Бездна рокотала и сварливо ворчала, но вдруг по ней прокатился гул, который распался на тысячи отдельных журчащих мелодий, а потом все они, одна за другой, утонули в раскатистом шуме, бесчисленном количестве громких, скрипучих перешептываний на незнакомом языке. Перус старался не обращать внимания на эти звуки, доносившиеся из бездны, и поначалу это удавалось без особых проблем, так как он вынужденно был сосредоточен на изучении дороги. Но когда Тенан поймал ритм – нога вперед, осторожное касание карниза, смещение тела, нога вперед, осторожное касание карниза, смещение тела, – движения стали автоматическими, а мысли все чаще обращались к странным звукам. Чтобы прекратить это, он попытался сосредоточить внимание на чем-то другом. Он отчаянно искал какую-нибудь зацепку, и вдруг вспомнил, что слова Хемеля о разном восприятии света, вызванным различным строением органов зрения, всколыхнули в нем нечто, что он сразу отверг, движимый внезапным побуждением. Остался лишь отголосок того ощущения, тонкий набросок. Тенан силился его воспроизвести и наполнить содержанием, хотя и ощущал сильную ауру убеждения, что не следует этого делать. Он кружил вокруг того, что не мог уловить, перескакивал от одной ассоциации к другой, и внезапно это ему удалось. Он вцепился в свою находку изо всех сил и не собирался отпускать.
– Хемель… – прошептал Тенан, не останавливаясь.
– Ты что-то сказал? Повтори, только громче. Плохо слышно в этом шуме.
– Как можно видеть то, чего нет?
– Почему ты спрашиваешь?
– Потому что я не могу понять.
– Чего?
– Как это работает.
– Ты не можешь выражаться яснее?
– Карнавал Таботта, нашествие наваждений, странные конструкции, перестройка…
– Что с этим не так?
– А то, что на самом деле ничего этого не происходит.
Хемель тяжело вздохнул.
– Что ты опять выдумываешь?
– Я?! Это вы! А может, это что-то другое. Это всё… Я перестаю что-либо понимать. Это как с этим Импульсом, который поразил только Басала.
Замин почувствовал неприятный зуд в затылке.
– Что ты выдумываешь? – спросил он хрипло.
– Все там, в моих воспоминаниях, достаточно только взглянуть на них под нужным углом. Когда ты объяснил, как работают глаза заминов, в моем сознании что-то сдвинулось. Сначала я не понял, что произошло, наверное, это такая привычка, выработанные рефлексы, заставляющие нас не замечать, но я не сдался и в итоге зафиксировал все в ментальном поле зрения. Хотя мне это совсем не нравится. Совсем.
– Что ты увидел?! – настойчиво повторил Хемель.
Оба они осознавали, что заходят в сомнительное пространство призрачного Линвеногра, почти полностью построенного в сознании местных жителей.
– Ты знал об этом, да?! Скажи, что знал! – воскликнул Тенан.
Замин старался сохранять спокойствие.
– Для нас, ну хорошо, для меня всё это было абсолютно реально, большинство явлений должны были быть такими. И даже если временами появлялись сомнения, я их сразу же отгонял, стыдливо скрывал перед другими. Ведь я ощущал этих чуждых существ в своей голове, слушал их команды и позволял им действовать моими руками, которыми затем монтировал капилляр для транспортировки белого ветра или же строил шестиугольные ячейки, чтобы облака могли крепиться к ним своими тонкими конечностями. Выходя из транса, я оставлял готовые или частично законченные конструкции и впоследствии никогда их не искал, но это ничего не доказывает. Для меня, повторяю, для меня это было реально, хотя случалось, что…
Хемель замолчал. Он пытался что-то сказать, но не мог. Что-то душило его изнутри и блокировало слова. Он никогда еще не чувствовал себя так – словно остановился на пороге темной комнаты и с ужасом осознал, что внутри находится нечто такое, чего ему ни при каких обстоятельствах не следует видеть. Тенан ощущал его страх и понимал первопричину. Ему был знаком источник этого страха.
– Значит, я был прав, – сказал он. – Ты не уверен в своем опыте. Это интересно, потому что я не замин и до сих пор у меня не было причин сомневаться в правдивости того, что происходит во время карнавала Таботта, но сейчас… Сейчас я помню кое-что другое.
– Да твою ж мать…
– Ничего не говори. Оставь это мне. Четыре года назад, рано утром, сразу после карнавальной ночи, я отправился в порт за посылкой. Мне надо было забрать подарок для уважаемого старейшины моего трубодома – живую деревянную скульптуру, созданную трутлями, доставленную в Линвеногр одним из больших купеческих кораблей, которые могут ходить не только по озерам и рекам, но и по морям. Я всегда мечтал попасть на такой корабль и посмотреть на него с близкого расстояния, поэтому был рад, что моя мечта сбылась. К тому же появилась редкая возможность поиграть с произведением трутлей. Так что меня ждало двойное удовольствие, и я не спешил обратно в трубодом. Преодолев более половины пути, я заметил группу из пяти тульп, парящих над узким переулком. Я подошел ближе. Оказалось, тульпы кружат над небольшим квадратным участком земли, расположенным между домами заминов. Площадка эта была обнесена импровизированным забором и охранялась двумя гвардейцами. Я сразу понял, что здесь не пройти, и немного расстроился, потому что слева от меня была стена Энез, и мне пришлось бы вернуться к Аполлабию, а затем пройти через Салос или же двигаться по каналам в сторону Томора, а затем вдоль берега озера. В любом случае меня ждала долгая прогулка. Я спешил, но мне стало любопытно, что происходит за забором. Впрочем, не только мне. Вокруг уже собралась большая группа зевак. Я присоединился к ним.
Как я уже говорил, между домами был небольшой квадратный заболоченный участок, топкий и густо поросший водной травой. И там, в этой травянистой трясине, сидели кружком четверо заминов. У них были пустые отсутствующие взгляды, но их руки работали с необыкновенной точностью. Они все время тянулись к своей пасти, вынимали из нее маленький желтый сияющий кирпичик, а потом оставляли его перед собой в воздухе, и он не падал. Когда я пришел туда, кирпичей было уже очень много, но замины продолжали добавлять всё новые. Они складывали какой-то сложный желтый механизм из соприкасающихся летучих частей, пересекающихся под странными, невозможными углами. Зрелище было завораживающим. Я посмотрел вверх. Над погруженными в карнавальный транс заминами величественно кружили тульпы, словно не желая пропустить ни одного этапа создания кирпичной машины. В то утро лучи восходящего солнца с такой легкостью проникали сквозь их панцири, что они казались полыми внутри. Я помню каждую, даже мельчайшую деталь, необычную фактуру их шипов, зыбкие движения сегментарных щупалец, форму облаков, лениво плывущих по небу. Затем я сосредоточился на работающих заминах и потерял счет времени. Когда я снова начал нормально соображать, положение солнца заставило меня осознать, что мне давно следует быть в порту, и я побежал окольным путем.
Это было так, я уверен, но теперь воспоминание выглядит немного иначе. Все почти так же: тульпы, зеваки, гвардейцы, замины всё так же сидят кружком, но нет никаких желтых сияющих кирпичей… Замины просто жрут грязь и траву, пригоршнями запихивают себе в пасть это месиво, жадно жуют, а потом выплевывают слизистую массу, стекающую по их животам. Уже почти не видно их ног, погребенных под пережеванной грязью…
В другой раз, кажется, шесть лет назад, я случайно оказался в…
– Нет, довольно, хватит! – выдавил из себя Хемель. – Я не хочу это слышать. Может, это ложь, какое-то коллективное безумие, а грязь – это просто грязь, может, так оно и есть, как ты говоришь, и ничего не происходит, а может, наоборот: ты увидел сущность чудесного превращения, и грязь действительно превратилась в желтые сияющие кирпичи. Может, ты увидел что-то, что обычно скрыто для нас, так как мы не должны видеть это и осознанно участвовать в этом процессе…
Тенан ожидал такую реакцию.
– Тебя никогда не удивляло, что всё, абсолютно всё, что создается во время карнавала Таботта, бесследно исчезает через несколько дней?
– Часть этих объектов, возможно даже все, наверняка забирают замины, собирающие ксуло для Эбрены. А ремонтом зданий – это не секрет – занимаются профессиональные ремонтные бригады, специализирующиеся на таких работах.
– Если ты прав, то доказательства мы найдем в кессоне.
– Да, конечно, я прав.
– А что, если там будут только ксуло?
– Не думаю, сам убедишься.
– Если я смогу осмотреться и будет на что посмотреть…
Хемель не стал продолжать тему, и Тенан решил, что пока лучше оставить его в покое. Он вытянул ногу, нащупал карниз и подался вперед. Внезапно стена закончилась. Перус от неожиданности потерял равновесие и с визгом отклонился влево. Хемель отреагировал машинально. Прежде чем он успел сообразить, что происходит, его рука сама собой двинулась вперед, сжала пальцы на густой шерсти Тенана и вернула его в вертикальное положение.
– Ради Таботта! – проревел он. – Осторожнее, глупый перус! Я не хочу остаться один.
– Это, кажется, не то, – простонал Тенан, едва успокоив дыхание.
– Если карниз обрывается и с этой стороны, то у нас проблема.
– Ты не слушаешь…
– Может, она ощущает наше присутствие и играет с нами, убирает карниз по частям, а если ей это наскучит, то, скорее всего, исчезнет и то, ради чего мы идем…
– Ты не слушаешь! – крикнул Тенан.
– Что?!
– Не что, а кого! Меня. Я говорю, что это не то. Стена уходит влево. Думаю, мы добрались.
Хемель мгновенно взял себя в руки.
– А, вот почему… Можешь проверить?
– Сейчас…
Тенан принялся это делать с большой осторожностью, но с каждой секундой сомнений оставалось все меньше.
– Ну и? – нетерпеливо спросил Хемель.
– Это, должно быть, то. Я могу коснуться только одной стены, уходящей под прямым углом от стены, вдоль которой мы все время шли. В глубине я ощущаю большее пространство, тянет влажным воздухом, внизу твердая и липкая поверхность, возможно засохшая слизь. Подержи меня, я проверю, что дальше.