Его окружали высокие дюны песка, большинство из них наросло над остовами автомобилей. Они постоянно осыпались и перемещались с места на место, угрожая Томми погребением под горячим колючим песком, стоило лишь ему проявить неосторожность. День превратился в тусклый янтарный свет неба под аккомпанемент свиста ветра и сухого шуршания песка. Порывы ветра временами едва не сбивали его с ног. Ему казалось, что ветер приносит чей-то протяжный голос: «Малыш, малыш, куда ты бежишь, ляг и засни…»
Он продолжал идти вперед, и минуту спустя впереди показалось что-то темное, массивное… Сквозь змеящиеся струи песка он разглядел корпус «линкольна-континенталя». Краска с корпуса была содрана до блестящего металла, почти вся машина оказалась накрыта песчаной дюной. Он решил забраться на пару минут в кабину, чтобы очистить рот и нос от песка. Когда Томми потянул на себя дверцу водителя, высохший труп вывалился на него, протягивая к нему скрюченные пальцы рук. Томми проглотил вместе с песком истерический крик, сплюнул песок и пошел дальше. Ветер шептал вокруг, забирался, казалось, прямо в череп Томми: «Ляг и усни, малыш, приляг, отдохни…»
— Нет! — услышал Томми собственный голос. — Нет! Не усну!
Сделав еще три шага, он обо что-то споткнулся и упал. Оказалось, что ноги его наткнулись на протянутую закоченевшую руку мертвой женщины — кожа на ее лице натянулась, словно на барабане. Засучив ногами, Томми высвободился. Слезы жгли глаза. «Спи-и-и, — пел ему ветер. — Закрой глаза и засни-и-и-и…»
«Заснуть… как было бы приятно заснуть, расслабиться. Наверное, нужно отдохнуть, — подумал Томми. — Немного подремать. Закрыть глаза, а потом, когда я отдохну и восстановлю силы, я продолжу поиски. Точно, именно так я и сделаю».
«Может, — подумал он, — мистер Палатазин тоже сейчас где-то спит, свернувшись в песке». И над Томми начало затягиваться желтое песчаное одеяло.
Потом он осознал, что делает, и стряхнул с себя тонкое — пока — одеяло песка. Он с трудом поднялся на ноги. Сердце его колотилось. «Я ведь мог умереть вот так, — подумал он с жаром отрезвления. — Старуха-смерть едва не провела меня за нос, и это было даже приятно…»
— Нет, не поддамся! — крикнул он, хотя сам едва слышал уносимые ветром слова.
Томми опять побежал мимо брошенных, обглоданных ветром машин, мимо переползающих с места на место дюн, мимо видневшихся из-под песка мертвых тел, на которые ему страшно было смотреть вблизи, и поэтому он пробегал мимо, не останавливаясь. В тени одной высокой дюны он заметил отпечаток, напоминающий очертания упавшего тела. Томми охватила паника. Он понял, что мог и опоздать.
Впереди, на углу Ла-Бреа и Лексингтон-авеню Томми увидел тело Палатазина, распростертое под прикрытием корпуса автомобиля. Там, где Палатазину пришлось ползти, осталась длинная борозда.
Томми подбежал к Палатазину и склонился над ним. Он услышал его хриплое измученное дыхание.
— Проснитесь! — крикнул Томми, тряся его за плечо. — Проснитесь! Нельзя спать! Просыпайтесь!
Палатазин зашевелился, поднял руку, схватил Томми за плечо. Он смотрел красными глазами и явно не мог понять, кто перед ним. Песчинки забились в трещины и морщины кожи лица, и от этого лицо Палатазина напоминало русло высохшей реки.
— Кто здесь? — хрипло прошептал он. Голова его упала. — О, Боже, ты… Возвращайся назад… назад…
— Нет! Вы должны проснуться!
— Не мог далеко…
— Мы вместе найдем дорогу назад!
Но Томми понимал, что это невозможно. Палатазин был явно слаб, а ветер слишком силен, поток песка слишком плотен.
— Вставайте! Пойдем!
Он обеими руками потащил Палатазина за плечо. Незащищенное лицо Томми горело, словно в огне. Палатазин зашевелился, стараясь подняться, напряжение ясно читалось в его запавших глазах. Но ему удалось лишь встать на колени и прислониться к машине. Он тяжело, прерывисто дышал.
— Что… ты здесь… делаешь? — пропыхтел Палатазин. — Я же сказал тебе… сказал тебе оставаться дома!
— Вы можете идти? — спросил вместо ответа Томми.
Палатазин снова попробовал встать, но ноги отказывались ему служить. Сердце его бешено колотилось, легкие работали, словно кузнечные меха, но не могли снабдить организм кислородом. Он чувствовал головокружение, чувствовал, что может вот-вот потерять сознание, и поэтому судорожно вцепился в плечо мальчика, ища поддержки.
— Кажется… я не в такой хорошей форме, как предполагал… Легкие болят…
— Вы должны подняться! — крикнул Томми. — Я вам помогу. Держитесь за меня…
— Нет, — сказал Палатазин. — Лучше я лягу и немного отдохну… совсем немного.
— Вы должны подняться! — Томми затряс его, но Палатазин уже соскользнул на песок. Глаза его закрылись, он превратился в неподъемную массу безвольной плоти. И в этот момент Томми вдруг осознал, что кто-то стоит за его спиной, несколько справа. Он стремительно обернулся и оказался лицом к лицу с худощавым, какого-то очень странного вида пожилым мужчиной. Седая длинная неопрятная борода на его морщинистом коричневом лице развевалась на ветру. Одет он был в очень грязные голубые джинсы и желтую футболку с надписью «Тимоти Лири в Президенты». Ниже верхом на Белом Доме восседал сам Тимоти Лири, курящий самокрутку с марихуаной. Томми замер, словно окаменел. Мужчина смотрел на него ярко-голубыми, очень пронзительными глазами, словно не обращал внимания на бурю. Потом мужчина быстро посмотрел по сторонам и опустился на колени рядом с Палатазином. От него несло потом, грязью и канализацией.
— Ты ведь не из них, парень? Конечно, ты не из них, потому что тогда бы ты не стоял среди бела дня. То есть, того, что от этого дня осталось, да? Отчего неможется этому типу?
— Он умирает! — крикнул Томми. — Помогите мне заставить его проснуться!
Человек запустил чумазую ладонь в карман, несколько секунд ковырялся там, потом извлек прозрачную пластмассовую капсулу и раскрыл ее под носом у Палатазина. Палатазин тут же закашлялся, глаза его открылись. Томми почувствовал густой запах нашатыря.
— Мир, брат, — сказал мужчина, показывая букву «V» двумя пальцами — указательным и средним. — Амилнитрат нас еще не подводил!
Томми вдруг понял, что у мужчины нет никакой защиты от ветра и песка, ни маски, ни даже куртки.
— Откуда вы пришли? — спросил он.
— Я-то? Отовсюду, брат! Из-под теплой землицы, где бегут прохладные ручьи. Где в бетонной ночи играют бормочущие струи! — Он показал костлявым пальцем, и Томми обернулся. Он увидел открытый люк канализации.
— Вот там-то я и обитаю! Тут наверху нехорошие флюиды. Так-то, парень. Совсем, совсем нехорошие стали! Давай руку и спустимся на нижний этаж!
Человек принялся волочить Палатазина к дыре люка, черневшей прямо посреди улицы. Палатазин был в сознании, но явно в шоке. Дышал он все еще неровно и трудно. Томми помогал тащить его изо всех своих небольших сил. Бородатый мужчина спустился вниз на несколько металлических скоб-ступенек, потом помог опустить в темноту Палатазина. Затем в люк залез Томми.
На самом дне колодца, где кончались металлические скобы, где по стенам бежали трубы и кабели, мужчина перевел Палатазина в сидячее положение, поднял с пола фонарь с мощной линзой и поспешил наверх, чтобы закрыть крышку люка. Томми задрал голову, наблюдая, как исчезает круг света, а вместе с ним и вой ветра. Когда стало совсем темно и тихо, бородач включил свой фонарь и спустился вниз. Он посветил на Палатазина, который, слабо шевеля рукой, освобождал лицо от защитной простыни.
— Еще одну капсулу, брат?
Палатазин покачал головой.
— И одной хватит.
Ноздри у него просто горели, но по крайней мере голова опять обрела способность соображать. Какое это счастье — найти убежище от бешеного воя ветра. А на гнусные запахи человеческих экскрементов, царившие здесь, можно не обращать внимания.
— Красота!
Бородач сидел на корточках, лицо его было белым в отсвете фонаря, он смотрел то на Палатазина, то на Томми. Голова у него поворачивалась резкими толчками, как у птицы.
— Там, наверху, плохие флюиды, уже несколько дней, — сказал он наконец. Подбородок его дернулся, указывая вверх. — Лучше поосторожней наверху. Сечете?
— Вы кто? — спросил Томми.
— Я? Я — Большое К, Голливудский Призрак, Джонни Крысинз мое имя. Друзья зовут меня Крысси.
— Вы… здесь, внизу, живете?
— Нет, парень, не здесь еще!
Крысси нахмурился и показал пальцем вниз.
— Вон там!
Затем он широким жестом обвел окружающее пространство.
— Я живу всюду. Это мой особняк, и он свободен от любых нехороших флюидов, какие были, есть и будут. Здесь у меня миллион комнат, миллион коридоров. Журчащие ручьи, реки и озера… Да! Настоящие озера, парень, вообрази! Если бы мне протиснуть сквозь люк катер! Я был бы самым счастливым человеком под землей. Сечете? Ну, а вы, братья, что делали там, наверху, среди всех нехороших флюидов?
Палатазин пару раз кашлянул, сплюнул мокроту пополам с песком и сказал:
— Пытались пересечь Голливуд. Мне казалось, что у меня получится, но…
Он посмотрел на Томми.
— А почему ты ушел из дому? Я же сказал тебе оставаться!
— Если бы я послушался, вы бы были сейчас мертвы! Я же сказал, что могу вам помочь, и помог!
— Ты просто щенок!
Томми зло посмотрел на Палатазина. Когда он заговорил, в голосе его слышался металл:
— Вы мне не отец, поэтому можете не указывать, что я могу и что не могу делать.
Крысси присвистнул сквозь остатки передних зубов.
— Солидно-о-о! Прямо в центр, брат. Истина в кофейной чашке! — Он усмехнулся Палатазину. — Наш младший брат прав. Если бы я не услышал его крики, я бы и носа не показал наружу при всех сегодняшних нехороших флюидах. Так что, парень, успокойся, охлынь. Плохо пришлось бы тебе, а не ему.
— Наверное, мы должны вас поблагодарить за убежище.
— Не за что. Старина Крысси всегда рад помочь, когда может. Да, я уже сталкивался с парнями вроде вас. Они потерялись наверху, среди нехороших флюидов, которые высасывали у них воздух из легких. Некоторым я помог, — Его взгляд помрачнел. — Некоторым я уже не мог помочь. Капсулы их уже не приводили в себя. Вы как себя чувствуете?