ще здесь. Он стоял над ними и мрачно улыбался.
– Что это было? – спросил Хемель, глядя ему в глаза.
– Камень, – ответил Ракам. – Он снова перевернулся.
– Что?!
– Увидите. Внизу.
Эркенон
Альфред хорошо знал, каково это, когда амбиции не соответствуют тому, что приносит жизнь.
Казалось, он обречен на успех. Он вырос в богатой семье, учился в престижных школах и обладал художественным талантом, который мог развивать с детства, потому что родители не жалели денег на поддержку его способностей. Тем не менее, картины Альфреда не продавались. Критики утверждали, что они «никакие», а он даже не сердился на них, когда читал отзывы. Он много работал над каждым полотном, но позже, когда рассматривал уже готовые работы, ощущал то же самое, что и критики. В итоге все картины оказывались в мусорном ведре. В них не было ничего примечательного. Процесс рисования, несомненно, был прекрасным, эмоциональным приключением, экспедицией вглубь себя, но конечный результат всегда разочаровывал. Альфреду казалось, что эти картины не имеют к нему никакого отношения, и с тем же успехом их мог нарисовать какой-нибудь совершенно незнакомый человек.
Женщины воспринимали Альфреда так же, как критики его картины. У него не возникало проблем с тем, чтобы подцепить девушку на одну ночь, но ни одна из них не оставалась в его обществе более нескольких дней. Как будто они инстинктивно чувствовали, что ему нечего им предложить, а сам он ничем не отличается от своих творений. Альфреду не было и двадцати пяти лет, но он уже успел с этим смириться.
Он ценил усилия дамы-искусствоведа, взявшей на себя функции агента. Она постоянно его подбадривала и находила всё новые галереи, готовые выставлять его работы. В конце концов Альфреду надоело быть молодым, многообещающим творцом. Он мечтал об определенности в карьере и движении вперед, но не надеялся, так как знал, что пока он сам не изменится, ничего у него не выйдет. И не выходило. До того самого дня, пока он не встретил Элис Эркенон.
Альфред присутствовал на своем вернисаже, но ему не хотелось там находиться. Он стоял в углу зала и нервно играл с бокалом, полным кислого вина. По понятным причинам такого рода мероприятия привлекают не только профессиональных критиков и не слишком богатых ценителей искусства, но также – а может, и прежде всего – людей, находящих в них прекрасный повод встретиться с друзьями, посплетничать, показать себя в компании новой любовницы или любовника и похвастаться очередным «феррари». Ведь галерея – это более удобное место для разговора, нежели опера или театр, но в то же время столь же манерное и престижное. Особенно для тех, кто покупает картины под цвет ковров или кожаных диванов. Альфреду надоело это общество. Если бы не агент, не спускавшая с него глаз, он давно бы сбежал в мастерскую с бутылкой виски, но под ее бдительным взглядом волей-неволей вынужден был улыбаться придуркам с набитыми кошельками. Хуже того, ему приходилось делать вид, что он верит в свои картины – в то, что они успешны и за них стоит платить. Руки у Альфреда вспотели, щеки горели, в горле пересохло. Он едва выдерживал театральную нелепость ситуации, в которой оказался. Чтобы заглушить чувство глубокого смущения, Альфред отчаянно пытался занять разум чем-то приятным, чем-то, что отвлечет его от печальных мыслей. Однако вскоре обнаружил, что в такие моменты может думать исключительно о своих любимых родителях, которые столько лет возлагали надежды на талант единственного сына и теперь перестали посещать его вернисажи. Они ссылались на свои почтенные годы и плохое самочувствие, но Альфред знал: они списали сына со счетов, давно решив, что не хотят становиться свидетелями его художественного поражения. Тем лучше. Если бы они пришли сюда, чувство стыда стало бы невыносимым.
И Альфред решился. Он сбежит, когда агент выследит очередного потенциального покупателя и уйдет с ним во второй зал. Она, конечно, быстро заметит его отсутствие, и еще сегодня расторгнет договор о сотрудничестве, но Альфреду было уже все равно. Он чувствовал лишь непреодолимое желание покинуть это место. Альфред поставил полный бокал на столик с напитками, демонстративно сунул влажные руки в карманы брюк и повернулся к двери.
И тут увидел ее.
Она стояла у самого входа. Феноменальная Элис Эркенон. Красивая. Высокая. С потрясающим ореолом рыжих локонов. Известная по газетам и телевидению, единственная дочь мультимиллиардера Томаса Эркенона – владельца нескольких авиакомпаний, нефтяных месторождений в Норвежском море и сети роскошных отелей, считающегося одним из самых богатых и влиятельных людей на Земле. Никто не успел обратить на нее внимания. Только потрясенный Альфред. Она?! Здесь?! На его вернисаже?!
Элис сосредоточилась на картинах и медленно переходила от одной к другой. Ничто иное ее не интересовало. Внезапно скука светской рутины лопнула, как мыльный пузырь. Люди стали показывать на Элис пальцами и толпой двинулись к ней. Увидев, что происходит, агент тут же поспешила на помощь, но Элис не нуждалась ни в чьей защите. Альфред с удовлетворением наблюдал, как его ненавистные гости теряют в ее присутствии уверенность и растерянно, покорно, без слов, уступают ей дорогу. Затем он почувствовал на себе взгляд Элис, который скользнул по нему, как порыв наэлектризованного воздуха. Альфред застыл на месте. На мгновение он увидел только ее глаза, зеленые и пронзительные. Сильный рывок вернул его к реальности.
– Что с тобой? – спросила агент, вцепившись в его плечо. – Ты пил?
Он хотел возразить, но она не дождалась ответа и тут же толкнула Альфреда в сторону Элис со словами:
– Чего ты ждешь? Иди к ней сейчас же!
Да, это же так очевидно и естественно, что именно он должен подойти к Элис, а не она к нему. Вблизи она вызывала еще больший трепет. Он представился. Элис лукаво улыбнулась и спросила:
– Вам нравятся ваши картины?
Если бы перед ним стоял какой-то другой, какой-нибудь обычный многообещающий клиент, Альфред без зазрения совести начал бы лгать. Во вранье у него был опыт, он делал это много раз. Но сейчас был уверен, что Элис Эркенон без труда разоблачит любую его ложь, а поэтому нужно говорить правду.
– Нет, – быстро ответил он.
Агент смерила его взглядом, но Элис, похоже, именно такой ответ от него и ожидала.
– Мне это нравится, – весело ответила она. – Я куплю одну из ваших картин. Например, вон ту, с Дионисом. Он восхитительно неуклюж. Я дам за него пять или нет, десять тысяч долларов. Но при одном условии.
– Каком?
Наступила тишина. Все ждали ответа.
– Вы должны лично доставить мне ее в квартиру.
– Когда?
– Завтра. Желательно до полудня.
– Согласен.
– Вот моя визитка с адресом. Поздравляю с быстрым решением.
Она ушла прежде, чем кто-то успел что-либо сказать.
Элис жила на вершине роскошного жилого дома. В многоуровневом пентхаусе, полном антиквариата, восточных артефактов и уникальных произведений искусства. Альфред сжимал в руках свою картину и чувствовал себя старьевшиком, стоящим на пороге волшебной пещеры, наполненной настоящими сокровищами. Это было неприятно, и ему хотелось как можно скорее уйти, но в дверях стояли на страже два могучих телохранителя в черных костюмах, которые только что впустили его внутрь, и вряд ли позволили бы ему покинуть дом, прежде чем придет Элис. Внезапно она появилась на вершине широкой лестницы, облаченная в роскошный шелковый халат. Альфред завороженно засмотрелся на нее.
– А вот и вы, – сказала она с признательностью. – Я не ожидала, что вы придете раньше десяти. Хотели произвести на меня впечатление?
– Стоило попробовать.
– Несомненно. Хотите кофе?
– Не откажусь.
– Прекрасно. Следуйте за мной.
Они сели в просторной гостиной, у массивной монолитной глыбы темно-синего мрамора, которую использовали в качестве стола. Одна из стен, прямо напротив них, представляла собой огромное окно от пола до потолка. Из него открывался живописный вид на Манхэттен и Гудзон. Дворецкий поставил перед ними крошечные чашечки с дымящимся эспрессо и хрустальные стаканы с водой. Элис взглянула на картину.
– Поставьте ее в это кресло, – велела она Альфреду. – Да, именно так. Хорошо. У меня такое чувство, что с нею что-то не так.
– Это та самая картина, которую вы выбрали.
– Разумеется. Но я не это имела в виду. У вас, несомненно, есть талант и умелая рука, но каждое ваше творение останавливается на полпути и скатывается к ремесленному мастерству. Увидеть одну вашу картину – это все равно, что видеть все. Скука. Никакого удивления. Ни вспышек, ни даже проблесков вдохновения.
– Вы считаете, что покупка моей картины дает вам право оскорблять меня?
– Вы действительно чувствуете себя оскорбленным? Разве вы не были честны со мной вчера?
Альфред сглотнул слюну. Она была права. Он инстинктивно защищал проигранное дело.
– Был, – нехотя признался он. – Я давно должен был перестать рисовать, но это все, что я могу.
– Пожалуйста, не надо драматизировать. Еще не все потеряно.
– В каком смысле?
– Спросите вы.
– О чем?
– Давайте оставим эти штучки. Наверняка есть что-то, о чем вы очень хотите узнать. Вы хотели спросить об этом с самого начала, верно? Смелей!!! Было же что-то подобное.
– Это так заметно?
– У вас всё на лице написано.
– Почему вы заплатили столько денег за такую никчемную картину?
Элис косо посмотрела на него.
– Теперь вы оскорбляете меня. Я купила не вашу картину, а ваше внимание. Это часть моей работы. Скажем так, я занимаюсь поиском талантливых людей с утраченным или неиспользованным потенциалом, чтобы сделать им предложение, которое может изменить их жизнь.
– Вы хотите сказать, что умеете стимулировать таланты?
– В принципе, да. Мы умеем. В большинстве случаев.
Альфред потерял дар речи, но быстро пришел в себя и произнес:
– Не верю.