когда я притормозил у памятника царю Азарутану. Окружал его большой базар, центр городской жизни в Боззокане, некогда известный тем, что он никогда не спит, и всю ночь там шумит, не смолкая, людская толпа. Когда я вышел из вездехода, там не было никого. Ни тел, ни следов борьбы, как будто все люди просто испарились. В пустых ларьках и палатках по-прежнему лежали товары, выставленные еще совсем недавно на продажу: ковры, специи, дешевые украшения, одежда, фигурки из обожженной глины, деревянные игрушки, ткани, радиоприемники на батарейках, увядшие фрукты, ножи. На плитах потухших печей лежали черствые лепешки из пшеничной муки и высохшие куски мяса, которые по непонятным причинам не привлекали мух. Если я приехал туда, чтобы увидеть какое-то зловещее предзнаменование, которое укрепит меня в моих предчувствиях, то, несомненно, получил то, чего хотел. Я быстро вернулся к вездеходу. Добравшись наконец до базы, я уже был уверен, что без помощи того, кто укажет мне путь и научит странствовать дорогами нового, измененного мира, я никогда не смогу исполнить свой долг перед погибшим братом и принявшими смерть друзьями. Я хотел все это обдумать у себя на складе, однако, когда прибыл на место, ко мне тут же подошел Толос и велел отметиться у капитана Берка. Широкоплечий телуми ждал меня. Он был один. Он внимательно изучил меня своими выпуклыми глазами из каленого стекла и спросил: «Ты видел?». Я понятия не имел, про что он спрашивал: то ли про сознательное оружие, то ли про то, что ушло вглубь тектонической плиты, но так как я видел и то, и другое, я уверенно ответил: «Да». «Это хорошо, – заключил Берк, – возможно, тебя ждет настоящее движение, но это трудно и требует осознанных усилий. Никто не знает, справишься ли ты. Пока тебе только указали направление. Когда ты почувствуешь, что готов принять в этом участие, дай мне знать. Толос научит тебя приносить жертвы и обращаться к Матери». Я слушал его, ощущая все возрастающий ужас. Я не знал, о чем он говорит. Я поднял голову и увидел белых чаек, кружащих над заливом. Тут я вспомнил птичью загадку Фероза и всё понял…
Мощный топот едва не скинул Баркельби и Сихамур с кровати. С потолка на них посыпались куски штукатурки и каменная крошка.
– Что это?! – простонала испуганная Сихамур.
Раздался стук в дверь. Баркельби почувствовал, как волосы у него на затылке встают дыбом.
– Это я, Тарсус, – раздался звонкий металлический голос.
Сихамур щелкнула выключателем, но свет не зажегся.
– Что за черт… – прошипела она, включив фонарик.
Тарсус дернул дверь, но не смог открыть ее, потому что она была заперта.
– Чего это вы вздумали запираться?! – рявкнул он в ярости. – Ведь здесь никого нет.
– Ты есть, – ответила Сихамур, надевая обтягивающее эластичное трико.
Она быстро запрыгнула в бронированный скафандр, застегнула пряжки и постучала пальцем в круглый аквариум, встроенный на уровне груди. Внутри, за толстым каленным стеклом, в котором были утоплены многочисленные электроды, плавал крупный белый червь, Тарк'сах, живой источник тока, питавший все компоненты скафандра. Червь начал извиваться и пульсировать. Тут же загорелся прожектор, расположенный на левом плече скафандра Сихамур, и с шумом ожили сервоприводы. Баркельби легко справился с трико, но по-прежнему боролся с застегивающими пряжками, которые соединяли перекрывающиеся щитки скафандра. Сихамур протянула ему фонарик и открыла дверь.
Снаружи, в темном коридоре, стоял Тарсус, комисори, похожий на четырехрукого алюминиевого богомола длиной в два с половиной ярда. Он ступал прямо, на двух ногах, как человек, но более ничем не походил на человека. Его панцирь металлическим блеском переливался в свете прожектора. Треугольную голову комисори пересекала глубокая горизонтальная борозда, в которой рубиново светились бесчисленные глазки.
– Надо бежать, – сказал он.
– Что?! Почему?! – воскликнула Сихамур.
Очередной толчок чуть не сбил их с ног. Баркельби привалился спиной к стене, и ему показалось, что он уже когда-то переживал это. Вернее, он даже был в этом уверен, равно как и в том, что знает, что сейчас скажет Тарсус. Комисори крепко держался за косяк металлической двери и напряженно всматривался в него.
– Он знает, – заявил он.
Сихамур повернулась к Баркельби.
– О чем он говорит? – спросила она.
Баркельби уже явственно, всем своим существом чувствовал это. Он ощущал концентрацию присутствия того, что пытается вырываться из узкого, тесного места и быстро разрастается во все стороны, меняет запах воздуха, мягко морщит поверхность камней. Баркельби кинул взгляд на низкий шкафчик, в котором запер спящего Зерготта, и сказал:
– Ты была права. Крек'х-па хочет выйти. Прямо сейчас.
Когда Хессирун закричал, было уже слишком поздно. Тертелл мгновенно подбежал к нему, но от увиденного застыл на месте. Пологий луг травянистых Тихо Зеленых, на котором они паслись, мягко спускался в сторону густого леса древесных Тихо Зеленых, и почти на границе этих территорий, в прохладной тени, под сенью крон раскидистых великанов, находилась не слишком глубокая яма, в которой рос маленький, кустистый Тихо Зеленый. Это была одна единственная яма на всем лугу. Вернее, ямка, которая не представляла опасности даже для недельных ягнят. Но крупный и сильный Хессирун не справился и угодил прямо в нее. И не просто угодил. О, нет. Этот дурной четвероногий мешок проблем, с его уникальным даром собирать неприятности, сделал это в своей манере – картинно и зрелищно, то есть так, как еще никто никогда не делал. И теперь он торчал копытами вверх, вклинившись между ломкими ветками почти засохшего Тихо Зеленого.
Тертелл не мог определить, от чего он вот-вот готов лопнуть: то ли от смеха, то ли от нарастающей ярости. Хессирун всегда вызывал в нем двойственные чувства. В первый миг захотелось просто оставить его здесь. Или хорошенько пнуть и оставить. Или укусить, пнуть и оставить. Однако он так долго был знаком с Хессируном, что знал: это ничему его не научит и не изменит. Такой уж он есть и вряд когда-нибудь изменится. А язвительные колкости, издевки, подтрунивание и глупые шутки только сильно расстраивают его, и от этого он заводит длинный разговор о тумане, дожде и любимых Тихо Зеленых, кислых, мягких и травянистых, которые вдруг, по неизвестной причине, утратили вкус. Поэтому Тертелл преодолел свое тщеславное искушение, вздохнул и подошел ближе, чтобы помочь приятелю.
– Тебе удобно? – спросил он.
– У меня яйца замерзли, – ответил Хессирун совершенно серьезно, словно совсем не чувствуя иронии. Его голос звучал странно приглушенно.
– В твоей ситуации это нормально, ветер может делать с ними все, что пожелает. Я оставлю вас наедине, потому что, кажется, тебе это нравится.
– Нет, нет, подожди! Ты не понимаешь! Все не так, как обычно! Я не зазевался! Ну, может, немного, но я специально сюда забрался. Что-то здесь есть, на дне ямы. Оно блестело, и мне захотелось взглянуть на это. Но немного не получилось…
Тертелл обошел приятеля со всех сторон, но ничего не заметил, так как его тело почти полностью заполнило собой яму. Странным было то, что у Хессируна при этом совершенно не просматривалась голова. Тертелл слышал его голос, а потому, по идее, голова должна была быть месте. Без нее он не смог бы говорить, это ведь очевидно, подумал Тертелл и довольно быстро пришел к выводу, что голова, должно быть, воткнулась в дно ямки и, вероятно, сейчас находится под землей. Вот почему голос Хессируна звучит так приглушенно.
– Ты можешь дышать? Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил Тертелл с тревогой.
– У меня немного болит глаз, но в остальном я в порядке, и мне хотелось бы уже нормально встать на ноги. Ты поможешь?
Тертелл оглянулся. Стадо мирно паслось на наклонном лугу. Козимандисы и козимандиски не спеша пережевывали стебельки травянистых Тихо Зеленых, и только четверо из них обратили внимание на то, что случилось с Хессируном. Подняв головы, они наблюдали за развитием событий. Среди них был Асерем, сильный козимандис с величественными рогами, которого многие члены стада видели преемником ныне правящего вождя, главного козимандиса Тазама. Асерем присвистнул, и поднялись еще несколько голов, включая двух его не очень умных, но верных приспешников – Налума и Гезема. Тертелл знал, чем это грозит. Достаточно небольшого кивка Асерема, и тут же все трое спустятся сюда и начнут издеваться над Хессируном. А тот ничего не сможет поделать. Он такой, какой есть. Тертелл хотел избавить друга от этого.
– Конечно, – ответил он. – Но один я не справлюсь. Ты должен мне помочь. Повернись в бок, в сторону древесных Тихо Зеленых, и быстро, пока тебя не увидели те немногие козимандиски, которые еще порой кидают на тебя взгляды, или того хуже, пока не пришел кто-то, чтобы проверить, как твои яйца реагируют на поддевание рогами.
– Да ладно тебе… – сказал Хессирун, но, вместо того чтобы выполнить указание Тертелла, принялся неуклюже перебирать ногами.
– Что ты творишь, глупый корм для зубастых?
– Я пытаюсь повернуться, но под копытами ничего нет. Без опоры я не могу.
Тертелл раздраженно ахнул.
– Надо работать всем телом, идиот, как гусеницы на листьях. Понимаешь?
– Я попробую, – пообещал Хессирун своим приглушенным голосом, идущим из глубины земли, но его движения стали вдруг такими несуразными и спазматическими, что, глядя на них, Тертелл разразился приступом смеха.
На мгновение он потерял самообладание. У него подкосились ноги, начали слезиться глаза, и он почувствовал, как капли горячей мочи стекают по его бедрам. Но тут он услышал нечто такое, что мгновенно развеяло смех.
– Не слишком ли вам весело? – спросил Асерем.
Тертелл узнал его по голосу, и ему даже не пришлось оборачиваться, чтобы убедиться, что это именно Асерем. Он также был уверен, что тот пришел сюда не один. Тертелл подумал, что осталось мало времени, чтобы помочь Хессируну, и именно в этот момент необходимо что-то придумать. Что-то блестящее и эффективное. Тертелл прекрасно знал, что его рога не были такими большими, как у других козимандисов в стаде, и не был он также таким сильным, как они, однако всегда считал, что обладает достаточным количеством ума и сообразительности, чтобы перехитрить остальную часть стада, включая Тазама и Асерема. Во всяком случае, так он себя убеждал, хотя возможность доказать это появлялась у него редко. И то случалось это, когда речь, как правило, заходила о мелких делах, которые мало кто воспринимал всерьез. Легко было придумывать объяснения для всяких незначительных происшествий, случавшихся из-за неуклюжести Хессируна, или отвлекать внимание козимандисов, ищущих повода подколоть незадачливого соплеменника, потому что тогда не доходило до прямой конфронтации. Вся энергия, все гневные эмоции проходили боком, и никто ни разу не пострадал. Да, в умении выкрутиться Тертелл был чемпионом, но все указывало на то, что на этот раз ему это не поможет. Столкновение казалось неизбежным. Однако он был уверен, что есть какой-то выход из этой ситуации, только пока он его видит. Мысли лихорадочно забегали у него под черепом. Тертелл едва поспевал за ними. И вдруг он понял, что в обычных ситуациях никто не рискнул бы напасть на Хессируна физически, потому что он очень большой, и, несмотря на его врожденную неуклюже