– Да. Это как трехмерный фильм. Но настоящий. Иди.
Агнес помогла ему встать, и все вместе они спустились в гостиную, где ждал Розен. Крепкий кофе поставил Германа на ноги, но он все еще не мог собраться с мыслями. И все же никто его не торопил, никто его ни к чему не принуждал. Герман словно всматривался в себя и пытался понять, что с ним происходит. Как могло случиться, что вдруг, в один миг, все, что было для него важно и служило жизненным принципом, перестало иметь какое-либо значение? Ему пришлось приложить немало усилий, чтобы вспомнить, почему он отрекся от отца и семьи.
В чем было дело?
Почему он настаивал на этом?
Как бессмысленно потрачено время…
Герман понимал, что годы уже не вернуть, но его утешала мысль, что еще не все потеряно. Он быстро принял решение и без колебаний подписал документы, которые ему подсунули. Герман не сомневался, что альхазен должен остаться в этой семье, потому что с ней он будет в безопасности, здесь его место. Он не думал о деньгах. Ему хотелось жить как можно ближе к темноволосой женщине, стоявшей на каменистой равнине. Агнес сразу согласилась. Она сказала, что он может переехать в любое время, потому что теперь стал частью семьи.
Возвращаясь в свою однокомнатную квартиру, Герман словно прочел правду в темных силуэтах, скользящих за окнами лимузина, и спросил:
– Это мой отец придумал эту интригу, верно? У него действительно была целая коллекция таких артефактов?
– Разве это важно? – сонно пробормотал Розен.
– Уже нет.
Сихамур
Ему нравились те долгие, напряженные минуты, когда они лежали рядом, молча, обнявшись, погребенные под толстым слоем термоодеял. Баркельби гладил Сихамур по роскошной кривизне слегка выгнутой спины и тем самым почти неосознанно, почти механически, водил пальцами вдоль ее позвоночника и всматривался в темноту, вслушивался в звуки, блуждающие по вентиляционным каналам и пустым коридорам. Чаще всего он слышал треск и как бы звериные стоны перемещающегося льда, отдаленный грохот волн, атакующих скалистый берег, и тихие завывания ветра. Иногда к этим звукам добавлялись металлические шумы, лязг перегружаемого металлолома, неизбежно означавший, что безумный Тарсус опять выбрался из своего логова под котельной и начал охоту на детали для своих странных машин, которые, по его словам, являются инструментами для управления реальностью. Но случалось также, что он слышал низкочастотные раскаты, от которых дрожали стены, или глухие, мощные стуки и невнятный хруст, как будто огромная пасть не спеша пережевывала скалы, или медленную пульсацию чего-то тяжелого, полиморфного, живущего совершенно чуждой, но слышимой жизнью. Баркельби знал, что источником этих звуков является то, что спрятано на противоположной стороне обширного комплекса подземных сооружений и установок, в конце длинного коридора, пробитого в монолите, за толстыми бронированными воротами, запертыми так долго, что не осталось уже в живых никого, кто помнил бы, как они открывались. Он также знал, что на таком большом расстоянии невозможно было что-либо услышать, и не мог объяснить, как эти странные звуки находят его в темноте. И сегодня они тоже не встречали на своем пути никаких препятствий и почти заглушали все остальные звуки.
– Она ужасно ерзает, – прошептала Сихамур. – С тех пор, как ты здесь, у Крек'х-пы очень беспокойный сон. Она постоянно переворачивается с боку на бок.
Баркельби раздраженно буркнул:
– Откуда ты знаешь, что она спит и у нее есть какие-то бока, на которые можно перевернуться?
– Я просто сказала. Со вчерашнего дня ты слишком нервный, тебе невозможно ничего сказать. Не хочешь говорить о своем прошлом – не говори. Обойдусь. Я же не заставляю тебя.
Баркельби вздохнул.
– Я хочу, но это сложно…
– А что легко? Я тоже понятия не имею, почему оказалась здесь. К тому же я морожу себе задницу намного дольше тебя. Но я же не устраиваю сцен. Я надеялась, что нам будет легче вместе…
– Как ты можешь думать иначе? Хотя я приплыл всего восемь дней назад, у меня такое чувство, что прошло гораздо больше времени, и я не знаю, как бы справился, если бы не ты. Я восхищаюсь тобой. Невероятно, что тебе удалось продержаться здесь полгода в одиночестве.
– Я легко не сдаюсь. Это единственное, что обо мне точно можно сказать. Кроме того, ты забываешь, что есть еще Тарсус. Мне очень повезло, что я быстро наткнулась на него. Я ходила за ним, пока он не показал мне, что и как… Не было ни света, ни отопления, и с этим нужно было что-то делать. На это ушло какое-то время, но, по крайней мере, я могла сосредоточиться на чем-то конкретном. Я очень хотела вернуть к жизни это место. Я трудилась с утра до ночи, валилась с ног от усталости, и кажется, у меня получилось. Правда, здесь еще многое нужно сделать, и не все еще работает так, как задумано, но это хорошо, потому что не остается времени на скуку. И ты каждый день помогаешь мне что-то исправлять. Ты не представляешь, как я испугалась, когда впервые увидела тебя там, в северном коридоре. Мне показалось, я схожу с ума…
Баркельби прильнул к Сихамур всем телом. Он считал, что обмен теплом – лучший способ утешения.
– Я был так же напуган, как и ты. В этом бронированном скафандре ты была похожа на какую-то потерянную безумную машину, блуждающую вслепую.
– Не преувеличивай, я просто искала блок предохранителей. Ты знаешь, как трудно смотреть вверх в этом наряде.
– Да, у него много недостатков, но, по крайней мере, в нем тепло. Подожди. Вот именно!
– Что такое?
– Вчера, когда я боролся с пряжками и снова не мог застегнуться, мне пришло в голову, что Тарсус наверняка знает, где можно найти запасные пряжки для скафандров, и нужно будет спуститься к нему. Потом я вспомнил, что мучает меня уже давно, а я все забываю спросить.
– Да?
– Если это он рассказал тебе о Крек'х-па, показал весь комплекс и, кроме нас, является здесь единственным живым существом, то почему ты не спросила его, знает ли он, кто и зачем тебя сюда притащил?
– Я спросила.
– Правда?! Что он ответил?
– Я не могу тебе сказать.
– Почему?
– Потому что сначала хочу кое-что проверить. Увидишь.
Сихамур повернулась к нему лицом. Маленькая упругая грудь прижалась к его животу, и он почувствовал, как к нему возвращается эрекция. Она тоже это почувствовала. И хихикнула.
– Ты болтаешь, отклоняешься от темы, а теперь еще и используешь приемы ниже пояса. Нехорошо. Очень некрасиво. Но у меня больше нет желания заниматься сексом, и ты не отвертишься. Ты должен наконец рассказать мне о Зерготте и встрече с Матерью Императрицей. Не бойся, здесь тебе не грозит трансфер воспоминаний.
– Откуда такая уверенность? К тому же, ты только что сказала, что не будешь меня принуждать.
– Ты шутишь, да? Ты хуже Тарсуса.
Баркельби вздохнул и лег плашмя на спину. Сихамур положила голову ему на грудь. Ее короткие волосы кололи и щекотали, но это были приятные ощущения, потому что в темноте они усиливали чувство близости. Издалека доносился тревожный ритмичный стук. Казалось, огромный чугунный кулак вновь и вновь бьет по камням. Или где-то там, глубоко под землей, огромный гранитный копёр с трудом пробивается к ядру планеты. После каждого удара мелодично звенела стальная дверь комнаты, за которой они заперлись.
– Что это может быть? – спросил Баркельби.
– Крек'х-па. Что бы это ни значило. Сегодня я чувствую, что она хочет уйти.
Баркельби почувствовал, как тело Сихамур покрылось мурашками.
– Может, это один из Беленусов? – спросил он. – Тот, кому не удалось полностью пробудиться или проникнуть в наш мир.
– Это не наш мир, а их. Они создали его. И нас. По крайней мере, так они говорят. К тому же Тарсус считает, что бронированные ворота были заперты еще до того, как Беленусы проснулись.
– Одно не исключает другого. Хочешь посмотреть, что за ними?
– Меня это не волнует. Всё, хватит. Говори. Сейчас же. Я ждала достаточно долго.
Сихамур была права. Баркельби был ей должен. Она доверилась ему во всем уже на второй и третий день их знакомства, а он постоянно оттягивал этот момент, как будто не просто боялся трансфера, а действительно хотел что-то от нее скрыть. Баркельби понимал, что теперь ему уже придется сделать то, о чем просит Сихамур, потому что, если он начнет придумывать очередные уловки и дальше отделываться общими фразами, это разрушит ее чувства и, что еще хуже, подорвет доверие, которое она ему оказала. Он смирился с тем, что ему снова придется пережить болезненные и страшные подробности своих воспоминаний, и начал рассказывать. Сначала робко, осторожно, как бы прощупывая грунт. Он был готов в любое время перенести внимание на что-то другое, но и правда не появилось никаких признаков предстоящего трансфера, и поэтому он расслабился и, неуклюже облекая свой опыт в слова, пересказал Сихамур ход аудиенции у Матери Императрицы. Когда он закончил, женщина некоторое время молчала, а затем сказала:
– Не знаю, завидовать тебе или жалеть. Должно быть, это было ужасно, но и красиво по-своему. Оно того стоило? Ты получил то, что хотел?
– В принципе, да. На следующий день я проснулся в гостиничном номере, держа в руке Зерготта. То есть тогда я еще не знал, что его так зовут, но уже видел сознательное оружие, потому определил это без труда и обрадовался, что мне удалось не только пережить встречу с Матерью, но и заполучить то, что мне было очень нужно. Хотя это был совсем не тот дар, на который я рассчитывал…
– Ты сразу вернулся в Боззокан?
– У меня заканчивался пропуск, и пришлось спешить. Я знал, что комисори, под началом которого я служил, испортит мне жизнь, если я не вернусь на базу вовремя. Не думай, что я был там кем-то важным. Я работал на складе, где хранились униформа, обувь, постельное белье, запасы продовольствия. Удобная работа. В меру моих амбиций. Она имела смысл, когда там еще были люди. Меня туда устроил брат, служивший в спецподразделении. Он имел определенные заслуги и незадолго до того, как нас перевели в Боззокан, был произведен в лейтенанты.