уверен, но одно знал наверняка — те, кто под прикрытием урагана бродил сейчас по улицам, не были людьми. Он коснулся плеча Хуана Ромео.
— Поднимись на колокольню и смени Леона, — сказал Сильвера. — Продолжай звонить, пока я не пришлю кого-нибудь еще. Скорей!
Хуан рванулся наверх. Все, кто услышит колокол, размышлял Сильвера, могут попытаться добраться до церкви, до безопасного убежища. Он спрятал лицо в ладонях и принялся молиться. Пусть Господь даст сил ему и этим несчастным. Ему придется снова выйти в ураган, оставалась еще дюжина домов, окружавших церковь, и он должен помочь их обитателям найти убежище. Он опасался, что их осталось уже не слишком много. Но на этот раз он уже не пойдет беззащитным.
Он подошел к алтарю и взял тяжелый медный крест-распятие, в гранях которого мерцали огоньки свечей. Было так холодно. Хотя холод металла и был символом надежды, самого священника переполняла мрачная безнадежность. Он сжал ладонью основание распятия, чувствуя, как все глаза сейчас устремлены на него. С помощью этого распятия можно пробиться в продуктовую лавку, набрать там консервов и воды в бутылках. Изображение Иисуса на стекле витража, время от времени содрогавшегося под порывами урагана, смотрело на Сильверу строгим взглядом серых глаз.
«Ведь ты все равно умрешь, — сказал сам себе Сильвера. — Так чего же ты боишься? К чему цепляться за жизнь? Пусть твои последние дни хоть что-то значат. Они сочтены в любом случае».
Потом он крепко сжал распятие, закрыл лицо полотенцем и вышел за дверь, в крутящийся воющий Мальстрем песчаной бури.
— Это мне напоминает снежные бури, которые бывали у нас дома, — сказал Вес тихо, наблюдая, как песок закрывает последний чистый квадратик ветрового стекла. Теперь они с Соланж сидели в полной темноте. Она прижалась к нему, положив голову на плечо, и хотя было ужасно жарко, Вес не протестовал. Почему-то вблизи друг друга они чувствовали себя увереннее и спокойней.
— Еще вчера Винтер-Хилл — пейзаж в золотых и красных тонах. Потом ночью проносится метель, ты выглядываешь из окна — весь мир белый, до самого горизонта. Деревья, дома, поля… Вверх и вниз по Винтер-Хилл снуют сани. Я тебе рассказывал, что умею ходить на снегоступах?
— Нет, — прошептала Соланж.
— А что я тебе не рассказывал?
— Как ходить на снегоступах.
— Громче.
— Как ходить на снегоступах.
— Ну, так о чем это я? Ах да, насчет саней. Когда я в последний раз ездил домой на Рождество, там уже все накупили себе снегомобили. Прогресс, верно? Ну, так вот… — Тут он понял, что лучше бы ему помолчать, потому что вдруг Вес почувствовал, что больше не может вдохнуть. Наконец, ему удалось сделать вдох. Но ему хотелось немного развеселить Соланж, потому что если они долго молчали, она начинала плакать. Из тысячи шуток, которыми он смешил аудитории Лос-Анджелеса, Лас-Вегаса и Сан-Франциско, Вес теперь, казалось, не мог припомнить ни одной, кроме обрывков какой-то комедии — совершенно бессмысленных.
«…Что это такое: большое, белое, твердое, принадлежит Рею Роджерсу? Конец. Что говорит с похмелья ангел, посетивший прошлой ночью Землю, разгневанному Святому Петру? Извини, Пит, я забыл свою арфу в дискотеке Сэма Франка. Идет миссионер по Африке и сталкивается со львом. Миссионер опускается на колени и начинает молиться за свою жизнь. Вдруг лев тоже опускается на колени рядом с ним. «Дорогой брат лев, — говорит миссионер, — как чудесно видеть, что ты присоединился ко мне во Христе, в то время как всего минуту назад я был полон страха за свою жизнь». А лев рычит ему в ответ: «Не перебивай, когда я молюсь перед едой!»
«Молитва, — подумал Вес. — А ведь это идея. Что я должен говорить? Боже, пожалуйста, вытащи меня отсюда? Не бросай старину Веса и Соланж именно сейчас? Ответ на такую молитву ясен до боли. Столько усилий, чтобы умереть в каком-то паршивом песчаном урагане. От захудалой комедии до настоящего успеха, и все это теперь коту под хвост. Никаких агентов с новыми контрактами, ни бухгалтеров, ищущих закавыки в моих отчетах по налогам, никаких писем от поклонников в утренней почте, никто не скажет, как здорово я смотрелся сегодня и как много я заработал, и что я еще долго-долго буду королем холма комедии… никого… только я и Соланж…»
«Ну и что, — подумал он, — этого должно быть достаточно». Он весь горел, словно в лихорадке.
«Черт побери, где мы сейчас находимся? Сидим прямо посреди шоссе, где-то в Восточном Лос-Анджелесе, возможно, на многие кварталы никакого укрытия. И где-то бродят вампиры. Джимми погиб. Как он кричал в агонии… Колокол звонит. Сирены «скорой помощи», мигание оранжевых огней… колокол… старая ненормальная алкоголичка в кресле на колесиках. Как она меня напугала, когда схватила за руку. Смородиновое бренди. Полицейский патруль. Звон колокола. Паркер-центр, девушка в лифте, в истерике… Колокол опять звонит… Звонит?!»
Он открыл глаза, даже не почувствовав, что начал засыпать. «Что это за шум? Погоди-погоди! Погоди минутку! Где-то звонит колокол, или мне это показалось только?» И снова как будто бы он услышал раскат колокольного звона, далекая грустная нота. Совсем отличная от шипящего свиста ветра. Но звук этот тут же исчез, если вообще был. Он осторожно потряс Соланж.
— Что случилось? — хрипло спросила она. Ее дыхание было неровным, горячечным.
— Прислушайся на минутку… вот! Ты слышишь? Звон колокола.
Она покачала головой.
— Нет, это всего лишь ветер. — Глаза ее закрылись, она снова положила голову ему на плечо.
— Не спи! — потребовал он. — Вслушайся, я уверен, что это был колокол.
— Колокол… какой колокол?
И он снова услышал звон, четко и определенно музыкальная нота пробивалась сквозь какофонию бури. Она доносилась откуда-то справа, колокол не мог находиться очень далеко, иначе они бы его вообще не услышали.
— Соланж, — сказал Вес. — Кажется, недалеко есть убежище! Мы можем добраться туда, я думаю, что можем. Это не должно быть далеко!
— Нет, — прошептала она. — Я хочу спать. Мы не дойдем…
— Дойдем! — Он снова потряс ее, на этот раз сильнее, пытаясь противостоять темным мягким волнам снотворного отравления, которые избыток углекислоты в воздухе уже начал посылать и сквозь его тело. — Мы должны попытаться по крайней мере! Прикрой ладонями рот и нос, чтобы их не забило песком. Можешь? Вот так, чашкой…
— Не знаю… я так устала…
— И я устал, но нам здесь оставаться нельзя, если так близко есть убежище! Мы сможем выспаться, когда доберемся туда, верно? Пошли. Натяни-ка капюшон и старайся защищать лицо. — Он сам надел ей капюшон. — Вот так, отлично. Я выйду первым, потом позову тебя. Сделай пару глубоких вдохов.
Она попыталась и заплакала — воздуха, пригодного для дыхания, уже не осталось. Голова Веса яростно болела, ее наполняло какое-то жужжание, со всех сторон накатывались бархатистые темные волны дурноты.
— Я открываю дверь. Готова?
Она кивнула.
Вес навалился на дверь и обнаружил, что не в силах ее открыть. Внутри живота взрывом ударила паника. Он еще раз нахвалился, напрягая все мышцы. Песок посыпался с окна тяжелыми струйками, и по мере того как Вес толкал, все больше песка попадало в машину. Потом дверь открылась достаточно широко, чтобы он мог протиснуться в проем. Он взял руку Соланж в свою и шагнул в слепящий поток песка. Ноги его тут же провалились по колено. На него как будто обрушилась песчаная стена, и когда он попытался сопротивляться, то едва не потерял руку Соланж. Наконец ему удалось перевести дыхание, и он вытащил за собой Соланж. Теперь он понял, что у борта его машины намело целую песчаную дюну.
Было уже темно, и сквозь пелену песка, несомую ветром, он видел слабые искорки света в стороне делового центра города. За его спиной начинался Восточный Лос-Анджелес, погруженный в абсолютную темноту. Ветер, казалось, стал немного тише с того самого момента, когда Вес вышел из машины. По крайней мере, теперь можно было стоять, не рискуя потерять равновесие. Песок все еще жалил его лицо, как иголками, и он пытался дышать сквозь сомкнутые зубы. Во всяком случае это был пригодный для дыхания воздух, и Вес обнаружил, что дышать вполне можно, если плотно сжимать зубы и каждую минуту сплевывать, очищая рот. Он слышал вой ветровых потоков над головой — похоже, сильнейшая часть бури сейчас бушевала над головой. Вес увидел, что с машины содрало всю краску… на шоссе впереди виднелись другие машины, они сияли гладко полированным голым металлом корпусов. Почти все они были покрыты дюнами в 6–8 футов высотой. Ртутные лампы на столбах вдоль шоссе были сорваны или разбиты, но некоторые продолжали лить холодный голубоватый свет, освещая сцену опустошения, напоминавшую Весу последствия снежного бурана. Один из фонарных столбов упал поперек шоссе. Лампа его мигала и трещала, как гаснущий метеорит.
И снова откуда-то справа послышался стон колокола. Откуда-то из тьмы Восточного Лос-Анджелеса. Вес сплюнул изо рта песок, прикрыв одной рукой глаза.
— Все в порядке? — спросил он Соланж.
Ему пришлось кричать, иначе бы она не расслышала. Она в ответ слабо сжала его ладонь, и он двинулся вперед, погружая туфли в слой песка толщиной в несколько дюймов. Они миновали автомобиль, из которого в песок выпало несколько мертвых тел, словно эти люди, прежде чем умереть, пытались прокопать путь наружу. Соланж мельком взглянула на синее лицо одного из полупогребенных мертвецов и быстро отвела взгляд. Еще дальше им вдруг улыбнулся из песчаной дюны полузанесенный труп женщины.
Вес вдруг представил, как шепчут губы мертвой, сидящей в удобной дюне со струящимся вокруг песком: «Видишь, я убежала от них. Меня они уже не возьмут. Я просто села и заснула вот здесь, на мягком песке. И ты тоже должен сделать так. Это гораздо легче…»