[53], исусисе — вареный ямс и суп из арахиса.
May сжимала руку Финтана. Ей захотелось сейчас же сказать ему, что, как только Джеффри вернется, они поедут жить в деревню, подальше от всех этих злых людей, безразличных и жестоких, которые вынуждали их уехать, хотели разорить. «А куда поедем, May?» Она старалась, чтобы ее голос звучал весело, беззаботно, и крепче сжала руку Финтана: «Там видно будет. Может, в Огоджу. А может, поднимемся по реке до пустыни. Как можно дальше». Она грезила на ходу. Свет луны был таким новым, сверкающим, упоительным.
Когда они пришли в деревню, площадь была полна народа. От разожженных жаровен веяло запахом горячего масла, лепешек из ямса. Гудели голоса, дети бегали в темноте с криками, и совсем рядом звучала музыка барабанов. Откуда-то издалека доносились тонкие ноты санзы.
Марима вела May сквозь толпу. Потом они вдруг оказались в самом сердце праздника. На пятачке утоптанной, затвердевшей земли плясали мужчины, их тела блестели при свете костров. Это были молодые парни, длинные и худощавые, в одних лишь изодранных шортах цвета хаки. Они топали пятками по земле, раскинув руки в стороны, выпучив глаза. Марима оттащила May и Финтана подальше от круга танцоров. Бони исчез в толпе.
Стоя у стены дома, May и Финтан смотрели на плясунов. Плясали и женщины, неистово крутя головой, пока все не поплывет перед глазами. Марима взяла May за руку. «Не бойся!» — крикнула она. Втянув голову в плечи, May жалась к стене, чтобы остаться в тени. И вместе с тем не могла отвести глаз от танцующих посреди костров. Ее внимание привлекли мужчины, которые устанавливали на площади столбы. Между двумя столбами натянули длинную веревку. У одного из столбов была развилка наверху.
Барабаны не смолкали. Но гул толпы мало-помалу стих. Обессиленные танцоры попадали на землю. May хотела заговорить, но горло сдавило непонятное беспокойство. Она еще сильнее стиснула руку Финтана, чувствуя за спиной земляную стену, еще теплую от солнца. Увидела, как на каждый столб что-то подняли, и подумала сначала, что это большие тряпичные куклы. Но силуэты начали двигаться, танцевать, сидя на веревке верхом, и она поняла, что это люди, мужчины. Один — в длинном женском платье и с перьями на голове. Другой — голый, размалеванный желтыми полосами и белыми точками, в деревянной маске с большим птичьим клювом. Удерживая равновесие на веревке, свесив длинные ноги в пустоту, они стали сближаться, извиваясь в ритме барабанов. Под ними собралась толпа, испуская странные крики, призывы. Двое мужчин казались фантастическими птицами. Откидывали голову назад, разводили руки, как крылья. Птица-самец тянулась клювом к птице-самке, а та отворачивалась. То отскакивала, то подбиралась поближе среди смеха и криков.
Что-то могучее притягивало May к этому зрелищу, танцу человекоптиц. Музыка барабанов отдавалась теперь внутри нее, вызывая головокружение. Она была в самом сердце таинственного рокота, который слышала с самого своего приезда в Оничу.
Причудливые птицы танцевали перед ней, повиснув на веревке в свете луны, крутили масками с удлиненными глазами. Их движения стали похотливыми, потом они вдруг словно затеяли драться. Зрители вокруг тоже плясали. May дивилась блеску их глаз, крепости неутомимых тел. Посреди площади колыхалась завеса пламени, мужчины и дети с криками прыгали сквозь огонь.
May была так напугана, что едва могла дышать. Ощупью вернулась к стене дома, ища глаза Финтана и Мариму. Музыка барабанов все гремела. Невероятные птицы соединились на веревке, образовали гротескную чету, свесив непомерные ноги. Потом медленно соскользнули вниз, и толпа унесла их.
May вздрогнула — кто-то взял ее за руку. Это была Марима. Финтан стоял рядом. May хотелось плакать, она устала.
— Пойдем! — сказала Марима. И вывела May из деревни на дорогу, которая шла вверх через высокую траву.
— Они умерли? — спросила May.
Марима не ответила.
May не понимала, почему все это так важно. Ведь это всего лишь игра в лунном свете. Она думала о Джеффри. Чувствовала, как к ней возвращается лихорадка.
* * *
Джеффри совсем близко к озеру жизни. Вчера он видел монолиты Акаванши на берегу Кросса, возвышающиеся в траве подобно богам. Вместе с Окаво приблизился к базальтовым глыбам. Казалось, они упали прямо с неба, вонзившись в красную грязь реки. Окаво сказал, что они были доставлены из Камеруна силой великих колдунов Аро-Чуку. Один из камней высокий, как обелиск, метров девять, быть может. На обращенной к закату стороне Джеффри узнал знак Аниану, око Ану, солнца, необычайно расширенный зрачок Ус-ири, несомый крыльями сокола. Это знак Мероэ, последний знак, начертанный на людских лицах в память Хонсу[54], юного египетского бога, который носил на своем челе изображения луны и солнца. Джеффри вспоминает слова «Книги мертвых», переведенной Уоллисом Баджем; он может произнести их по памяти вслух, как молитву, заставляющую трепетать недвижный воздух:
Город Ану подобен ему, Осирису, богу.
Подобно ему Ану — бог. Ану подобен Ра.
Ану подобен Ра. Его мать — Ану.
Его отец — Ану, он сам — Ану, рожденный в Ану.
Черный камень — самый отдаленный образ бога Мина[55] с напряженным фаллосом. На черной грани ярко блестит в низком, предзакатном свете знак Ндри. Вокруг богов вихрится жизнь. В воздухе висят насекомые, красная земля исчерчена бороздами. Джеффри зарисовывает в свой блокнот священную эмблему царицы Мероэ: Онгва — луна, Аниану — солнце, Одуду эгбе — крылья и хвост сокола. Вокруг знака пятьдесят шесть выдолбленных в камне точек, ореол умундри, детей, окружающих солнце.
Окаво стоит рядом с камнем. На его лице блестит тот же знак.
Потом приходит ночь. Окаво мастерит из чего придется укрытие от дождя.
Над черными камнями медленно вращаются звезды.
На заре они снова пускаются в путь вдоль реки. Пирога рыбака доставляет их на правый берег Кросса, немного выше по течению от монолитов. Там обнаруживается ручей, наполовину скрытый деревьями, которые принес последний паводок.
«Ите-Бриньян», — говорит Окаво. Это там Атабли-Иньянг, там озеро жизни. Джеффри следует за Окаво, который входит в воду по пояс и прорубает путь сквозь ветви ударами тесака. Они продвигаются вперед в черной воде, почти холодной. Потом идут по скалам. Солнце стоит высоко, Окаво снял одежду, чтобы не цеплялась за ветви. Его черное тело блестит, как металл. Он прыгает с камня на камень, указывает путь. Джеффри с трудом поспевает за ним. Его хриплое дыхание отдается в тишине леса. В нем пылает солнце, все эти дни солнце жжет его изнутри, словно сверхъестественный взгляд.
Что я ищу здесь? — думает Джеффри и не может найти ответа. Из-за усталости и солнечного жара в глубине тела причины не отыскать. Единственное, что важно, — двигаться вперед, шагать за Окаво через этот лабиринт.
Незадолго до сумерек Джеффри и Окаво достигают Ите-Бриньяна. Тесный лесной коридор, которым они следовали весь день вдоль ручья, продираясь сквозь преграду деревьев, сквозь нагромождение скал, вдруг раздался вширь, подобно гроту, выходящему в огромный подземный зал. Перед ними озеро, отражающее цвет неба.
Окаво останавливается на скале. Его черты застывают, принимают выражение, которое Джеффри никогда не видел ни на одном лице. Лишь на какой-нибудь маске, быть может. Что-то жесткое и сверхчеловеческое. Глаза обведены тонкой чертой, из-за чего взгляд кажется пустым, а зрачки — расширенными.
Ни малейшего признака жизни ни в воде, ни в лесу, окружающем озеро. Тишина такая, что Джеффри чудится, будто он слышит шум крови в своих артериях.
Потом Окаво медленно входит в темную воду. На другой стороне деревья образуют непроницаемую стену. Некоторые так высоки, что солнечный свет цепляется за их верхушки.
Теперь Джеффри слышит звук воды. Некое дуновение меж стволов, меж камней. Вслед за Окаво он входит в воду и медленно идет к роднику. Средь глыб черного песчаника — маленький водопад.
«Это Ите-Бриньян, озеро жизни». Голос Окаво упал до шепота. А может, Джеффри только почудилось, будто он что-то услышал. Он вздрагивает перед водой, бьющей ключом, как в первый миг Вселенной. Холодно. Чувствуется какое-то дуновение, дыхание, исходящее из леса.
Окаво горстями зачерпывает воду и ополаскивает лицо. Джеффри пересекает озеро, оскальзывается на скалах. Вес намокшей одежды мешает ему выбраться на берег. Окаво протягивает руку и помогает подняться на камни у ключа. Там Джеффри умывает лицо, долго пьет. Холодная вода гасит жжение внутри тела. Он думает о крещении, он никогда уже не будет прежним.
Приходит ночь. Огромная тишина нарушается только голосом родника. Джеффри ложится на еще теплые от солнца камни. После стольких испытаний ему, полумертвому от усталости, кажется, что он достиг наконец цели своего путешествия. Прежде чем заснуть, он думает о May, о Финтане. Вот куда надо будет с ними перебраться, бежать из Оничи, скрыться от предательства. Здесь он сможет написать свою книгу, закончить поиски. Он, как царица Мероэ, нашел наконец место для новой жизни.
На рассвете Джеффри замечает над собой дерево. Ночью он не обратил на него внимания, быть может из-за темноты. Лежал, осененный им, сам того не подозревая. Огромное, многоствольное, оно укрывает ветвями источник. Окаво спал чуть выше, меж корнями. На земле, рядом со стволом, примитивный алтарь: разбитые горшки, бутыли из тыквы, черный камень.
Все утро Джеффри исследует окрестности родника в поисках других знаков. Но нет ничего. Окаво нетерпелив, он хочет уходить, прямо сегодня, после полудня. Они спускаются по ручью до реки Кросс. На берегу в ожидании пироги сооружают шалаш.