«Что уставились, вонючки?!»
– Простите, что прерываю… – начал было Баркельби, но амфибиец, стоявший слева от него, тут же сорвался с места и, оскалив в улыбке жуткую пасть, полную треугольных зубов, произнес:
– Поверить не могу, что вы так быстро оправились! Полагаю, вас, вероятно, хранит благословение Матери Императрицы. Я очень рад. Я боялся, что вы сдохнете в моей каюте, и тогда все, конечно, сочтут, будто это моя вина, и мне придется до конца жизни прозябать в ссылке в трудовом лагере на дне Инедийского океана. Я заботился о вас, уложил ваше тело таким образом, чтобы у вас был шанс пережить эту судорожную рвоту. Я совсем недавно, когда вы наконец погрузились в глубокий сон, оставил вас одного. Простите, я не думал, что вы так скоро очнетесь.
«Этот рыбный мерзавец лжет и не краснеет. Даже если он и уложил тебя так, как надо, я уверен, что больше он ничего не сделал. Он почти всё время провел здесь, за игрой в кости, а теперь подлизывается, сволочь. Если он не остановится, я вышибу ему кривую башку!»
– Я жив, так что вряд ли мне стоит обижаться. Спасибо за помощь. Могу я где-нибудь помыться?
– Конечно.
Амфибиец оставил молчаливого товарища и подошел к двери. Он был значительно выше Баркельби, пялился сверху выпученными глазами и постоянно улыбался. Свою почтительность он проявлял специфическим образом – будто хотел, но не обязан было этого делать. Он протянул широкую ладонь и сказал:
– Меня зовут Сэд. Я действительно рад.
«Позволь, я из милосердия прерву его мучения…»
Баркельби крепко сжал длинные пальцы амфибийца, соединенные серебристой перепонкой и оканчивающиеся черными когтями. На ощупь они были жесткими и теплыми.
– И я…
– Баркельби. Во всяком случае, так мне сказали.
«Ладно, ладно, пусть говорит. Посмотрим, что ему известно. Только не торопи его».
– Те, кто привел меня на корабль?
– Скорее, принесли. Вы были без сознания. Извините.
Баркельби отступил назад, чтобы пропустить амфибийца, а потом двинулся за этим нагим, сгорбленным гигантом, который забавно шлепал широкими ступнями, покачивался на полусогнутых ногах и, словно горилла, подпирал свое тело длинными, доходившими до пола руками. Только двигаясь позади водного человека, Баркельби заметил, что его висящий между ног пенис, похожий на толстое щупальце и покрытый маленькими присосками, прилип к внутренней стороне бедра. Можно было также различить остатки мошонки, втянутой вглубь тела и сократившейся до двух небольших шаровидных выпуклостей, защищенных толстыми чешуйками. Это выглядело так необычно. Насколько знал Балкельби, формики были бесполыми и не могли размножаться. Он почувствовал отвращение, смешанное с восхищением, и жар стыда за ушами. С трудом оторвав взгляд от щупальца-пениса, он спросил:
– Как давно это случилось?
– Девять часов назад.
– Они что-нибудь сказали?
– Меня попросили позаботиться о вас.
«Осторожнее подбирай слова. Пусть он не догадывается, что нам ничего не известно».
Это было не совсем так, потому что несколько очевидных выводов напрашивались сами собой. Амфибийцы служили исключительно на военных кораблях, поэтому Баркельби был уверен, что участвует отнюдь не в гражданской операции. Его втянули во что-то более серьезное, и скорее всего, это было связано с тем опытом, что он получил на анафериканском фронте, а также за годы работы в охране Альпанейской Лебедки. Когда его вербовали, они, конечно, объяснили ему, в чем дело, но он ничего не помнил. Оставалось только догадываться. К счастью, вариантов было не так много, сводились они к нескольким задачам, и наверняка одна из них и была поставлена, потому что действия Молака всегда согласуются с волей Матери Императрицы, которая, как известно, не любит растрачивать человеческие ресурсы впустую. Впрочем, Баркельби старался не забывать и о том, что, несмотря на все знания, которыми он обладал, решения и действия бритинейского Беленуса зачастую не поддаются рациональному объяснению, потому любые предположения относительно этого существа и его планов в принципе могут быть ошибочными и далекими от истины, какой бы она ни была.
Сэд открыл дверь у основания крутой лестницы, зашел в темное помещение и зажег свет. Затем удобно уселся на полу, прислонившись к противоположной стене коридора.
– Я подожду вас здесь, – сказал он.
Баркельби вошел в удивительно просторную ванную комнату. Ему не хотелось выпускать амфибийца из поля зрения и слуха, поэтому он оставил дверь открытой. Баркельби склонился над стальной раковиной. В темном зеркале появилось его размытое отражение – худое, измученное лицо с кругами под глазами, рыжей бородой и ржавыми, коротко обстриженными волосами, – на это не хотелось смотреть, поэтому он опустил глаза и занялся тем, зачем пришел. Теплой водой ополоснул рот, избавившись от отвратительного кисловатого привкуса, умыл лицо и принялся счищать рвоту с черной кожаной куртки, фланелевой рубашки, серо-коричневых тиковых брюк и высоких сапог. Качка на корабле по-прежнему вызывала у него легкую дурноту, но в остальном он чувствовал себя уже вполне сносно. Даже отдаленная головная боль перестала привлекать к себе внимание. Сэд незаметно, хотя и с явным интересом наблюдал за его действиями. Наконец не выдержал затянувшегося молчания и произнес:
– Я случайно заметил, что вы носите с собой.
«Ну вот! Его предупредили. В общем, жаль. Если бы не это, я бы уже давно добрался до него. Как ты думаешь, он сумеет смыться на этих длинных руках, когда я отстрелю ему ноги?».
– Ты прежде такое видел?
– Да, во время войны. Сейчас мало кому разрешают их носить. Почему он до сих пор у вас?
– Ты знаешь, что я не обязан отвечать?
– Конечно, простите, я не должен спрашивать.
Баркельби был доволен тем, в каком направлении шел разговор. Он закончил чистить одежду, вышел из ванной и тоже сел на пол, напротив Сэда. Он старался не смотреть на его раздвинутые бедра.
– Все в порядке, – сказал он. – Я не обязан, но могу. Но я хотел бы, чтобы ты тоже ответил на мои вопросы.
– Я согласен.
Поддавшись внезапному импульсу, Баркельби отказался от долгих подходов и спросил прямо:
– Куда мы плывем?
– На Нунталак.
«Поздравляю. Ты такой деликатный…»
Это название в первый момент ни о чем ему не сказало.
– Куда?
– Ну, знаете, на этот огромный остров, покрытый льдом, – спокойно пояснил Сэд, не выражая удивления незнанием Баркельби.
И тогда до Баркельби дошло.
– Это какой-то бред… – воскликнул он совершенно растерянно. – Там же ничего нет!
– Неправда. Есть несколько рыбацких поселений, один небольшой город и старая военная база, далеко на севере. Мы туда периодически доставляем еду, топливо и тяжелые ящики, наполненные каким-то железом. А бывает, и контрактников тоже.
«Он знает. И думает, что перехитрит тебя».
– Я понимаю…
«Пока достаточно. Не спрашивай больше об этом, иначе будешь выглядеть идиотом. Смени тему».
Баркельби не всегда соглашался с Зерготтом, но все же прислушался к его совету и спросил:
– А ты родился амфибийцем или стал им добровольно?
Лицо Сэда скривилось в странной гримасе, лишенной чего-либо человеческого.
– Когда-то я был таким, как вы, – признался он. – Но когда этот гермянский Беленус Троох начал завоевание Еноропы и стал угрожать нашей Родине, я пошел служить, и меня превратили в амфибийца.
– Ты помнишь? Помнишь, каково быть нормальным человеком?
– Да, но я не скучаю по этому.
Баркельби ожидал услышать нечто подобное. Он даже знал, почему Сэд предпочитает быть амфибийцем, но ему хотелось услышать это от него самого.
– Почему? – спросил он с чрезмерным удивлением.
– Вы провоцируете меня.
«Я же говорил. Он не такой глупый, каким кажется. Оттого мне еще больше хочется нанести ему вред».
– Немного.
– Значит, вы в курсе?
– Я кое-что слышал от других формиков, но меня интересует, что ты можешь сказать по этому поводу.
Сэд вздохнул.
– Мое тело теперь больше и сильнее, чем было раньше. Вода стала для меня просто плотным воздухом, и я могу свободно перемещаться как по дну океана, так и по суше. Мое восприятие реальности также изменилось, и я начал видеть в ней те вещи, которых раньше не замечал, хотя они всегда были рядом. Понимаете, я говорю о том, что стало видимым с пробуждением Беленусов, и о том, что стало в полной мере доступно таким, как я, благодаря трансформации. Но если быть с вами до конца откровенным, то следует признаться, что все, что я сказал, – это всего лишь полезные приобретения, детали, мелочи, дополняющие величайшие дары Матери Императрицы – ее любовь, ее заботу и ее поддержку. Я их постоянно ощущаю с того момента, как вынырнул из чана. Неважно, где я нахожусь и что делаю. Мать Императрица всегда рядом. И всегда будет со мной. Я чувствую, что не одинок.
Баркельби молча кивнул. Все формики: как рядовые формикруды, так и телуми, то есть мощные люди-пушки, а также летающие волатрисы и комисори – машины-трансформеры, – то есть абсолютно все люди, превращенные Матерью Императрицей, говорят только об этой беленической любви, которая стала квинтэссенцией и смыслом их жизни. Баркельби не чувствовал того же, что и они, но у него было некоторое представление о силе, с которой Мать воздействует на сознание, потому что он получил награду, о которой большинство формиков может только мечтать.
– Ты когда-нибудь видел ее? – спросил он. – Ты хоть раз оказался рядом с ней?
– Нет, никогда…
Сэд понизил голос, потому что в лице Баркельби прочел то, чего жаждал с того самого момента, как стал амфибийцем.
– …но ты да, верно? – воскликнул он растроганно.
– Верно, – подтвердил Баркельби. – Много лет назад, еще во время войны, меня пригласили на аудиенцию в Черный Дворец. Мне разрешили пройти между черными колоннами и приблизиться к Матери по тропинке из белых камней…
«Тебе не следует говорить об этом. Ты знаешь, чем это может закончиться».