Энн застегнула куртку, схватила шапку и выскочила из палатки. Она проскользнула между изумленными людьми и исчезла в коридоре.
– Як! За мной! – крикнул Уильям. – Остальные остаются на своих местах!
Они побежали за Энн. В первый момент их сопровождало искаженное эхо слов Уильяма, скомканное в шуршащий сгусток металлического скрежета.
«Не сюда, мама, назад и налево».
Следуя за голосом Брайана, Энн все дальше уходила в лабиринт халцедоновых коридоров. Она задыхалась, пульс стучал у нее в ушах. Голос сына полностью поглощал ее внимание, поэтому она даже не заметила, что Уильям и Як бегут прямо за ней. И это их устраивало, потому что они не собирались ее задерживать. Еще нет.
Внезапно они потеряли ее из виду. Они начали нервно обыскивать коридор.
– Где она? – прокричал раздраженный Уильям. – Не растворилась же в воздухе.
– Мы что-то пропустили, какой-то проход, проем…
– Я усилю сигнал слежения. Если она все еще в пределах досягаемости, мы обязательно найдем ее.
«Пройди через туннель, затем обогни столб и спустись по наклону».
Шепот Брайана становился все громче и отчетливее. Энн чувствовала, что с каждым шагом приближается к сыну. Она спустилась по широкому пандусу и оказалась в низкой, но просторной камере, напоминавшей подземный гараж. Трудно было судить о ее размерах, потому что свет фонарика был слишком тусклым, чтобы осветить помещение целиком. Голос Брайана умолк. Женщина беспомощно огляделась. Вдруг она что-то увидела. Вдали, где-то в глубине комнаты, мерцала желтая искорка. Она манила и притягивала. Энн не удержалась и двинулась к ней.
«Правда красиво, мамочка?».
Брайан был прав. Там стоял большой хрустальный шар. Он был больше ярда в диаметре. В его молочной полупрозрачной сердцевине плясала золотая искорка. Восхитительно и неторопливо она переливалась снизу вверх и сверху вниз. Она источала золотое сияние, которое проникало вглубь тела и светило в нем невероятно искренней нежностью, глубоким состраданием, безграничной любовью. Этот чудесный, ослепительный шар из цельного, шелковисто-гладкого кристалла был подобен зримому присутствию заботливого и любящего бога. Энн качнулась, опустилась на колени и зарыдала. Горячие слезы потекли по щекам.
– Да, милый, красиво.
«Ты должна помочь мне, мамочка».
Когда Энн смотрела на шар, все казалось понятным, очевидным и легко принималось. Ни о чем не нужно было спрашивать. Энн знала, что нужно делать, она смирилась с этим и не пожалела, что ее обманули.
Уильям и Як все еще кружили по коридорам и не могли найти ее.
– Датчик показывает, что Энн рядом, но я не знаю, как до нее добраться. Кажется, это где-то под нами. Ничего не понимаю.
– Она нашла какой-то спуск. Мы должны были заметить.
– Невозможно. Мы проверяли несколько раз.
– Тогда давай еще раз проверим.
Энн навалилась на шар всем телом. Он был очень тяжелый, но женщине удалось сдвинуть его с места. Он медленно покатился вперед. Но золотая искра по-прежнему переливалась снизу вверх и сверху вниз в одной плоскости.
«Еще немного. В конце комнаты поверни направо, затем вверх по наклону и до конца коридора».
Голос, который она слышала, принадлежал уже не Брайану, но Энн это не волновало: шар придал ей сил, чтобы она могла наконец смириться со смертью сына и мужа. Она сожалела только о том, что скоро ей придется расстаться с этим хрустальным чудом. С огромным усилием перекатила шар через край пандуса. Дальше было уже легче. В конце короткого коридора находилась халцедоновая воронка – вход вертикальной шахты. Шар идеально подходил туда. Он исчез внутри с характерным звуком глухого всасывания, как у пневматической почты. У Энн не осталось сил. Пот замерзал под одеждой, и она почувствовала, что далеко не уйдет. Она села у стены. В таком положении ее и нашли.
Энн слабо улыбнулась.
– Это опять вы… Я знаю, почему вы притащили меня сюда.
– Да? – спросил Уильям, внимательно оглядываясь по сторонам.
– Я должна была ответить на зов.
– На зов?
– Тот, который вы не слышали. Кажется, мне удалось. Я прошла инициацию?
– Разумеется, – ответил Як.
Тут Энн вспомнила, что в Антарктиде нет и никогда не было коренного населения. Она разразилась смехом, и эхо превратило его в грустную мелодию с множеством ритмов, напоминающую что-то мимолетное, прекрасное, безвозвратно утраченное.
Сорммирк
Проливной майский дождь стекает по мелким листьям яблони, словно время, сочащееся сквозь сложную сеть гигроскопичных протоков, достигающих самых скрытых, самых загадочных уголков моего тела.
Я, Сорммирк, – тот, кто привел в движение самого себя и сумел оторваться от Матрицы, – я повторяю это бесконечно, рассматриваю с разных сторон, пробую всевозможными способами, но все равно ничего в этом не понимаю.
Я дрожу, будто вижу огромную тень, которая маячит под ровной гладью спокойного озера, и пытаюсь вспомнить, как оказался в доме Скарлетт и что я здесь делаю. Но я не могу. У меня в голове пустота, которую я с нарастающей паникой пытаюсь заполнить.
Мне сложно понять, что приближает меня к открытию тайного смысла и что отдаляет от него. Я иду на ощупь, исследую различные возможности и терпеливо подгоняю под себя невозможные формы чуждых вещей, длинные последовательности незнакомых слов и загадочные образы и эмоции, которые постоянно возникают в моем сознании.
Ее отец стоит рядом, слева от меня, Скарлетт плачет, скорчившись в кресле за моей спиной, а Джон, бледный и потрясенный, смотрит в окно, почти прижав лицо к стеклу. Над треугольным запотевшим пятном, оставленным на стекле его дыханием, в отражении видны глаза Джона, бегающие, испуганные, заглядывающие во все закутки сада. Во все, кроме того места под яблоней, где лежит мокрый темно-коричневый ком, над которым еще поднимается тонкая лента седого дыма.
Плоды этих усилий не впечатляют, но с этим ничего не поделаешь. Опыт неудачных экспериментов подсказывает мне, что любая попытка ускорить этот процесс только уведет меня в сторону. Я потеряю след и погружусь в иллюзию, которую будет трудно развеять. Здесь есть свой темп, который то ускоряется, то замедляется, и зависит он никак не от меня, а от чего-то другого, минерально вписанного в глубинные структуры материи, из которой я состою.
Все молчат. Я с трудом сглатываю слюну и собираюсь с духом. Мой взгляд наконец осмелился скользнуть по омытым дождем яблоневым листьям и застыть на пригорке мокрой шерсти. Да, я уже вспомнил. Джон обещал, что если я приеду вместе с ним, он одолжит мне на выходные свой «корвет». Но я не поэтому согласился. Я дружу со Скарлетт с детства и хорошо знаком с ее родителями. Поэтому мне казалось, что я смогу уладить дело по-дружески, без особых трений. И действительно, у нас все шло неплохо. До определенного момента.
Поэтому даже сейчас я не рискую запустить ускоренную циркуляцию мыслей и не пытаюсь силой извлечь потенциальные решения из глубоких каверн разума. Я знаю, что это ничем не поможет, а только усугубит мое положение, и без того тяжелое. Я мог бы даже счесть его безнадежным, если бы всеми силами не гнал от себя эту мысль. Поэтому в своем исследовании я ограничился тем, что произошло со мной, и более поздними явлениями, спонтанно вытекающими из бездны сознания и материализующимися в измерениях, окружающих то место, куда я попал.
Кто мог предположить, что все так усложнится? Джон и Скарлетт встречались почти три года. Нет-нет, я ее не ревновал. Мы были с ней слишком похожи, чтобы между нами возникло то напряжение, из которого рождаются подлинные горячие чувства. Естественно, мы прошли через постель, этого было трудно избежать, но мы оба не сомневались, что не это нам нужно, хотя для уверенности повторили наш опыт несколько раз. Когда Скарлетт начала встречаться с Джоном, я был уверен, что из этого что-то получится. Я был за нее очень рад. Они совершенно не подходили друг другу, и именно потому, вероятно, их так влекло друг к другу. Она умная, сложная и очень ранимая натура, а он ловкий позер. Да, амбициозный и трудолюбивый, но довольно примитивный, увлеченный спортивными машинами и не пропускающий ни одной вечеринки в городе. Как оказалось, это идеальное сочетание. Они прекрасно понимали друг друга, быстро стали неразлучными. Но через два года, в честь годовщины их отношений, Джон принес Скарлетт подарок, изменивший всё, – собаку.
Я стараюсь не думать о бесчисленных способах угасания моего сознания здесь, но при этом не упускаю из виду данную перспективу и ни на миг не забываю о настоящей опасности. Я постоянно балансирую на грани и до сих пор не придумал, как качнуть мою экзистенцию в сторону дальнейшего существования. А времени у меня все меньше. Время перестало работать на меня с тех пор, как неудачный сдвиг течения сознания выкинул меня с орбиты и столкнул на эту опустошенную планету, покрытую грязным льдом.
Я упал и лежу без сил.
Каждой частицей своего расколотого тела я вошел глубоко в ледяное месиво.
Я питаюсь вездесущим холодом.
Я наблюдаю дрейфующие мысли – свободно прорастающие идеи, бледные призраки невнятных образов, мерцающих подобно газовым всполохам. Остатками перегоревших чувств ощущаю движение льда, вглядываюсь в кружащие огоньки, которые то отталкивают, то притягивают металлическое небо, либо слежу за шествием тяжелых, медленных тварей, чьи мощные ноги сплетены из множества мелких существ. Однако я до сих пор не знаю, что мне нужно сделать для своего спасения. Мое внимание по-прежнему обострено, и я медленно, медленно теряю силы.
Что может произойти между людьми, которые любят друг друга? Я не говорю об обычных размолвках или ссорах, которые чаще всего рождаются из мелочей, житейских дел или глупостей, которые из-за внезапно вспыхнувшей бури эмоций способны перерасти в минутную, секундную трагедию. Каждый испытывал нечто подобное. Всем знакомы такие ситуации, когда мимолетное замечание близкого человека вызывает истую ярость. Но не все знают, что происходит, когда в нормальных отношениях между двумя взрослыми людьми возникает нечто третье. Не любовник или любовница, а именно нечто, какая-то чуждая сила, стремящаяся утолить непонятный голод. Для Джона и Скарлетт это нечто приняло форму маленького темно-коричневого фокстерьера. Все началось с того, что они не могли решить, какое дать ему имя. Вернее, могли, но он хотел назвать пса не так, как она, и они не смогли прийти к компромиссу. Потом стало только хуже.