– Подскажешь что-то?
Зерготт не ответил.
– Ну конечно, ты обиделся, – пробормотал Баркельби, поправил сумку с запчастями и стал проталкиваться по узкому овальному коридору, который показался ему самым большим и перспективным.
Через несколько ярдов ему пришлось свернуть направо, а затем налево. Коридор начал подниматься, и примерно через тридцать минут привел Баркельби в продолговатую камеру, длиной примерно в пятнадцать или двадцать ярдов. Здесь он остановился. Камера была совершенно пуста, и по-прежнему нигде не было видно следов присутствия людей. Но вдруг Баркельби почувствовал, что он не один. Он огляделся, но не заметил ничего, что объясняло бы его ощущения. Он поднял голову. Потолок исчезал в густом мраке. Баркельби смутно чувствовал, что там что-то скрывается и движется на пределе видимости. Дрожь пробежала по его коже. Он сглотнул слюну и постарался не впасть в панику, так как понимал, что, если допустит это, ему останется только бежать и кричать. А ведь бояться нечего. Просто тьма играет с ним в свои древние игры. Он снял с плеча холщовый мешок и положил его перед собой на губчатое, слегка прогибающееся покрытие. Он собрался с духом и закричал:
– Здесь кто-нибудь есть?!
Тишина жадно пожирала его слова, и казалось, будто он ничего не сказал. Баркельби задрожал. Он боялся подать голос второй раз. В его сознании выкристаллизовалась удушливая уверенность, что здесь нет людей. И никогда не было. Он присел на корточки, открыл сумку с запчастями для радиостанции и заглянул внутрь. В слабом фосфорном сиянии спор Баркельби увидел, что сумка полна перегоревших электронных ламп, сломанных печатных плат и поврежденных трансформаторов с неполной обмоткой. Он встал, оставил сумку и медленно отступил назад. Затем повернулся и прыгнул в коридор. Без сумки он двигался гораздо быстрее, но вскоре понял, что это не может быть тот же самый коридор, по которому он пришел. Этот был намного шире, и главное, поднимался вверх, а должен был спускаться. Баркельби остановился в недоумении и тут он услышал нечто, от чего у него застыла кровь. Со стороны камеры, которую он только что покинул, приближался громкий хруст, треск и медленное шуршание, словно что-то большое и очень тяжелое с трудом протискивалось в его сторону. Баркельби застонал и кинулся бежать. Осознание того, что он движется не к выходу, мешало ему справиться с тревогой. Он пытался бежать, но спотыкался и падал. Поэтому он перешел на быстрый, нервный шаг. Он знал, что не сможет вернуться, но убеждал себя, что найдет другой способ выбраться отсюда.
– Зерготт! – сказал он, переводя дыхание. – Мне нужна твоя помощь.
«С удовольствием».
Только звук его голоса заставил Баркельби частично восстановить уверенность в себе.
– Убери эту чертову штуку!
«Я бы не смог, даже если бы захотел».
Баркельби не мог поверить услышанному.
– Сейчас неподходящее время для таких шуток! Я понимаю, что ты хочешь отомстить за то, что я тебе наговорил, но…
«Я не шучу. Пришло время».
– Время чего? – спросил Баркельби, чувствуя, что начинает проигрывать неравную битву с паникой.
«Чтобы ты перестал убегать».
– Но оно меня настигнет!
«Рано или поздно обязательно сделает. Остановись».
– Не дождешься.
«Однажды ты уже сбежал отсюда. Ты не слишком хорошо справился с этим».
– Что ты несешь?! Я никогда не был здесь раньше!
«Был».
На дне его сознания мелькнул лабиринт подземных коридоров и странный предмет, который парит в кубической пещере и неподвижно переливается смыслами.
Баркельби замедлил шаг.
«Стой! Перестань убегать».
Страх был непреклонен и агрессивен, как физическая боль. Он сгустился в груди, вонзился в нее, как ледяной кинжал, а потом, совершенно неожиданно, отпустил, развеялся бесследно.
Невидимая тяжесть сковала Баркельби ноги и остановила его на ходу. Каким-то образом эта обездвиживающая сила стала также пустотой в его голове; пустотой, которая начинала его переполнять.
– Я…
«Нет, не ты».
Зловещие звуки становились все ближе, все громче. Вдруг Баркельби понял, что они доносятся вовсе не из коридора, и он слышал их всегда, чувствовал глубинные движения или усиливающееся присутствие живого, сгущающегося холода, предшествующего каждому трансферу воспоминаний. Но он никогда не хотел их слышать. Теперь хочет. Он сосредотачивается на них, и в одно мгновение все, что он столько лет с таким самозабвением отталкивал от себя, как магнит, липнет к нему в тех местах, которые этого ждут. Хрустя, треща, шурша, изгибается реальность, открывается проход.
«И все же не больно. Теперь я могу спокойно разобрать Тарсус».
– Ты…
«Нет, не я».
Предвечная мысль дрожит.
Ее контуры размываются, сбрасывая с себя резкость.
Ее внутреннее пространство рушится, растягивается и превращается в длинный коридор, высеченный в твердой скале, в конце которого открываются толстые бронированные врата.
Баркельби впервые в жизни смотрит туда, куда следует, и не отводит глаз.
Он смотрит.
В глубину закулисного пространства капает золотое сияние. На короткий, перехватывающий дыхание момент оно освещает то, что скрывается в ее темной бездне. Угасая, свет оставляет после себя исчезающий образ, который никак не постичь умом, и Баркельби беспомощно исчезает вместе с ним.
– У меня все время создается впечатление, что за нами что-то идет, – сказал Хессирун, еще раз оглянувшись.
Тертелл раздраженно застонал.
– Прекрати, я не могу сосредоточиться!
– Я бы поклялся, что…
– Это просто ветер толкается с древесными.
– Я его совсем не чувствую.
– Потому что он дует выше. Это так трудно понять?
– Нет, но знаешь…
– Довольно! – фыркнул Тертелл. – Ты заткнешься наконец?! На нужно искать след, а ты не помогаешь.
– Ты сказал, что знаешь, где он.
– Ну и что с того? Ты забыл, из-за кого мы здесь?
– Это не моя вина, я просто…
– Еще немного, и я оставлю тебя здесь. Честное слово!
– Ну, хорошо, хорошо. К чему эти нервы?
Тертелл остановился и беспомощно огляделся. Он был озадачен. По правде говоря, он ни разу не встречал ни нюхача, ни зелейницы, но зато часто подслушивал разговоры любимых козимандисок Тазама, которые неосмотрительно сплетничали о делах главного козимандиса и его ближайших приспешников. Благодаря этим сплетням Тертелл получил достаточно сведений, чтобы понять, где следует их искать, и был уверен, что добраться до их укрытия будет очень просто. Однако в лесной чащобе Тихо Зеленых все усложнилось. Красивая четкая тропа неожиданно оборвалась на половине склона, и Тертелл никак не мог понять, как это вообще возможно. Он пребывал в расстерянности несколько долгих минут, пока наконец не догадался, что, вероятно, пропустил какой-то незаметный, скрытый поворот или попал в ловушку запахов, оставленную для запутывания следов. Он помнил, что последний четкий след вынюхал чуть выше, на склоне, и поэтому решил, что разумнее всего будет вернуться к нему. Он сказал об этом Хессируну.
– Обратно наверх?! – с сомнением спросил могучий козимандис.
– Придется. Мы что-то упустили.
– Но что?
– Если бы я знал, я бы тебе сказал!
– Мне не хочется…
– У меня действительно нет желания выслушивать твои…
Тертелл замолчал. В бахроме Тихо Зеленых он углядел что-то похожее на едва заметную тропинку. Он подошел к ней, просунул голову между длинных стеблей, покрытых мелко зазубренными листочками, и понюхал истоптанную землю. Этот запах был незнаком Тертеллу. Он немного напоминал запах козимандисов, но с тем же успехом это мог быть оставлен какие-либо иными мясо-костными четвероногими, которые часто здесь проходят.
– Нашел что-нибудь? – спросил Хессирун.
– Возможно.
– Значит, мы не вернемся на склон?
– Тебе больше не о чем переживать?
– Пока нет.
– Идиот, – прошептал про себя Тертелл.
– Эй, я это слышал! – возмутился Хессирун.
– Надеюсь… – пробормотал Тертелл и медленно двинулся вперед, уткнувшись носом в землю.
С каждой минутой он все больше убеждался в том, что это запах козимандисов, хотя и с множеством иных, трудно распознаваемых дополнений. В этом запахе было что-то от редко встречающихся Тихо Зеленых или от козимандисов, но не тех, что рождены козимандисками, а с тех, что вышли на свет из-под земли, из корней Тихо Зеленых, и имеют вид бархатных клубней, полных сочной, пусть и немного горьковатой, но всё же очень вкусной мякоти. Тертелл сглотнул слюну, обильно собиравшуюся у него под языком, и сосредоточился на запахе. На этот раз он не собирался его терять.
Тропа доходила до берега узкого ручья, лениво текущего по каменистому дну глубокого оврага, а затем сворачивала и вела между большими мшистыми валунами. Тертелл остановился, тряхнул головой и повел ушами.
– Почему мы стоим? – спросил Хессирун.
– Я думаю.
– Ты можешь делать это, не прерывая ходьбы.
– Дай мне знать, когда сам когда-нибудь попробуешь.
– Почему ты такой? – простонал обиженный Хессирун. – Я же ничего тебе не сделал.
Тертелл вздохнул.
– Ты прав, прости, – сказал он с сожалением. – Мы стоим, потому что тропа проходит между валунами, и я думаю, стоит ли нам все-таки идти по ней. В таких местах часто прячутся зубастики.
– Я пойду первым, если ты боишься.
– Я тоже боюсь за тебя и не хочу, чтобы ты подвергал себя опасности.
– В таком случае, я не знаю…
– А я знаю, – сказал вдруг кто-то третий.
Тертелл и Хессирун замерли от ужаса, но больше ничего не произошло, поэтому они все-таки осмелились пошевелиться и посмотрели друг на друга.
– Ты тоже это слышал? – спросил Тертелл.
– Кажется, да…
Они оглянулись, но в поле зрения не увидели никого, кто мог бы заговорить с ними.
– А может, все же нет? – с сомнением спросит Хессирун. – Давай забудем об этом и пойдем дальше.
– Да здесь я, наверху! – подсказал таинственный голос.