В сейфе Венского банка находился небольшой деревянный ящик. Герману не хотелось заглядывать в него. Он открыл его только по настоянию Розена, на заднем сидении лимузина, который вез их в одно из многочисленных поместий, принадлежавших семье Германа. Внутри лежал массивный черный куб размером с кулак. Трудно было однозначно сказать, сделан ли он из стекла или вырезан из кристалла. Хотя черный куб и лежал в бархатном углублении, как драгоценный камень, в нем не было ничего необычного. Кроме того, что для некоторых он стоил десять миллионов евро.
Розен бросил взгляд на сокровище и кивнул.
– Похоже, тебе повезло, мой мальчик. Сегодня ты получишь кучу денег.
Лимузин остановился на подъезде, перед главным входом в обширный дворец. К нему подошли три человека: Агнес, мачеха Германа, всего на девять лет старше его, и его сводные брат и сестра – двадцатипятилетний Отто и тридцатиоднолетняя Хелен.
Как только Герман вышел из машины, Агнес бросилась ему на шею и сердечно обняла. Несмотря на то, что он был враждебно к ней настроен, Герман не почувствовал в этом жесте даже намека на расчетливость. Его холодный настрой ослаб уже в первые секунды встречи. Вместе они вошли в летний дворец, который он помнил с юности.
– Я рада, что наконец-то могу принять тебя здесь, – сказала Агнес. – Не хочешь немного осмотреться? С этим местом наверняка связано много воспоминаний.
Герман нервно сглотнул слюну. Он не ожидал, что вид комнат, коридоров, лестниц, скульптур и картин, которые он долгие годы пытался изгнать из памяти, так сильно тронет его.
– Вряд ли…
– Как скажешь. Пошли. Наверху есть комната, где мы сможем спокойно поговорить.
– Библиотека?
– Вижу, ты прекрасно помнишь планировку здания.
– Лучше, чем хотелось бы.
Они поднялись по широкой лестнице. Отто, Хелен и Розен следовали за ними, как молчаливые тени. Они добрались до дворцовой библиотеки и сели за длинный стол из красного дерева. В детстве Герман любил играть здесь, потому что ни в одной другой комнате не было столько невероятных закутков, где можно было спрятаться. Потом, будучи подростком, он часами копался в хаотичном, некаталогизированном собрании и всегда был уверен, что рано или поздно ему попадется какой-нибудь необычный том. Конечно, при условии, что он будет достаточно терпелив.
– Ты в порядке, Герман? – спросила Агнес.
– Да. Все в порядке.
– Что ты нам принес?
Герман открыл деревянный ящик и достал куб.
– Можно мне посмотреть?
– Конечно.
Отто встал, взял куб и осторожно поставил перед мачехой. Агнес щелкнула пальцами и взглянула на Германа.
– Ты знаешь, что это?
– Нет, но выглядит не слишком впечатляюще.
– Мне всегда казалось, что ты не из тех, для которых безразличие – добродетель. Твоя жизнь и решения явно противоречат такому отношению. Скажи честно: тебе не любопытно, почему мы хотим заплатить за это десять миллионов евро?
– Мне любопытно, но я бы предпочел не знать.
– Это я уже могу понять, но прости меня, потому что я не собираюсь уважать твою волю.
Она посмотрела в сторону адвоката.
– Господин Розен, не могли бы вы подождать в гостиной внизу?
– Естественно. Я только прошу, чтобы во время моего отсутствия не было никаких договоренностей.
– У вас есть мое слово. Документы подпишем под вашим чутким контролем.
– В таком случае, до встречи.
Курт Розен вышел из библиотеки и закрыл за собой дверь.
Агнес подняла стеклянный куб, взвесила его в руке.
– Мало кто знает об их существовании, потому что все они находятся в руках частных владельцев, которые не любят ими хвастаться. Поэтому трудно оценить, сколько их. Нам известно о двух. Это третий. Много лет назад кто-то придумал для них меткое название. Никто уже не помнит, кем был этот человек, но имя было принято. Мы все время его используем. Мы называем эту вещь Альхазен.
– В первый раз слышу…
– Тогда я позволю себе объяснить, что скрывается за этим именем, потому что это даст тебе полную картину. Альхазен, именуемый также Ибн аль-Хайсамом, был выдающимся арабским математиком, физиком и астрономом, который жил и работал в Египте, предположительно между 965 и 1039 годами. Он считается пионером оптики и изобретателем линз. Он первым описал работу камеры обскура и обратил внимание на то, что видение мира – сложный процесс, в котором участвуют как глаза человека, так и разум. И эта вещь, этот неприметный кубик, доказывает это больше, чем что-либо иное.
Герман иронически улыбнулся.
– То есть как? Это что-то вроде стеклянного шара? В нем видно будущее?
Никто не засмеялся.
– Нет, – серьезно ответила Агнес. – С его помощью можно заглянуть в иную реальность.
– Ты же не серьезно? Верьте себе, во что хотите, но не впутывайте меня в это.
– Дело не в вере, а в опыте. Ты готов?
– А что?! Покажете мне?! Так просто?! Ну конечно! Вы с ума посходили от этого богатства!
– Твоими устами говорят обиды, горечь и сожаление, а ведь ты сам отказался от всего, что могло быть твоим, поэтому винить можешь только себя. В любой момент ты мог вернуться сюда, и ничто в этом вопросе не изменилось. Я знаю, что никогда не заменю тебе настоящую мать, но ты сын человека, которого я любила, и ты всегда будешь частью этой семьи.
Герман прикусил язык. Боль и вкус крови помогли ему сдержать слезы. Его охватывали противоречивые чувства. Он ненавидел Агнес и в то же время был благодарен ей. Наконец он собрался с духом и саркастически спросил:
– Это будет что-то вроде спиритического сеанса? При жизни моя мать обожала их. Если она по-прежнему испытывает к ним слабость, то есть шанс, что она ответит на наш призыв.
– Не в этот раз, – спокойно сказала Агнес и попросила Отто закрыть окна.
Затем она встала и подошла к низкому комоду, стоявшему между книжными полками. На нем стоял только один предмет, похожий на подсвечник, переделанный в простую горелку. Агнес зажгла свечу, поставила альхазен прямо над пламенем, в идеально подогнанную подставку и молча вернулась к столу.
По мере того, как Отто задергивал очередные шторы, библиотека все более погружалась во мрак, освещаемый лишь мерцающим огоньком свечи. Когда он закончил и сел на свое место, все помещение заполнили беспокойные, подрагивающие тени. Черный куб был ближе всего к источнику света и отбрасывал огромную тень, которая широким клином разливалась по стене и потолку. Чем дольше горела свеча, тем сильнее создавалось впечатление, что над альхазеном сгущается смолистая тьма.
– Помолимся или как? – тихо спросил Герман.
– Нет, подождем, пока он прогреется. Это не займет много времени. Терпение.
Герман собрался сказать что-то ехидное, но застыл с открытым ртом, потому что в глубине смолистой тени мелькнула золотая искра, которая в мгновение ока разрослась в стороны, пожирая мрак. Размытые фигуры заполнили пространство. Они были трехмерными и насыщенными солнечным сиянием, но не размытыми и текучими. В них не было ничего знакомого – ничего, что хоть отдаленно напоминало вещи из этого мира. Но всё начало меняться. Формы сливались друг с другом и становились все сложнее. Проявились края, четко очерченные полосы света и тени. А затем где-то в глубине этого светового явления открылась бездонная глубина, в которой внезапно проявилась резкость и вознило изображение.
Герман ощутил лицом легкий освежающий ветер, пронизанный каким-то нездешним запахом. Он несколько раз моргнул, но ничего не изменилось. Видение не исчезало. Это была дыра в реальности, круглый портал с неровными зазубренными краями, который вел в другой мир. На том месте, где еще минуту назад находилась стена и стояли стеллажи с книгами, разворачивалась грандиозная панорама каменистой равнины. За ней, вдалеке, возвышались невозможно высокие горы. Не исключено, что они доходили до верхних слоев атмосферы, а их вершины окружал ледяной вакуум космоса. Между камнями росла редкая трава. На одном из больших валунов стояла человеческая фигура в белоснежном одеянии. Изображение стало медленно смещаться в сторону этой фигуры и остановилось прямо перед ней, маленькое лицо красивой темноволосой женщины заполнило все поле зрения. Трудно было выдержать пугающий взгляд ее огромных зеленых глаз, которые, казалось, пронизывали насквозь, выворачивали наизнанку тело и источали тревожное знание. Герман сглотнул слюну. Он покраснел и опустил глаза.
Ненадолго.
Краем глаза он заметил, что картина изменилась, и осмелился взглянуть. Женщина посмотрела налево. Какое-то время были видны только ее волосы и ухо. Затем изображение последовало за ее взглядом.
Что-то приближалось со стороны гор. Множество цилиндрических полупрозрачных существ, фосфоресцирующих жуткой белизной и парящих на бесчисленных воздушных конечностях. Они двигались мягкими движениями подводных растений. Они плыли в воздухе. Им предшествовала волна вибрирующих звуков, звучавших в протяжной тональности медленной музыки, исходящей из далеких сфер времени. Изображение сдвинулось и остановилось в нескольких метрах за спиной женщины. Несмотря на свою неторопливость, белые существа вскоре оказались рядом с ней. Они остановились. Женщина подняла руку и дребезжащие басовые раскаты, непрестанно долбящие пространство, объединились в один невидимый объект, края которого можно было ощутить животом, затылком, эхом, увязшим в костях. А потом все распалось на трехмерные размытые фигуры, которые растворились в темноте.
Отто раздвинул шторы. Агнес погасила свечу и отдала Герману альхазен. Он был холодным.
– Спрячь его, – сказала она.
Герман смотрел на нее тупым взглядом и не мог понять, как она могла быть такой спокойной после увиденного.
– Это было…
Он умолк. В горле стоял комок. Воздух застрял в легких.
– Ничего не говори. Дыши, дыши, дыши. Слова не помогут.
Герман поступил так, как она советовала. Он успокоился и восстановил дыхание.
– Он всегда показывает одно и то же? – спросил он.