Каждый из них – просто пустая оболочка.
Чем дольше Хемель и Тенан смотрят на тело Басала, тем больше оно перестает быть телом Басала. Под напором их взглядов словно срывается маска и всё начинает меняться. У Басала все еще есть две руки, две ноги и голова, однако теперь его облик лишь отдаленно напоминает человеческое тело. Вернее, напоминал, потому что даже последние сходные черты внезапно улетучиваются, тело покрывается густым сине-фиолетовым искрением и начинает расти. Как бы руки и как бы ноги Басала торчат из большой потрескавшейся глыбы, которая постоянно кажется чем-то иным: огромным червем, свернутым в шар; глянцевым скрюченным щупальцем; шарообразным механизмом, собранным из тысяч микроскопических шестеренок, движущихся со скоростью растущей травы; хрустальной скорлупой, внутри которой переливается густая зернистая темнота; блистательным сознанием медленного света, который лениво отражается в призмах бесчисленных жидких фасет и очерчивает в воздухе невозможную форму многомерной линзы, искривленной чудовищно нелепым образом… Много форм, много сущностей и вещей, скрытых в одной форме, одной сущности и вещи. Или одна форма, одна сущность и одна вещь, скрытая во многих сущностях, формах и вещах, которые внезапно перестают ее прятать в калейдоскопе переменчивых обличий и позволяют в полной мере существовать. Так Басал мгновенно обретает постоянную, стабильную форму. Он становится массивной глыбой темного стекла, которая идеально вписывается в выход из туннеля и закрывает его, словно круглую крышку саркофага. Сине-фиолетовое искрение просачивается под стекловидную оболочку и клубится внутри электрическим пламенем.
В желто-красное свечение Панаплиана вкрадывается более яркий оранжевый оттенок, и огромное тело отрывается от стен камеры. Оно давит на Хемеля и Тенана прозрачным чешуйчатым панцирем, прижимает их к шершавой стене, а потом тащит по ее ледяной зернистости и бросает в холодный свет, что льется с простирающейся далеко под ними равнины. Эта равнина состоит из множества связанных между собой полупрозрачных форм – не органических и не механических, хотя и напоминающих тех легендарных существ, которые, вероятно, обитают на морском дне и о которых все слышали, но никто, или почти никто, не видел, как бы он это ни утверждал.
Тенан и Хемель знают, что это такое, потому что не раз наблюдали нечто подобное с помощью своих таблотесоров и ещё раньше, в туннеле, узнали этот холодный свет. Но еще никогда они не видели его так ясно. Еще никогда они не были так близко. Еще никогда не находились в Пространстве Конструкта и разумом, и телом.
Край пустоты, несомненно,
Увлекательный вид,
Но вам лучше отвернуться.
Замин неловко машет руками и медленно отворачивается. Перус вообще не двигается. Он и не должен. Он направляет свой эктоплазматический вырост назад и уже видит то, что Хемель заметит только через мгновение. Он понятия не имеет, что это такое.
Разат стоит на краю верхнего яруса Святилища и смотрит на город. Зараукард по-прежнему окружает разрушенную Арцибию туманной стеной, в глубине которой неторопливо мерцают бесформенные глыбы тяжелого золотисто-медного сияния. Каждый энку в поле его зрения предстает неподвижной статуей. Конусообразные гнезда окутала плотная тишина. Глядя на все это и впитывая каждую, даже мельчайшую деталь, Разат пытается найти то, что позволит ему наконец понять, что здесь произошло и какое это имеет отношение к тому, что он сделал в бездне под городом. Но хотя поверхности вещей послушно отражаются в его сознании, это ничем ему не помогает.
Разат задается вопросом, насколько вероятна возможность того, что он убил остальных энку и проведет остаток жизни в одиночестве в этом гнилом городе. Он размышляет о неиспользуемой тренировочной камере, которая работала безупречно, и о том, что пробуждение последнего живого энку-кромраха, как ему казалось, должно было вызвать совершенно другой эффект, как вдруг до него доносится тихий шелест. В этом звуке есть что-то острое, пронзительное – то, что легко проникает под панцирь и неприятно покалывает в глубине тела. Разат никогда не слышал ничего подобного. Он оглядывается, ищет источник этого звука и вскоре замечает, что в темной бездне под городом, видимой в промежутках между гнездами и вдоль края железобетонной направляющей, появляется нежное сине-фиолетовое искрение, быстро набирающее силу.
И это именно то, что Разат ожидал.
Он стоит спиной к Белой Пирамиде, но все равно чувствует, что она погасла. Кинув взгляд через плечо, Разат видит, что она развеивается, как дым. Что-то выпадает из пирамиды. Небольшой бледно-серый объект. Разат осторожно движется к нему.
Панаплиан, излучая желто-красный свет, медленно вращается вокруг непонятного объекта, напоминающего перевернутую шестиугольную башню, которая выступает из гладкой черноты низкого неба, нависающего над Пространством Конструкта, и обращена вниз, в сторону холодного свечения чуждых немеханизмов, отбивающих световой пульс псевдоживых организмов. Башнеподобный объект, блестящий, как полированный темно-коричневый кристалл, увенчан граненым шаром. В самой нижней его точке, там, где был выход из вертикального туннеля, видна небольшая выпуклость, переливающаяся сине-фиолетовым искрением. Выпуклость, которой совсем недавно еще не было.
– Что это? – спрашивает Тенан.
Халцедоновый Кнехт.
– Такой же, как в порту? – осведомился Хемель, вспоминая обычные кнехты – стальные или бетонные тумбы на пристани, к которым крепятся тросы кораблей, – и пытаясь понять, какое отношение они могут иметь к этой штуковине.
Немного другой.
– Нетрудно заметить, – огрызается Хемель. – Но раз это кнехт, значит, он служит для швартовки судов, да?
В каком-то смысле.
Хемель пытается представить корабль, который мог бы пришвартоваться здесь, но ощущает только холод, пробегающий по позвоночнику. Однако ему все же хочется знать, хотя и не настолько сильно, чтобы спросить прямо. Поэтому Хемель говорит иначе:
– Здесь что-то уже причаливало?
Еще нет.
Хемель и Тенан испытывают иррациональное облегчение, но наслаждаются им недолго, потому что Панаплиан тут же добавляет:
Но это изменится.
– Когда? – спрашивает Тенан срывающимся голосом, выдающим, что он догадывается, каким будет ответ.
Скоро.
Смотрите!
– Куда? – одновременно спрашивают Хемель и Тенан.
На вершину Халцедонового Кнехта.
Туда, где высвобождается
Оргоновый причальный трос.
Они направляют взгляд в ту сторону и видят, что сине-фиолетовое свечение набирает силу. Искрение снова появляется над поверхностью стеклянной глыбы, но только на короткий миг, и тут же, почти сразу, прячется обратно, и если бы Хемель и Тенан не взглянули прямо сейчас, то наверняка пропустили бы этот момент. Отступая назад, искрение оставляет на глянцевой поверхности металлическое, графитовое изборожденное яйцо. Вероятно, оно вылезло прямо из глыбы. И вот яйцо отделяется от поверхности и медленно опускается к равнине полупрозрачных форм, тикающих неорганизмов, источающих интенсивное серебристое свечение. Опускаясь, оно окружает себя восхитительным золотисто-медным сиянием и тянет за собой мерцающий сине-фиолетовый свет.
Началось.
Нам лучше быть подальше отсюда,
Когда пришвартуется.
– Что? – нервно спрашивает Хемель. – Что пришвартуется?
Панаплиан не отвечает. Он перестает кружить вокруг Халцедонового Кнехта и молча приближается к Хемелю и Тенану. Внезапно в поле зрения появляется нечто совершенно удивительное. Перус и замин переглядываются, не веря своим глазам. Даже Панаплиан замирает. Откуда-то появляется стройная кремневая лодка, в которой сидят три голых человека. Она молча пролетает мимо Хемеля, Тенана и Панаплиана. Люди смотрят на них, и они смотрят на людей. Все смотрят друг на друга. Никто ничего не говорит. Они провожают друг друга взглядом. Спустя некоторое время кремневая лодка и ее пассажиры исчезают вдалеке.
– Что это было? Что это значит? – вслух размышляет Тенан, но ответа не ждет.
Он хочет сказать что-то еще, но его голос вязнет в прижатом выросте, когда он замечает, что по мере приближения яйца в золотисто-медном сиянии к серебристому переплетению тикающих немеханизмов слабеет холодное свечение Пространства Конструкта. Полупрозрачные формы, из которых это пространство состояло, постепенно съеживаются, расцепляют свои светящиеся конечности и наконец гаснут, исчезают. Под металлическим яйцом открывается круговой портал, ведущий в черную, космически бездонную пропасть.
Теперь уже и Хемель это видит и не может перестать смотреть.
Яйцо опускается все ниже и ниже. Мерцающий сине-фиолетовый свет непрестанно удлиняется. Портал продолжает открываться. Его края перемещаются под Панаплианом, Хемелем и Тенаном. Расширяясь, портал постепенно гасит Пространство Конструкта. Становится невероятно темно. Желто-красное сияние Панаплиана вязнет во всепоглощающем мраке и каким-то жутким образом усиливает ощущение бездонности раскинувшейся под ними пропасти и присутствия в ней чего-то.
Того, что приближается.
Хотя Хемель и Тенан пока ничего не видят и не слышат, охватившее их чувство оказывается намного сильнее и гораздо острее того, что они испытали в яме Эбрены.
Панаплиан издает пронзительный звук, похожий на пронзительный, почти ультразвуковой свист, выходит из оцепенения, быстро ныряет вниз, затем разворачивается и устремляется вертикально вверх. Он все время ускоряется. Минуя Хемела и Тенана, Панаплиан притягивает их к своему чешуйчатому теплому телу и исчезает вместе с ними.
Разат наклоняется и видит, что из Белой Пирамиды выпало живое существо. Причем это не какой-нибудь энку, а нечто другое. Хотя, как и у боль