шинства энку, у него есть две руки, две ноги и одна голова, кожа у него голая и мягкая, волнистая и сморщенная. У него нет защитного панциря, под которым можно что-то спрятать…
Существо смотрит на Разата и говорит:
– Ламрех.
После этого тусклый огонек жизни, едва теплящийся в его глазах, гаснет. Существо неподвижно застывает, лопается, распадается на куски и рассыпается в пыль. Ветер развеивает прах и приносит запах свежести и открытого пространства. Разат чувствует его глубоко в себе. Это похоже на приятную щекотку, прикосновение забытой, но очень ценной, единственной в своем роде эмоции.
И он ощущает что-то еще.
Панаплиан уносит их в поток ослепительного света. Хемель и Тенан описывают в воздухе широкую дугу и падают на мягкую влажную траву. Их окружает запах влажной земли. Они с трудом поднимаются, преодолевая неуклюжую тяжесть собственных тел, которую им наконец удалось восстановить.
Свет теряет ослепляющую яркость, и тогда Хемель и Тенан замечают угловатое здание из красного кирпича, увенчанное высокими напорными башнями, редкие трубодома, окруженные карликовыми акациями и колючими кустами практо, а также возвышающийся вдали массивный конус Аполлабия с золотым куполом, который, восхитительно сверкая в лучах низкого вечернего солнца, парит в воздухе над спокойными волнами озера.
– Мы вернулись! – радостно восклицает Тенан.
– Угу… – бормочет без энтузиазма Хемель.
Перус направляет на него эктоплазматический вырост и спрашивает:
– Что случилось?
Хемель не отвечает, а Тенан видит, что замин не смотрит на город. Направив свой взгляд в ту же сторону, Тенан замечает, как черный, чешуйчатый конус, едва выступив из земли и раздвинув влажную траву, удаляется вглубь мерцающего Поля Мороси, которое выглядит как-то иначе, темнее, как будто сквозь зыбкую завесу мелкого, но густого дождя проглядывают нечеткие очертания чего-то огромного.
– Ты помнишь, что он говорил, – тихо говорит Хемель.
– Он пошутил.
– Он?! Не думаю. Он понятия не имеет, что такое шутка. Он не может составить ни одного разумного предложения, не говоря уже о том, чтобы… Нет. Он не шутил и не лгал. Басал, яма Эбрены, золотая втулка, Камень, а потом вдруг Пространство Конструкта… У тебя нет ощущения, что чего-то не хватает, что-то еще произошло, что-то, чего мы не помним?
– Нет. Хотя… Немного есть. Сам не знаю. Я запутался, а ты не помогаешь.
– А он поможет? – спрашивает Хемель, указывая толстым корявым пальцем на темное Поле Мороси.
– Ты же не собираешься…
От изумления Тенан даже присел.
– Если есть кто-то, кто знает, что здесь на самом деле происходит, что случилось с Друссом и для чего нас использовали, я ставлю на него. Я убежден, что там, в самом центре паутины, сидит хитрый паук.
– И спокойно ждет, когда мы сами попадем в его сеть? Это безумие!
– Не больше, чем спуск в яму Эбрены.
Тенан успокаивается и размышляет. Спустя некоторое время он говорит:
– Ладно, предположим, что Ракам говорил правду и Охотник за людьми находится там. Ты думаешь, можно просто подойти к нему и спросить?
Хемель отхаркивает мокроту, плюет в траву и, задыхаясь, переминается с ноги на ногу. Он ничуть не скрывает своего страха, что Тенан воспринимает как выражение величайшего доверия.
– Я должен… должен попытаться найти в этом смысл. Я должен убедиться, что мои подозрения верны. Ты делай, что хочешь. Можешь возвращаться в свой трубодом. Я не буду тебя задерживать.
– Об этом и речи быть не может! Где ты, там и я. Я тоже хочу разобраться, в чем дело.
– Но ты же понимаешь, что мы можем…
– Оставь, хорошо?
Хемель пожимает плечами и направляется к Полю Мороси. Он рад, что идет туда не один.
Они бредут в высокой траве. Морось переходит в проливной дождь, вокруг клубится редкий туман, падает видимость. Хемель и Тенан замедляют шаг и внимательно смотрят по сторонам. Они боятся попасть в пещеру Аворро, но продолжают двигаться вперед, к огромному темному объекту, маячащему за зыбкой завесой дождя. И хотя довольно долго им кажется, что они не только не приближаются к нему, но даже отдаляются, как будто гигант не дает им к себе подойти, внезапно, совершенно без предупреждения, Хемель и Тенан пересекают рубеж, за которым уже нет дождя.
За которым находится он.
За которым находится это.
Хемель и Тенан долго просто стоят и потрясенно смотрят. Они не могут произнести ни единого слова, потому что любое из известных им слов здесь неуместно.
Наконец, спустя какое-то неопределенное время, Тенан взрывается истерическим смехом и говорит:
– Клянусь Таботтом, вот это паук!
Хемель сдавленно хихикает и вновь обретает дар речи, хотя и впервые видит нечто подобное.
– Неудивительно, что Ракам испугался. Наконец он встретился с тем, что превзошло даже его. Почему этого не видно из города?
Здесь, за завесой дождя, сверкает безоблачное ночное небо из другого мира, так густо усеянное горящими точками звезд, галактик, планет, туманностей и спиралевидных облаков, что на нем практически не остается места для черноты. Космический свет озаряет всё нежным сиянием. Вокруг все ясно видно и светло, почти как в сумерках, когда солнце только закатывается за горизонт, но это сияние совсем иного, неизвестного на Усиме вида; оно исходит из глубины вещей, из глубины форм. И главное, из глубины того, что находится впереди и выше Хемеля и Тенана – из прозрачного шара, в котором летает, а может, и плавает, гигантская выщербленная чернота, напоминающая неравномерно обработанный обсидиановый наконечник стрелы, направленный острием в сторону Линвеногра. Наконечник размером с могучую гору. Наконечник, но вовсе не из обсидиана. Наконечник, похожий на заостренную планету, окутанную собственным светом и заключенную в прозрачный шар своей атмосферы, густой и твердой, как бронированное стекло.
Хемель и Тенан чувствуют себя невероятно маленькими и незначительными. Как муравьи, разглядывающие невероятно большой стеклянный шар, который никак не вяжется с их представлениями об известных им вещах и сущностях: они полагали, что шар своей тяжестью должен обрушить землю, а он едва касается острых травинок, ничуть не повреждая их.
Идея подойти к этому непонятному нечто и попытаться что-то спросить кажется сейчас еще более абсурдной. Неужели кто-то способен привлечь к себе его внимание? Неужели кто-то может остановить что-то подобное, если оно действительно вознамерилось уничтожить Линвеногр?
– Вернемся в город? – спрашивает Хемель.
– Поддерживаю, – отвечает Тенан.
Но они не двигаются с места. Они хотели бы уйти, но стоят вопреки своей воле. Далеко впереди, под выпуклой кривизной прозрачного шара, выныривает из земли крошечный черный конус – Панаплиан. Его присутствие еще больше подчеркивает ошеломляющие размеры Охотника. Раздается странное металлическое жужжание, а в ответ другой подобный дребезжащий звук – жесткая ультразвуковая вибрация, которую удается не столько услышать, сколько почувствовать всем телом, каждой косточкой.
Хемель и Тенан догадываются, что Панаплиан что-то говорит Охотнику, а тот ему отвечает, но воспринимают эту речь, как отзвуки трущихся друг о друга тектонических плит, и ничего не понимают.
– Интересно, о чем они разговаривают, – размышляет Тенан и неожиданно получает ответ.
– Он его отсылает.
Замин и перус нервно переглядываются и с удивлением замечают стоящих неподалеку трех Маленьких Людей. Это существа, похожие на людей, но гораздо меньше их. Они одеты в причудливые наряды, сшитые из шкур добытых на охоте животных и кусочков окрашенного холста, и увешаны предметами неизвестного назначения, которые находили во время своих бесконечных странствий. Обычно какая-то часть тела каждого из них является механическим устройством, и эти человечки не являются исключением. У одного – захватная рука, у другого – оптический глаз, а у третьего – квадратное отверстие в груди, в котором за матовым стеклышком медленно вращаются шестеренки.
Ракам упоминал о них, поэтому Хемель и Тенан почти не удивились. А если и удивились, то не сильно. Однако они не могут понять, как Маленьким Людям удалось незаметно подойти так близко.
– Что ты сказал? – спрашивает Тенан.
– Он его отсылает, – повторяет Оптический Глаз.
– Откуда ты знаешь? Вы их понимаете?
– Немного. Иногда, – объявляет Захватная Рука. – Мы подслушиваем достаточно долго.
– Зачем вы это делаете? – спрашивает Хемель.
– Из любопытства.
– Не боитесь?
– Мы умеем делать так, чтобы он не обращал на нас внимания. Или чтобы наше присутствие не имело для него никакого значения, – говорит он с улыбкой.
Хемелю ужасно любопытно, и он решает их подловить на слове.
– Если вы действительно понимаете их речь, то наверняка знаете, о чем сейчас говорит Панаплиан.
– «Панаплиан»?! – весело смеется Оптический Глаз. – Не похоже на имя. Звучит, скорее, как название. Как «шуруповерт». Или «шарадо-торт»? Никак не могу запомнить, как правильно.
– Вы сумасшедшие, – сердито говорит Тенан.
– А что это значит? – спрашивает Захватная Рука.
Хемель сердито фыркает и пытается сдержать растущее раздражение.
– Ладно, ладно! Довольно! Я знаю, к чему вы клоните, и не собираюсь в это играть! Только факты! Этот продолговатый и чешуйчатый, этот плавающий в земле, он сказал, что его зовут Панаплиан, и теперь он разговаривает с Охотником, а мы теряем время, вместо того, чтобы слушать, о чем он говорит. Верно, Тенан?
– Эй, погоди, – восклицает, просияв от радости, Квадратное Отверстие в Груди. – Ты Тенан?
– Да, – подтверждает перус. – А что?
– Значит, ты, должно быть, Хемель, – заключает Оптический Глаз, красноречиво глядя на замина.
– Откуда вы знаете? – нервно спрашивает Хемель. – Откуда вы нас знаете?
– Не вас, а ваши имена, слова, которые он почти всегда произносит вместе и смысл которых нам удалось частично расшифровать, – объясняет Захватная Рука. – Потому что, знаете ли, для этого требуется немного практики, но если хорошо прислушаться к их жужжанию, то можно иногда вычленить нечто похожее на слово, которое можно повторить, хотя и не обязательно понять. «Хемель» и «Тенан» появляются довольно часто. Интересно, почему.