Исчезли простыни. Точно так же, как в квартире Джека, когда она обнаружила…
— Палатазин, — сказала она. И услышала свой слабый хриплый шепот.
Что-то зашуршало, тяжело зашевелилось. Раздался приглушенный треск рвущейся ткани.
— Боже, — простонала Гейл, одной рукой прикрывая рот. — Боже, Боже, Боже… Нет!
В полумраке комнаты медленно отворилась дверца стенного шкафа. Внимание Гейл привлекло движение в другом месте комнаты — белесый кокон конвульсивными толчками выпихивал сам себя из-под кровати. Еще один рывок, и кокон выпрямился и начал освобождаться от ткани, показалась бледная рука, рвущая ткань. Из шкафа выпал второй вампир. Это был тот самый седой мужчина с фотографии над камином. Ноги его все еще были плотно спеленуты простынями. Он начал освобождаться, голова его медленно повернулась в сторону Гейл. Взгляд багрово вспыхнул.
Гейл вскрикнула. Пятясь, она выскочила из спальни, и последнее, что она видела, — голова женщины, показавшаяся из-под белых полос кокона.
— Что случилось? — услышала она крик Палатазина внизу. — Гейл?
Она двинулась вниз по лестнице, споткнулась и упала головой вперед, не успев ухватиться за перила. Обернувшись, она увидела, что мужчина уже покинул спальню и приближается к ней. В щели рта мелькает черный змеиный язык. Он нагнулся и схватил ее за руку — его рука была холоднее мертвого зимнего льда. Его ухмыляющийся полумесяц рта открылся, и Гейл едва не потеряла сознание от ужаса, потому что выдвинувшиеся клыки начали приближаться к ее горлу.
Палатазин был уже у подножия лестницы, за ним спешила Джо.
Вампир, клыки которого были уже в дюйме от горла Гейл, вдруг замер, слегка повернув голову, словно почувствовав некую опасность. Глаза его сузились.
Палатазин взмахнул рукой, в которой сжимал флакон со святой водой, и увидел, как полетели в лицо вампира капли. Вампир тут же завопил, стараясь прикрыть руками глаза. Он бросил Гейл и помчался вверх по ступенькам. Палатазин с посеревшим лицом преследовал его.
Уже в спальне вампир развернулся к нему лицом, и Палатазин увидел дымящиеся дыры на тех местах, где вампира коснулась святая вода. Женщина-вампир уже почти освободилась от своего савана и начала ползти в сторону, откуда чувствовала запах горячей крови. Мужчина-вампир зашипел и прыгнул на Палатазина. Тот сделал шаг в сторону и назад, ударился спиной о стену и взмахнул бутылочкой.
Словно автоматная очередь, круглые отверстия линией пересекли лицо вампира, лишив его одного глаза. Адское существо рухнуло на пол, корчась от боли, словно его обрызгали кислотой. Когда Палатазин сделал шаг к нему, вампир вскочил на ноги, сотрясаясь от ужаса, и выпрыгнул через окно наружу, в водопаде серебристых осколков.
Женщина-вампир схватила Палатазина за лодыжку, подтягивая свое тело. Он налил немного святой воды из бутылочки на ладонь и брызнул ей в лицо. Она завыла, скорчившись, вывалилась из своего кокона, прижав обе руки к глазам. В следующую секунду она была уже на ногах, слепо нащупывая окно. Когда ладонь ее коснулась осколков на подоконнике, она перевалила свое тело через край разбитого окна и исчезла из виду.
Палатазин выглянул наружу, жмурясь, — ветер бил в лицо, колол иглами песчинок. Он увидел две удалявшиеся бегущие фигуры, услышал крик ненормального стрелка в соседнем доме: «Эй вы, пешки Сатаны, я караю вас рукой господа!» Последовали три быстрых выстрела, и фигуры исчезли за завесой бури. Палатазин был потрясен — он и не ожидал, что святая вода произведет такой эффект на вампиров. В желудке скручивался темный узел, перед глазами мелькали черные точки. Он слышал истерические всхлипывания Гейл внизу. Когда головокружение прошло, он посмотрел на бутылочку со святой водой. В ней осталось меньше половины. «Что в ней такого, в этой воде? Что может вызывать такую реакцию?» — удивленно подумал он. На ладони одиноко блестела уцелевшая капля. Палатазин понюхал ее, потом лизнул.
Вода была соленая.
«Морская вода?» — спросил он сам себя. Очевидно, соль вызывала мгновенный разъедающий эффект, стоило лишь ей коснуться мертвой плоти вампиров. Он не знал, зачем отец Сильвера дал ему морскую воду, но был чрезвычайно ему за это благодарен.
— Энди? — позвала снизу Джо. Потом еще раз, уже почти панически — Энди!
На дрожащих ногах он спустился по лестнице.
— Со мной все нормально, — успокоил он жену. — Все отлично. Но теперь нам придется проверить этот дом снизу доверху. Едва ли здесь кто-то еще прячется, но нужно убедиться. — Он заглянул в гостиную, где лежала скорчившись на софе Гейл, рыдая, как маленький ребенок.
— Все будет отлично, мисс Кларк, — успокоил он ее.
— Да-да, — быстро сказала она. — Только дайте мне отдышаться. Все, все уже в порядке.
Палатазин кивнул. Он знал, что долго в бездействии она находиться не будет. Он пожал ладонь Джо.
— Начнем с подвала, — тихо сказал он.
Томми бежал изо всех сил. За спиной пылал его дом. Он не предполагал, что пламя возьмется так быстро и так мощно, очевидно, помог ветер, раздувая огонь. Он долго стоял над телами родителей, просто глядя на них и думая, что делать дальше. Он знал, что должно теперь произойти. Его отец и мать будут спать до следующего вечера, а потом, в темноте новой ночи, они проснутся и выйдут на улицы вместе с остальными. Именно так всегда происходило в фильмах.
«Неумирающие. Какой холод в этом слове, — подумал он. — Какое оно бесповоротное, если ты переступил эту конечную линию, то назад тебе дороги уже нет. Но ведь это отец и мама, а не… вампиры!»
— Проснитесь, — прошептал он в темноту. — Папа и мама… проснитесь, пожалуйста!..
Но они даже не шевельнулись, и Томми видел глубокие прокусы на их горле, эти следы говорили ему, что родители уже никогда не проснутся теми, кем были до сих пор — Доном и Цинтией Чандлер.
Он долго стоял неподвижно, потом вернулся в свою комнату, надел джинсы, рубашку, старый плотный свитер и куртку, отыскал в стенном шкафу старый армейский рюкзак, которым пользовался короткое время, когда был в команде бойскаутов в Скоттсдейле. Он положил в карман куртки несколько спичек, остальная пачка была спрятана в рюкзаке вместе с запасными баллонами аэрозоля — лака для волос и дезодоранта отца. Он спустился на кухню, сделал себе несколько бутербродов с маслом и вареньем, завернул их в бумагу и тоже положил в рюкзак вместе с тяжелым мясницким ножом, который он отыскал в кухонном столе. Основной вопрос, стоявший перед ним, был: куда должен он двигаться? К океану или в горы? Он обдумал вариант, чтобы остаться в доме до рассвета, но отбросил его. Его родители не должны пересечь черту, отделяющую неумирающих от живых. И он не мог оставаться с ними в одном доме, пока они лежали, белые, опустошенные. Океан был слишком далеко, поэтому он решил двигаться в сторону гор.
Но оставался один нерешенный вопрос: как много еще живых людей оставалось в домах вокруг и как много вампиров поджидает бегущего в ночи мальчика? Он решил, что если и увидит по дороге кого-то, станет предполагать наихудшее из возможных вариантов. Томми накрыл тела родителей простынями, сунул пачку старых газет под кровать. Потом поплакал еще немного, прежде чем решился чиркнуть первой спичкой. Он зажег свой аэрозольный факел и коснулся пламенем простыней. Они почернели и очень скоро загорелись. Не было времени ждать и проверять, загорелись ли мертвые тела. Он повернулся и бросился бежать, чувствуя на лице жар пламени.
И вот он бежал теперь вдоль края Хэнко-парка. Песок жалил его щеки, ветер приносил манящий запах апельсинов со стороны смоляных ям, воздух металлом жег легкие. Он мог сказать с уверенностью, что буря за последние несколько часов немного утихла. Теперь по всему парку высились холмики песчаных дюн, сломанные ветви усеяли тропинку. Томми знал, что может бежать долго. Потому что он всегда бегал трусцой, с мамой и папой, по вечерам и оставлял их далеко позади, и видел, оглядываясь, что родители превратились на расстоянии в две медленно перемещающиеся точки. Сердце Томми, казалось, билось прямо в горле, не давая вздохнуть как следует. Он обернулся — ему показалось, что он видит красные отблески в небе, в том месте, где был его дом. Но едва ли он точно помнил, в каком именно месте был дом. Томми решил, что лучше вообще не оглядываться.
Он направился к северу, к единственному островку деревьев, которые могли укрыть его. В августе отец возил его в заповедник на Голливудской горе. Заповедник переходил в четыре тысячи акров (так говорилось в путеводителе) пространства Гриффит-парка. В парке имелось множество пересекающихся тропинок, но очень мало достаточно широких дорог, и Томми помнил свое удивление — как невелико оказалось расстояние, отделявшее совершенно нетронутую лесную местность от извилистых улиц жилого массива Голливуда. Значит, он должен добраться туда. Он знал, что сможет спрятаться в парке, но добраться туда — значит, пересечь самое сердце Голливуда, а он до судорог боялся того, что могло там таиться. Он все еще крепко сжимал в руке баллончик аэрозоля, с помощью которого прогнал чету вампиров Вернонов, и у него были надежные помощники — спички марки «Огненный вождь». «Которыми я сжег папу и маму», — внезапно подумал Томми. Он бежал, видел, как ветер взметал невысокие волны песка впереди, и вспомнил кадры из «Пришельцев с Марса», где напуганный мальчик бежал через склон песчаной дюны, и песок вихрем взметался из-под его ног, и мальчик вот-вот должен был провалиться в подземный мир инопланетных монстров.
И вдруг он заметил, что позади кто-то бежит, примерно в 30 футах левее. Томми обернулся, глядя через плечо. В темноте, словно оторванная от туловища, плыла ужасная бледная луноподобная голова. Томми прибавил скорости, зигзагами углубляясь в парк. Когда он снова осмелился обернуться, монстр исчез.
Высокое ограждение вокруг самой большой смоляной ямы сдуло ветром, черную поверхность смолы покрывал белый слой нанесенного песка, местами насквозь пропитанный чернотой. К