н постоянно сопровождает меня. Твой отец на самом деле умер не от ножа. Его убило то, что случилось с нами. Все остальное – гребаная формальность. Ладно, ладно. Я знаю, что становлюсь скучным.
– Вовсе нет. Хочется услышать рассказ очевидца.
– Только гнать не надо! Тебе нужна настоящая история, а я, значит, мать твою, тяну!
– Конечно, хочу, но я ждал этого так долго, что несколько лишних минут ничего не изменят.
– Прости. Понесло меня. Я не должен был на тебя орать. Я немного нервничаю.
– Ничего. У нас есть время.
– Казалось, это счастливый случай. Короткий и легкий рейс за большие деньги. Контракт нам дал знакомый капитан. Сказал, что кто-то ищет опытных людей, на которых можно положиться и которые не будут задавать лишних вопросов. Мы отправились на встречу. Для них было важно время, а нам нужны деньги, поэтому мы быстро обговорили условия сделки. Через неделю в порт зашел «Метеор» – большой морской траулер, – и мы поднялись на борт. Только тогда его капитан, некто Эдвард Норрингтон, не вдаваясь в подробности, объяснил нам главную цель плавания. Мы узнали, что «Метеор» направляется к берегам Исландии, где его будет ждать корабль, на котором находится нечто, что нужно перегрузить на «Метеор» и доставить в российский порт за полярным кругом. Капитан еще добавил, что, подписав контракт, мы будем обязаны хранить тайну. Официально «Метеор» – рыболовное судно, и таковым оно и должно оставаться. Никаких вопросов. Никакого шпионства. Все, что мы увидим, должны держать при себе. У нас все еще был выбор. Если нас не устраивали условия договора, мы могли не подписывать документы. Мы бы вернулись на берег без каких-либо последствий. Разумеется, мы остались. Знаешь, Николай, ведь это приключение! Гребаное приключение! Наверное, поэтому меня забавляют такие отрывки, как тот, что я тебе показал. Смешат до слез.
– Вы отплыли сразу?
– Да. Немедленно. У них уже был укомплектован экипаж. Кстати, это была неплохая команда. Моряки из разных портов Европы. Начало плавания было очень приятным. Никто никуда свой нос не совал, все занимались своими прямыми обязанностями. Тишина, покой и никаких трений, потому что никто не хотел неприятностей. Но среди людей ходили разные слухи. В основном о корабле. Это было странное судно. Внешне оно походило на обычный морской траулер с подъемником на корме, но внутри не напоминало ни один известный нам корабль. Внизу был устроен настоящий лабиринт из пустых лабораторий, герметичных трюмов, обитых толстыми листами блестящей стали, застекленных камер, наполненных водой, алюминиевых столов с прикрепленными к ним манипуляторами, сложных машин, работающих на холостом ходу, и звукоизоляционных камер. Все это оборудование тонуло в холодном свете матовых ламп и спокойно ждало своего часа. Можно было и не быть параноиком. В такой обстановке теории заговора рождались сами собой. Кто-то распустил слух, что после выполнения задания моряков ликвидируют, и стало тревожно. Капитан отреагировал молниеносно. Он созвал собрание, на котором заверил весь экипаж, что никому ничего не угрожает, а сам рейс является законным и никоим образом не нарушает международного права. Кроме того, каждый может свободно перемещаться по кораблю, если это не мешает его обязанностям. Речь Норрингтона успокоила настроения, хотя на самом деле ни у кого не было причин ему верить. Так мы смогли доплыть до Исландии без особых проблем. «Метеор» встал на якорь в большой пустынной бухте. Он стоял два дня, а потом в пределах видимости появилась немаркированная подводная лодка, и мы двинулись за ней. Море было спокойным. Через несколько часов мы добрались до бухты поменьше, и корабль развернулся кормой к берегу. Капитан объявил тревогу и по громкоговорителю приказал всем наемным морякам собраться в кают-компании на верхней палубе и оставаться там до отмены тревоги. И как ты понимаешь, Николай, послушались не все.
– Дай-ка угадаю…
– Да. Именно это я и имел в виду. Застонал кормовой подъемник, и мы побежали смотреть, что там происходит. Море кишело аквалангистами. Они плавали вокруг толстых стальных канатов, которые исчезали под водой. Вдруг кто-то крикнул, и подъемник с явным трудом начал что-то вытягивать. По мере того, как наматывались канаты, корма корабля все больше погружалась в воду, словно на их конце висела какая-то невероятная тяжесть. Наконец через несколько минут на поверхности показались стальные крюки, подцепившие нечто, похожее на яйцо диаметром в два или два с половиной метра, графитовое и изборожденное. На широком стапеле траулера оно казалось крошечным и незаметным, но своей массой деформировало корпус. Помощники капитана отстегнули канаты и с помощью крана перекатили яйцо вглубь трюма. Так крен корабля был выправлен, и, хотя осадка у нас заметно выросла, можно было спокойно продолжить плавание. Тревога утихла. Матросы вернулись к своим обязанностям. Некоторые из любопытства спрашивали, что мы видели, но в наш рассказ о графитовом яйце отказывались верить. Они думали, что мы их обманываем.
Через несколько дней нас настиг шторм. Началась чудовищная качка, но в этом не было ничего странного. Наш курс все время лежал на восток. Шторм длился четыре дня, и, когда море успокоилось, «Метеор» резко затормозил и остановился с оглушительным скрежетом протестующего металла. Как будто сел на мель. Капитан сообщил, что корабль увяз во льдах. Мы недоуменно посмотрели друг на друга и выглянули наружу. Действительно. «Метеор» дрейфовал в огромной толстой льдине. Ледяная глыба имела несколько сотен метров в диаметре, причем море замерзло только в этом месте. Дальше море до самого горизонта было свободно ото льда. Ничего подобного я в жизни не видел.
После нескольких часов нервного ожидания Норрингтон объявил, что корпус не поврежден и причин для беспокойства нет, он также заверил, что лед должен сойти в течение нескольких дней, но если этого не произойдет, он вызовет спасателей из Мурманска. Потом пришел к нам со своими людьми. Тайно.
Капитан не хотел огласки. Он попросил нас проверить, в каком состоянии винт и руль. Оказалось, что на «Метеоре» только у нас с Галеном есть соответствующая квалификация. Тогда я понял, что все водолазы, которых мы видели во время погрузки яйца, входили в экипаж подводной лодки.
Мы договорились. За дополнительную плату, конечно.
Нам потребовалось менее часа. Больше времени ушло на то, чтобы проделать прорубь. Винт и руль оказались целы, но мы были так поглощены осмотром, что не обращали внимания ни на что другое. Только когда я вылезал из проруби, мой взгляд упал вниз. Я тут же схватил Галена за плечо и показал пальцем. Под кораблем находилось нечто. Оно было огромным, наполовину выступающим из темных глубин. Оно медленно вращалось. Его поверхность переливалась мерцающими искрами, складывающимися в абстрактные иероглифы. Мне жаль, что я это увидел. Эту картину я уже никогда не смогу забыть.
Мы выбрались из воды и помчались к капитану. Мы были на полпути к мостику, когда раздался грохот, сотрясший палубу. Тут же появился Норрингтон со своими людьми и велел нам запереться в каютах. Как ты догадываешься, Николай, мы не собирались следовать этому распоряжению. Мы двинулись за ними. До места, где нечто пробило насквозь несколько стальных переборок, создав новый коридор, начинавшийся там, где в распоротом бронированном трюме лежало графитовое яйцо.
Люди капитана достали оружие и велели нам сваливать. Потом кто-то начал стрелять. Началась суматоха. Гален оттащил меня в коридор, и мы побежали к каютам. Внезапно наступила тишина. Мы оглянулись. Позади нас мелькнула какая-то фигура, более напоминавшая тень или кляксу жидкой сажи. Было слышно, как она движется. Такие тихие шаги: тыш, тыш, тыш, тыш… Словно осторожное прикосновение конечностей насекомого.
Мы быстро свалили оттуда, но продолжали слышать это за спиной. Все ближе и ближе. У нас не было шансов. Тогда Гален крикнул: «Через камбуз!». Там всегда сидели несколько матросов. Достаточно, чтобы замедлить погоню. Их вопли смолкали за нашими спинами один за другим. Но мы выиграли достаточно времени. Заперлись в оружейной комнате за каютой капитана и провели в ней больше суток. Мы лежали в темноте и боялись произнести хоть слово. В итоге, однако, любопытство пересилило страх, и мы высунулись наружу.
Лед отступил, и «Метеор» свободно дрейфовал по Норвежскому морю. А на борту оставались только мы двое. Остальные члены экипажа бесследно исчезли. Никаких трупов. Никакой крови. Ничего. Исчезло и графитовое яйцо. Корабль был поврежден. Электрика отключилась. Впрочем, два человека не смогли бы запустить генератор, даже если бы он оказался исправен. Мы не могли позвать на помощь, поэтому собрали в шлюпке запасы воды и еды, а затем спустили ее на воду. Но далеко не уплыли. Через несколько часов нас подобрал русский крейсер «Енисей».
– Норрингтон успел связаться с Мурманском?
– К нашему счастью.
– Русские поверили в вашу историю?
– Понятия не имею. Они допросили нас, записали показания и попросили расписаться. Потом отвезли в порт, из которого мы и уплыли. Они также сказали, что знают, где нас найти, и для нас лучше, чтобы мы все забыли. Как будто все так просто. Через неделю мы оба получили уведомление из банка о том, что на наши счета поступили значительные денежные средства. Гораздо больше, чем полагалось за этот гребаный рейс. Ты же понимаешь, Николай, что я никогда в жизни не был в банке и не открывал счет. Но там было достаточно денег, чтобы начать пить. Остальное ты знаешь?
– Я знаю.
– Ты не выпил пива.
– Извини, но мне не хочется. Уже поздно, мне пора.
– Что ты собираешься делать?
– Я же говорил…
– Ты все-таки хочешь разведать это пастбище человеческого опыта самостоятельно, да?
Клаус расхохотался.
Даже в тот день, когда «Волк» уходил в рейс к берегам Индии, воспоминание о гортанном хохоте Клауса не позволило Николаю насладиться этим моментом. Он никак не мог понять, что так рассмешило старого моряка. Это не давало ему покоя. Он судорожно держался за борт и старался не думать об отце.