Тертелл и Хессирун подняли морды.
– Нет, нет, с другой стороны.
Следуя указаниям голоса, они наконец заметили козимандиса, лежащего на одном из больших круглых валунов. Это был не типичный побратим Тертелла и Хессируна, потому что в некотором отношении сильно отличался от них. Мех незнакомца напоминал травянистую подстилку Тихо Зеленых, а рога покрывал темно-зеленый налет, благодаря чему он превосходно сливался с мхом, на котором лежал, и ветвями древесных, стоящих прямо за ним. Незнакомый козимандис выглядел так, как, по слухам, выглядят все зелейницы и все нюхачи, но Тертелл и Хессирун не были уверены, что это так и есть, потому что знали о них только по рассказам и никогда не встречали.
Зеленый козимандис встал и, словно почуяв их сомнения, сказал:
– Бмулкина велела мне выйти вам навстречу.
– А откуда она знает, что мы к ней идем? – подозрительно спросил Хессирун.
– Я был бы удивлен, если бы она не знала. Меня зовут Эбед. Пошли. Я отведу вас к ней.
Он ловко спрыгнул с валуна, прошел мимо них, красноречиво поглядывая на продолговатую золотую вещь, надетую на рог Хессируна, и зашагал между мшистыми камнями. Тертелл и Хессирун все еще не могли решить, следует ли им доверять незнакомцу, но понимали, что по собственной трусости могут потерять шанс быстро добраться до Бмулкиной. Потому они обменялись понимающими взглядами и, осознав все сопутствующие риски, поспешили за Эбедом.
Едва приметная дорожка запаха вилась среди огромных скал, толстых стволов древесных Тихо Зеленых и густых кустистых, ощерившихся длинными шипами, но Эбед следовал по ней с такой легкостью, как будто шел вдоль подвешенной в воздухе светящейся паутины, безошибочно указывающей ему путь. Он ни разу не колебался, всегда знал, где нужно повернуть, где развернуться, а где подняться чуть выше. Тертелл не прекращал восхищаться. Он был так очарован его ориентацией на местности, чутьем и наблюдательностью, что не сразу понял, что запах Эбеда щекочет ему ноздри, притягивает к себе внимание и очень напоминает потерянные следы нюхачей и зелейниц.
Исходивший от Эбеда запах в своей основе содержал запах любого нормального козимандиса, но эта знакомая сердцевина была обернута другими ароматами, восходящими к пропитанным солнцем листьям и медленным движениям корней глубоко в сырой земле. Источником этих ароматов был, без сомнения, необычный Тихо Зеленый мех Эбеда. Однако запахи эти не были такими сильными и стойкими, как таящийся прямо под ними дух козимандиса, поэтому после прохождения нюхача они довольно быстро улетучились с тропинки, и спустя некоторое время на ней не оставалась лишь сердцевина козимандисьего запаха. Из этого следовало, что места, где давным-давно проходили нюхачи и зелейницы, привычно пахли козимандисами, а те, что они посетили недавно, содержали сочный аромат редких травянистых Тихо Зеленых, маскирующих козимандисскую суть.
Тертелл собрал в голове эти мысли и пришел к выводу, что на склоне, там, где у него оборвался след, соединяются два следа, старый и новый. И вот что сбило его с толку. Он обрадовался, что ему наконец удалось разгадать эту загадку, и подумал, что, возможно, стоит поделиться своим открытием с Хессируном и Эбедом – хотя для нюхача в этом, вероятно, нет ничего нового. Но прежде чем он успел обдумать все за и против, Эбед остановился и, не глядя в их сторону, сказал:
– Это здесь.
Потом присел на корточки и втиснулся в узкий проход, вырытый под толстым стволом поваленного ветром дерева. Он пополз внутрь и исчез с другой стороны.
– Вряд ли я туда влезу, – произнес Хессирун.
– Подожди минутку, – успокаивающе сказал Тертелл и просунул голову вглубь прохода.
Достаточно было беглого осмотра, чтобы понять, что щель не столь узка, как кажется. Ощущение тесноты создавали свисающие с коры лишайники Тихо Зеленых, оптически уменьшающие проход.
Тертелл отступил назад и посмотрел на Хессируна.
– Лезь! – сказал он. – Места достаточно. Я подтолкну, если у тебя возникнут проблемы.
Хессирун не проявлял уверенности.
– Я не думаю… – пробормотал он тихонько.
– Иди, а то зеленый сбежит!
Слова Тертелла дошли, видимо, до нужного места в мозгу Хессируна, потому что он вдруг ахнул, отчаянно бросился вперед и на удивление бодро нырнул под ствол дерева. Вопреки опасениям, он не только без малейших проблем втиснулся в проход, но и преодолел его быстрее Эбеда, в чем, вероятно, ему очень помог страх застрять.
– Ты кидаешься, как кунак за личинками! – крикнул ему вслед раздраженный Тертелл и тоже пополз под ствол.
С другой стороны, на небольшой круглой полянке, затененной ажурными ветками игольчатых Тихо Зеленых, его ждали не только Эбед и Хессирун. Были там еще двое других козимандисов, а точнее зеленый козимандис с так сильно выгнутыми назад рогами, что они походили на вторую пару ушей, и большая козимандиска, действительно большая, намного больше Хессируна. Она напоминала каменный куб, поросший подстилочным Тихо Зеленым мехом. Между ее задних ног покачивалось огромное вымя. Тертелл никогда прежде не встречал эту козимандиску, но, как только он на нее взглянул, чувство уверенности остро кольнуло в мозгу. Это должна быть она, Бмулкина! Однако Тертелл понятия не имел, откуда в нем эта уверенность взялась. Зелейница смотрела на золотую вещицу, надетую на рог Хессируна, который почтительно склонил голову. Тертелл подошел к ним, осмотрел чудовищное вымя и спросил:
– Тебя щекочут Тихо Зеленые, когда ты пасешься?
Все посмотрели в его сторону, но она заговорила.
– Ты бы знал, если бы тебе самому было чем похвастаться, но, насколько я вижу, нам не о чем говорить.
Тертелл онемел. Он смотрел в ее спокойные темно-синие глаза, над которыми возвышались величественные рога, покрытые густым мхом, и искал в мыслях какую-нибудь злобную реплику, которую можно было бы швырнуть ей в морду, но впервые за очень долгое время ему ничего не приходило в голову.
– Не трать свое существование на такие вещи, Тертелл, – сказала она. – Вы потратили уже достаточно времени, чтобы добраться до меня. Зачем вам это все понадобилось?
– Я… Я потерял след… – выдавил из себя Тертелл.
– Ты сам себя потерял, а не след, правда?
Остальные козимандисы молча наблюдали за ним, и Тертелл с удивлением обнаружил, что вовсе не чувствует себя неловко.
– Да, – ответил он. – Я был слишком самоуверен. Мне нужно поскорее…
– Вот именно, я рад, что ты уже это раскусил, но оставь на потом. Пережуешь по дороге к Передатчикам. Вам нужна их помощь.
Потрясенный Тертелл вздрогнул.
– Но… но… но это как дышать водой! – выпалил он, заикаясь от страха. – Каждый козимандис знает, что это невозможно. Передатчики никому не помогают. Они только обманывают, искажают и травят. Лучше держаться от них подальше.
– Ой, Тертелл, Тертелл, ты ничего о них не знаешь. Тебе известны только рассказы старых козимандисов, которые любят болтать про то, как Передатчики плетут под землей свой собственный мир, бескрайний и сияющий, словно ночное небо. Мир, совершенно отличный от того, что мы знаем и видим каждый день, но неразрывно сросшийся с этим. Наверняка тебе много раз рассказывали, будто то, что они создали, в чем живут и чем они на самом деле являются, просвечивает порой между листьями и жесткими изломами коры, как лоснящаяся кожа просвечивает между волосками шерсти, или скрывается в лужах и осторожно движется по паутинкам в безветренные дни. Твое строго определенное мнение явно рождено этими сказками. А значит, ты привык держаться подальше от мест соприкосновения, в которых проявляется присутствие Передатчиков, а также научился избегать их светолюбивых антенн, набухающих на поверхностях вещей и не похожих ни на что другое, только на самих себя, – разноцветных куполообразных клубней, стоящих на отдельных ножках. Но это всего лишь сказки, Тертелл, сказки для маленьких ягнят. В них просвечивает доля правды, потому что Передатчики действительно не такие Тихо Зеленые и Мясисто Костистые, как мы, и, само собой, сильно отличаются от нас. Но дело в том, что никто не знает, насколько. Сказки защищают от этого знания. Они призваны это делать, потому что Передатчики более странные, более опасные и более непредсказуемые, чем кто-либо мог предположить. Больше, чем кто-либо должен знать. Но они почти не интересуются нами. Во всяком случае, не так, как тебе кажется. Ты когда-нибудь задумывался, почему реальность такая плотная и дает опору нашему существованию? Почему наши тела появляются здесь, чтобы расти, укреплять свое естество, а затем распадаться на кусочки? И что на самом деле питает время нашего существования?
Тертелл не выдержал и раздраженно хмыкнул:
– Ты меня ни в чем не убедишь! Я свое знаю! И не притворяйся, будто знаешь ответы на такие вопросы. Это просто смешно. Мир есть мир, деревяшки крепкие, травники мягкие, а вода мокрая. И мы здесь, потому что мы есть. Так оно повелось. Можешь дальше рассказывать, что хочешь. Эффект всегда будет одинаковым. Ничего не объяснишь и ничего не изменишь.
– Ты прав. Никто не знает «почему». И всё же заройся поглубже в эти вопросы, и сам быстро обнаружишь, что «как» находится в пределах нашего понимания.
Тертелл никак не мог понять, о чем она говорит, но обдумывание помогло ему успокоиться.
– Ну ладно, я опять запутался, – признался он, глядя на Бмулкину снизу вверх, и тут в его сознание вдруг начал проникать смысл, скрытый в словах зелейницы.
– Погоди… – сказал он, оживившись. – Минуту назад ты намекала, что Передатчики создают наше существование?
– И да, и нет. Сами по себе они не обладают такой силой, но кто-то, давным-давно, не случайно дал им именно такое имя. Они передают, Тертелл. Они передают и направляют.
– Что?
– То, что излучается из подземного космоса и через Передатчиков постоянно, без перерыва, миг за мигом, дыхание за дыханием, принимает форму нашего мира и нас самих. Однако тебе надо знать, что всё передаваемое ими и твердеющее в нас и вокруг нас, содержит в себе проблески бесчисленных инопланетных миров, видения будущих и прошлых событий, запутанные нестабильные символы, которые переливаются неизвестными красками и дрожат, будто вынырнули с глубоководья, а также различные загадочные предметы. И последние, случается, доставляют нам много хлопот. Правда, подавляющее большинство этих предметов никогда не воплощается в твердых, осязаемых формах и появляется лишь на невообразимо короткий момент, после чего сразу же исчезает, оставляя после себя размытые паутинные структуры, запечатленные в глубоких слоях восприимчивых умов, словно следы странных копыт в мягкой земле, но есть и такие, которые, к сожалению, материализуются и вя