– Опустошенные, – закончил Хемель. – Это просто смешно. Мы не настолько глупы. Ты не можешь убедить нас, что мы способны спасти город, превратившись в этих газовых мертвецов. Это хуже смерти. Лучше убей нас.
Ракам остановился и обернулся. Хемель напряг мышцы, уверенный, что начальник гвардейцев вцепится ему в глотку, и Тенан с писком спрятался за его спиной. Только Ракам не проявлял раздражения.
– В таком виде от вас действительно не было бы пользы, – заявил он. – К счастью, ничего подобного вам не грозит, если у вас будет при себе то, что вы нашли в яме Эбрены. Во всяком случае, так говорит Панаплиан, и у меня нет причин ему не верить.
– Но она осталась у Менура, – с надеждой в голосе произнес Тенан.
– Не совсем, – ответил Ракам.
Он широко раскрыл пасть, покрутил мясистым языком и выплюнул короткую втулку, источающую золотое сияние. С металлическим лязгом она упала на халцедон у ног Хемеля. Очевидно, начальник гвардейцев все это время держал ее при себе.
– Возможно, это была излишняя предосторожность, но я не хотел, чтобы вы что-то заподозрили и скрылись из виду перед нашей встречей в туннеле.
Хемель нагнулся и поднял ее. Она была мокрой и скользкой, с нее капала густая слюна.
– А что будет, если мы позволим себя прижать вместе с этим? – спросил он.
– Панаплиан говорит, что тогда камень протолкнет вас в пузырь микрореальности, пришвартованный на стыке Линвеногра и пространства Конструкта. Именно там Таботт спрятал то, что вы должны найти.
– Что это? Как оно выглядит?
– Я не знаю, но Панаплиан считает, что оно, безусловно, будет похоже на эту втулку, потому что составляет ее часть. Этого указания должно быть достаточно. Я бы… Начинается. Давайте! Быстро!
– Что происходит? – спросил Хемель, но сам быстро сообразил, в чем дело, потому что увидел, как со всех сторон подтягиваются опустошенные, и каждый из них направляется к камню.
Ракам привел их на место, объяснил, что они должны вместе держаться за втулку, а затем удалился на безопасное расстояние. Однако он все время оставался в поле зрения, давая понять, что следит за каждым их движением. Хемель и Тенан стояли в толпе призрачных перусов и заминов, которые колыхались под порывами слабого ветра. Рядом стоял зловещий камень. Огромный кубический блок непроницаемой темноты не отбрасывал тени, и на нем невозможно было сфокусировать взгляд, поэтому они старались не смотреть в его сторону и делали вид, будто камня здесь вообще нет. Хемель приподнял втулку, чтобы Тенан мог ухватиться за другой ее конец своим эктоплазматическим выростом, и сказал:
– Они нас прикончили. Ну и хорошо. Не знаю, как ты, но у меня больше нет сил продолжать это. Пусть все наконец закончится. Надо признать, мы, несмотря ни на что, были хорошей командой.
– Увы, я думаю, ты не прав.
– Это правда. Зачем обманывать себя? Мы всегда были неудачниками.
– Я не это имел в виду.
– А что?
– Боюсь, это еще не конец…
Через мгновение они почувствовали, как дно халцедоновой воронки задрожало. Когда вибрации достигли апогея, на них с грохотом обрушилась плотная темнота.
Альхазен
Юридическая фирма «Курт Розен & партнеры» находилась в центре Вены, занимала весь особняк и славилась чрезвычайно дорогими услугами. Ее клиентами были политики, звезды шоу-бизнеса и богатые бизнесмены, но Герман Шолл не принадлежал к их числу. Более двадцати лет он работал машинистом венских трамваев и не умел зарабатывать больших денег. Тем не менее, он все еще помнил свое детство и юность, прожитое в настоящей роскоши, и догадывался, почему его вызвали сюда.
Портье направил Германа на третий этаж, а там его встретила секретарша и повела в просторный кабинет самого Курта Розена – человека, являвшегося частью прошлого, о котором Герман хотел забыть. На лице адвоката нарисовалась профессиональная, натянутая улыбка.
– Привет, Герман. Мне было трудно смириться с мыслью, что я больше никогда тебя не увижу, поэтому я особенно рад, что судьба решила иначе. Присядь.
– Спасибо, я постою. Господин Розен…
– Успокойся, тебе не нужно оправдываться. Я же не твой отец. Хотя, если честно, ты мог бы прийти на его похороны.
– У меня не было ничего общего с этим человеком.
– Кроме того, что он тебя родил и вырастил.
– Этого недостаточно, чтобы быть хорошим отцом.
– Разве он не заслужил хоть каплю уважения? Хотя бы посмертно?
– Все знают, на чем он построил свое состояние. Когда я подрос и понял, откуда его истоки, то пошел к нему и хотел об этом поговорить. Знаете, что он мне тогда сказал? Как вы думаете, господин Розен?
– Понятия не имею.
– Вы слишком быстро сдаетесь. Насколько я помню, вас связывали дружеские отношения.
– Не уверен, что достаточно тесные.
– Неважно. Отец сказал мне, что моральные и этические нормы не могут быть критерием для людей действия, потому что в жизни нужно уметь бороться за свое, и мы либо справляемся, либо обрекаем себя на милость других. Вы согласны с этим?
– Вряд ли. Это слишком радикально.
– Да ладно. Неужели ваша канцелярия никогда не защищала интересы людей, которые заработали на Второй мировой войне?
– Признаюсь, у нас было несколько таких дел, но они гораздо сложнее, чем тебе кажется. Я знаю, как ты к этому относишься, но в тебе говорит нарочитый идеализм. Люди не столь добры, сострадательны и милы. Однако если ты веришь, что это так, и построил на этом всю свою жизнь, то, боюсь, рано или поздно ты горько разочаруешься.
– Меня пугает ваше видение мира, и поэтому я не хочу иметь ничего общего с такими людьми, как вы и мой отец.
– Ладно. Ты имеешь на это право. Я уважаю твою позицию и, возможно, немного восхищаюсь ею, потому что я не знаю, смог ли бы я так же легко отказаться от семейного состояния.
– Вы имеете в виду деньги? Потому что я не совсем понимаю…
– Прежде всего, Герман, прежде всего. Но давай оставим все эти отступления. Я вызвал тебя по определенной причине.
– Я догадываюсь. Я ничего от него не хочу.
– Я знаю, но тебе предстоит принять осознанное решение, так что позволь мне объяснить.
Герман вздохнул и сел в глубокое кресло.
– Ну, хорошо. Я не буду спорить с адвокатом. Давайте побыстрее закончим с этим.
– Ты, наверное, решишь, что это не похоже на твоего отца, но он действительно сдержал данное тебе слово и распределил имущество между твоей мачехой и ее двумя детьми. Кроме того, еще были пожертвования нескольким различным фондам по борьбе с раком, так что для тебя ничего не осталось. Как ты и хотел. Но есть еще кое-что. Я не знаю, известно ли тебе, что твой отец собирал уникальные предметы – единственные в своем роде археологические находки, загадочные артефакты, странные устройства.
– Правда?
– Это было его хобби. У него осталась большая коллекция таких предметов. Однако узнав, что ему осталось жить всего несколько месяцев, он начал продавать их. Семья хотела остановить твоего отца, но он никого не слушал, словно боялся, что после его смерти все эти диковинки попадут в чужие руки. Когда он избавился от коллекции, счет твоего отца пополнился на немалую сумму, но тщательный анализ счетов показал, что в списках отсутствует один из самых ценных артефактов. Он не был продан, и его не оказалось в сейфах, где отец хранил свою коллекцию. Не нашелся он и в личных вещах покойного. Артефакт просто исчез.
– Какое это имеет отношение ко мне?
– Так вот, после вскрытия завещания неожиданно выяснилось, что среди наследников значится и твоя фамилия. Отец завещал тебе нечто, что за несколько недель до его смерти хранилось в сейфе Венского Банка. Никто не знает, что это такое, но твоя семья подозревает, что это может быть именно тот самый потерянный экспонат из коллекции. И они хотят его вернуть.
– Я не вижу проблем. Вы составите доверенность, я подпишу ее, и все будут довольны.
– Все не так просто. Твой отец оставил подробные инструкции. Согласно его указаниям, только ты имеешь доступ к содержимому сейфа.
– Даже после смерти он пытается впутать меня в свои дела?
– Не драматизируй. Дело можно легко разрешить. Я согласен, что тебя обременили неудобным обязательством, но через меня семья хочет сделать тебе честное предложение.
– Мне стоит бояться?
– Наоборот.
– Что я должен сделать?
– Исполнить волю отца и продать содержимое сейфа.
– Они не могут забрать его себе бесплатно?
– Герман, существуют определенные границы приличия, которые нельзя нарушать. Богатые любят платить, и если ты лишишь их этой привилегии, они почувствуют себя обманутыми. Вот почему я не позволю твоему случаю стать неловким прецедентом.
– Немедленное покидание вашего кабинета тоже не принимается?
– Они не оставят тебя в покое. Ты можешь торговаться с ними, но ты от них не отвяжешься. Если ты действительно не хочешь их денег и желаешь сохранить свою совесть чистой, то после завершения сделки передай полученные средства на какую-нибудь благую цель. Таким образом, обе стороны будут удовлетворены.
– Предположим, я согласен. О какой сумме идет речь?
– Пять миллионов евро. Как минимум.
– Черт возьми… Простите. Что значит «как минимум»?
– Возможно, в сейфе находится что-то другое. Деньги или подарок, который имеет ценность только для тебя. Если это так, то ты получишь пять миллионов за беспокойство. Но если твоя семья не ошибается, то, помимо наследства, ты получишь еще пять миллионов.
– Почему им это так важно?
– Понятия не имею. Я видел коллекцию твоего отца во времена ее величайшего расцвета, и мне трудно понять, чем он так восторгался. Не мое дело. Я подобными вещами не интересуюсь. Так ты согласен?
– Если другого выхода нет…
– Прекрасно. Машина ждет внизу. Пошли.
– Как это? Прямо сейчас?
– А когда? Ты хочешь все основательно обдумать?
– Вы правы. Давай разберемся с этим прямо сейчас.