Баркельби, однако, был уверен, что всё связанное со спорой, все эти отношения и инфантильные объяснения – это всего лишь хитрая ложь, упавшая на благодатную почву, и не обольщался, что когда-либо узнает, чем на самом деле является эта спора и почему она была здесь установлена. Для Баркельби в данный момент было важно только то, что ему предстоит проникнуть в нее, ведь именно ради этого его сюда и привезли. Остальное он привычно выталкивал за грань интереса.
Комисори, который проводил с ним инструктаж на воздухоплавательной лодке, выразился очень лаконично. Он заявил, что это пустяк, чистая формальность, но Баркельби – единственный активный обладатель сознательного оружия, который может это сделать. Позже он добавил, что внутри Ока расположился исследовательский лагерь, где работают ученые, занимающиеся анализом космической споры. Они поддерживают постоянную радиосвязь с Локудоном, но время от времени их радио замолкает. Источником проблем с подключением является иная физика споры, которая регулярно трансформирует человеческие технологии так, что они перестают работать полезным для нас способом. Именно поэтому и электронные компоненты радиостанции необходимо часто заменять. Молак всегда стремится иметь под рукой кого-то, кто может доставить запасные части в любой момент, но, к сожалению, так получилось, что те, кто обычно этим занимается, были срочно переведены на Южный полюс, и им требовалось срочно найти замену. Однако, поскольку таким сменщиком может быть только обладатель сознательного оружия, по понятным причинам, выбор был крайне ограничен. Комисори всячески извинялся и выражал сожаления, что Баркельби прошлось добираться из Боззокана, и уверял, что для решения вопроса потребуется всего несколько часов. Баркельби спросил, почему это должен сделать обладатель сознательного оружия? И комисори загадочно ответил, что только с ним можно войти в Око. Затем Баркельби выдали тяжелую холщовую сумку с запасными частями для радиостанции и оставили его на взлетно-посадочной полосе гебельтерского аэропорта.
Ремень сумки врезался в кожу, и каждые несколько десятков шагов приходилось останавливаться, чтобы перекинуть ношу с одного плеча на другое. Несмотря на это, Баркельби быстро оставил за спиной разрушенные здания, проржавевшие разбитые автомобили, а также потрескавшийся асфальт городских улиц, разрушенный проросшей травой и низкими колючими кустами, и начал подниматься по широкой вымощенной дороге на вершину Скалы. Повсюду сновали обезьяны. Он проходил мимо них, а они подозрительно всматривались в него. Баркельби боялся, что обезьяны могут почувствовать угрозу и попытаются прогнать его со своей территории. И хотя они были довольно малы, зато превосходили его численно. Если бы обезьяны захотели, они без труда нанесли бы вред Баркельби.
– Скажи, что ты наблюдаешь за ними, – прошептал он.
«В этом нет необходимости. Они до сих пор помнят людей».
– Надеюсь, ты прав.
«Сосредоточься на задании и береги дыхание».
Чтобы забраться на Скалу, Баркельби потребовалось менее часа. Он не знал, чего здесь следует ожидать, но его не удивило, что крепость практически перестала существовать. Собственно, только главные ворота и часть внешних укреплений сохранились в целости и сохранности. Остальные постройки превратились в концентрические волны стекловидного шлака, застывшие вокруг того места, откуда поднимался черный шип. Баркельби прошел через открытые ворота и вдруг оказался прямо возле шипа. Он невольно ахнул от впечатления. Его широкое коническое основание было намного шире знаменитого готического Винчестерского собора, который, как и все прочие сакральные объекты во всем мире, после пробуждения Беленусов перестал выполнять свою прежнюю функцию, но продолжал впечатлять своими размерами. Впрочем, сравнению с подобными объектами он уже не выглядел таким впечатляющим, и казалось, что с самого начала его строили с мыслью когда-нибудь превратить в красивый крытый рынок, где теперь жители Винчестера с удовольствием покупают картофель, яйца, помидоры, морковь, хлеб, свежие куриные бедрышки и сельдерей.
Внимательно следя за сумкой с запчастями, Баркельби перелез через застывшие волны шлака и осторожно ступил на неровную поверхность черного шипа. Она состояла из плотного сплетения грубых волокон, сделанных из какой-то особой материи, напоминающей гибкий кристалл. Волокна разной толщины складывались в беспорядочные борозды, округлые выпуклости и неглубокие впадины, густо заросшие многочисленными угловатыми тычинками, такими же черными, как и материя, на которой они росли, но заканчивающимися серебристой блестящими шишечками. Большинство этих тычинок доходило Баркельби до пояса. Когда он оказался между ними, ближайшие шишечки вспыхнули бледным светом и наклонились к нему. Баркельби смутился, но решил, что если возникнет реальная угроза, то Зерготт непременно займется проблемой, поэтому решил идти дальше. Он не смог бы обойти все любопытные тычинки, потому что их было слишком много, но оказалось, что в этом нет необходимости. И хотя поначалу они стремились приблизиться к Баркельби, в конце стали избегать физического контакта, отклонялись и сами позволяли ему пройти.
Шип поднимался не вертикально, а под углом около тридцати градусов и сужался кверху. Несмотря на свою неправдоподобную толщину, он непрерывно гнулся и качался вслед за движением закрепленной на его конце споры, которая даже с такого расстояния казался огромной. Холодный и тревожно колючий блеск ее ониксовых чешуек заметно выделялся на фоне частично затянутого облаками неба, и от его вида по спине пробегали мурашки.
– Легко не будет, – скептически оценил Баркельби.
«Я же сказал, береги дыхание».
– Ты не помогаешь…
«Ступня, управляющая тяжелым военным сапогом, направленным к твоей заднице, оказалась бы более полезна, верно?»
– Ну ты и завелся. Еще немного – и отправишься спать!
«Да наплевать, только перебирай быстрее ногами, а то у нас нет целого дня!»
Баркельби сдержал ругательство и ускорил шаг. Восхождение было сложным, но не таким сложным, как ему казалось вначале. Время от времени он останавливался, чтобы перевести дыхание, но тут же вновь продолжал путь. Чем выше он поднимался, тем сильнее донимал его порывистый ветер. Он старался не думать о том, что произойдет, если очередной порыв скинет его с шипа, и как долго ему придется с криком падать в море. Он наклонил голову и упрямо двигался вперед. Угловатые тычинки склоняли серебристые шишечки, которые, вспыхивая бледным светом, неотрывно следили за его усилиями. Баркельби не хотел смотреть на часы, предпочитая не знать, сколько времени займет восхождение, но когда, если судить по положению солнца, прошло уже часа три, Око заслонило весь обзор, и Баркельби заметил вход в шип. Узкая вертикальная щель темнела между колючими черно-белыми чешуйками, огромными, как вагоны бронепоезда. Но Баркельби мог бы поклясться, что еще минуту назад никакой щели там не было.
Он добрался до входа, остановился и, тяжело дыша, стал всматриваться в бархатистую темень, залегавшую внутри. Страха он не ощущал, хотя похожее чувство неприятно щекотало желудок. Он обернулся, чтобы взглянуть на Гебельтер. Далеко внизу маячили утопленные в Скале развалины крепости, заброшенный город, порт и аэродром, над которым блестела металлом крошечная воздухоплавательная лодка. Ее вид служил некоторым утешением: приятно было сознавать, что тебя все еще ждут, но Баркельби не мог избавиться от иррационального ощущения, что он видит лодку в последний раз. И всё остальное, на что он сейчас смотрит, тоже видит в последний раз. Баркельби поднял глаза и кинул взгляд за пределы ничейной земли, на территорию Трооха. Туман бесследно исчез, открывая виды, от которого кружилась голова.
Бесконечная холмистая равнина была продырявлена огромными, шестиугольными воздухозаборниками вертикальных туннелей, и даже с высоты Ока невозможно было увидеть, как глубоко уходят эти чудовищные колодцы и имеют ли вообще какое-нибудь дно. Их стены и края переливались темным хрустальным сиянием. Вокруг шестиугольных входов неспешно суетились Башенные Скарабеи, занятые своими непонятными делами. Расстояние делало их похожими на маленькие детские игрушки, движущиеся благодаря спиральной силе намотанных пружин. Одни воздухозаборники прилегали друг к другу, другие находились на большом отдалении, но все были соединены развитой системой отливавших металлом стяжек, связанных с висящими в воздухе полуматериальными моторчиками в форме угловатых дирижаблей, сотканных из плотной паутины сине-фиолетовых искр оргона. Было ясно видно, что шестиугольные туннели и соединяющие их конструкции образуют вместе одну колоссальную структуру, которая, уходя вглубь континента, становится все более сложной. Формы входов накладывались друг на друга и искажали перспективу, как бы скрывая в себе дополнительное измерение, которое невозможно непосредственно разглядеть, но можно заметить эффект его проявления. Далекий горизонт не был ни горизонтальным, ни слегка выпуклым. Он был пугающе вогнутым. Баркельби подумал, что Троох пытается превратить западную Енеропу в какое-то гигантское устройство неизвестного назначения, состоящие из многомерных и только фрагментарно видимых модулей, образующих что-то наподобие тарелки параболической антенны, на дне которой, в самом ее центре, в месте, из которого выходят все шестиугольные туннели, находится он сам. На какое-то страшное мгновение Баркельби был почти уверен, что видит Трооха в самой нижней точке вогнутого горизонта, а мерцающий столб черного света выжигает ему мозг, но он быстро восстановил контроль над своей параноидальной фантазией и понял, что это всего лишь стая черных птиц, кружащих над одним из шестиугольных отверстий.
«Насмотрелся?»
– Заткнись! – рявкнул Баркельби, повернулся и шагнул в щель.
Тишина окутала его со всех сторон. Она была почти осязаема, как вата в ушах. От нее пахло древней пылью. Внутреннее пространство споры было заполнено губчатым веществом, напоминавшим пористый мякиш хлеба, и подсвечено изнутри пугающе знакомым туманным серо-желтым свечением гниющей трухи. Благодаря этому внутри было не совсем темно. Однако Баркельби понятия не имел, в какую сторону ему следует двигаться. Возможностей было много, потому что вглубь споры вело не менее пяти разных коридоров, но ни в одном из них Баркельби не заметил следов, оставленных людьми. Ни протоптанных дорожек, ни мусора, ни ящиков с оборудованием, ни вообще чего-либо, что подсказывало бы какое-то направление.