Я упал в зияющую, ослепительную белизну…
Я стал зияющей, ослепительной белизной…
Из небытия, из слепоты, из бесчувствия меня вырвало ощущение, будто я следую за некой острой хищной сущностью, чьи лезвия невозможно ни сточить, ни выщербить, и она без малейших усилий режет все на своем пути. Эта острая сущность мчалась по освещенному пространству среди неподвижных фигур, хорошо зная, что они в действительности вовсе не неподвижны, просто движутся намного медленнее, чем она.
Мы мчались.
Мое сознание и восприятие слились с этой острой сущностью и стали постепенно постигать все новые элементы ее структуры и наполнять их мной. Мне казалось, будто я отбрасываю на нее все более длинную тень, которая превращает ее в меня или делает ее неотъемлемой моей частью. Это расширяло мое поле зрения и увеличивало массу моего присутствия. Я понял, где верх, а где низ. Я увидел солнце на безоблачном небе и растянувшуюся до горизонта каменистую пустыню со вспененным, неподвижно кипящим песком, с застывшими камнями, выступающими из земли и с глубокими расщелинами, внутри которых зависли в оцепенении черные сплетенные колючие щупальца. Над ними, на массивных сегментарных ногах, толстых, как баобабы, неподвижно шагали огромные, покрытые панцирем существа. Их мощные вращающиеся ротовые аппараты напоминали сложные машины для дробления камней, которые теперь, как и все вокруг, застыли, скованные паутиной стяжек, замедляющих время. Эти стяжки также были частью живой движущейся острой сущности. Они тянулись именно из нее – этой сущности, из ее круглых, лишенных массы и почти невидимых генераторов, сплетающих гравитацию с течением времени в замкнутой системе циркулирующих турбулентностей, окруженных магнитной мембраной, которая источает тепло, подобно прозрачной поверхности янтаря. Я чувствовал это, потому что сам все больше становился это острой сущностью, а она, в свою очередь, все больше становилась мной. Я также чувствовал, как мое сознание с легкостью проникает в волокнистую мякоть обездвиженных черных щупалец, и каждая из них, без исключения, очень медленно распадается на кусочки, неспешно разбрызгивая густой темно-зеленый сок. Гиганты на сегментарных конечностях рушились под губительным натиском моих массивных, враждебно настроенных мыслей, медленно схлопывались и превращались в серый прах, не успевая упасть на песок и камни.
Вдруг, среди всех этих распадающихся существ, под паутиной разветвленных стяжек, в самом центре вихря замедленного времени между призрачными генераторами, между манипуляторами измерений, автономными излучателями различных видов энергии и массивными головками твердой тьмы, застывшей вокруг жидких ядер пульсирующей плазмы, я ощутил зависшее в пространстве уплотнение материи, из которого росли все органеллы, составлявшие острую сущность и самого меня. Заинтригованный, я переключил свое внимание на это уплотнение.
Там был мужчина. Он стоял с закрытыми глазами. На нем была черная кожаная куртка, смятая рубашка цвета хаки, темно-коричневые брюки и высокие армейские сапоги. Спутанные рыжие волосы торчали у него на голове, как грязный, выгоревший ореол. Казалось, он спит стоя, обездвиженный стяжками, замедляющими время, но они не имели к нему никакого отношения, потому что я ясно видел, что они обходят его издалека. В левой руке, вытянутой вперед, он держал цельный рифленый кусок металла, напоминающий грубо изготовленный макет пистолета, в котором не было даже отверстия, имитирующего дуло. Но таково было уплотнение материи, объемная морщинка реальности, из которой выступала острая сущность, а из нее выступал я. В этом у меня не было никаких сомнений. Я подошел, и я ощутил нежное касание тонкой струйки, идущей от острой сущности. Сущность открыла мне, что в поверхности этой металлической поделки всё-таки есть некое отверстие, и тут же помогла мне найти его. Я просто переместился по течению этой струйки, и, ощущая, как направляю концентрированное внимание вдоль забытой конечности, быстро обнаружил крохотную капиллярную особенность – микропортал, уходящий очень и очень глубоко.
Проскользнув к нему, я уже знал, что внешний вид этой рифленой штуки однозначно говорит о том, что это муляж. Я догадался, что каждой молекулой своего присутствия она пытается дать понять, что на самом деле она не то, чем кажется. Выбранный ею образ – это всего лишь игра ассоциаций, обманка, хитрая уловка, благодаря которой частицы древних, разрушенных миров, не соответствующие сознанию нынешних форм жизни, обретают некую узнаваемую форму, потому они могут показаться знакомыми, и с ними можно установить устойчивые отношения восприятия.
Я протиснулся по капиллярной особенности и оказался внутри большого куба, стенки которого были покрыты толстыми усиками зыбких стекловидно-механических актиний, фосфоресцирующих слабым красным сиянием. Я подплыл к ним, ловко лавируя боками, как беспозвоночный полип, живущий в лабиринтных закоулках абиссального океанского дна, и, словно по привычке, вытянул вперед множественные гибкие руки. Актинии тоже потянулись ко мне. Прикоснувшись к ним, я почувствовал, как по мягкой коже пробежали искры, которые быстро проникли в мое тело и начали скапливаться внутри. Так в моем теле появилось нечто вроде светящегося, искрящегося куба, который сначала сконденсировал свою структуру, а затем быстро расширился во все стороны, поглотив все мое тело и идеально вписавшись в куб, внутри которого я находился. В стекловидно-механических актиниях закружились снежинки. Красное свечение потускнело, и сгустившийся снег слипся до хрустальной прозрачности.
Сквозь прозрачные стены лился яркий свет.
Куб, в котором я находился, парил в воздухе, и несколькими гибкими, эластичными щупальцами зацепился за край чего-то, напоминавшего длинную и слегка наклонную террасу, выбитую в сухом, но еще живом коралле. Сверху и снизу тоже были похожие террасы. Они располагались как этажи, один над другим. Однако после длительного осмотра я пришел к выводу, что это одна и та же терраса, которая поднимается витками, как резьба, вырезанная в ободе огромной колонны. К ней крепилось множество странных предметов, которые, как и мой куб, парили в воздухе. Они окружали меня почти со всех сторон. Слева я видел нечто напоминающее острый пучок длинных металлических водорослей, которые колыхались, будто погруженные глубоко под воду, а справа находился продолговатый молочного цвета камень, на поверхности которого роились бесчисленные темные точки, складывающиеся в непонятные для меня рисунки, формулы, символы. Надо мной что-то большое сжималось и вновь раздувалось, как серый мешок, образованный из плотного и липкого тумана, внутри которого длинная и размытая форма извивалась, кружила, мгновенно перетекала с одного края на другой, а внизу я увидел массивную фигуру, напоминавшую огромное насекомое, тело которого, лишенное глаз, даже четко обозначенной головы, состояло из множества одинаковых покрытых панцирем сегментов, соединенных крючкообразными отростками и мерцающих множеством крошечных прозрачных, но очень быстро трепещущих крылышек, покрывающих почти всю поверхность его брони – словно тонкая стекловидная трава, мерцающая на грани существования.
Рядом с силуэтом этого насекомого, частично заслоненного длинными металлическими водорослями, покачивалась из стороны в сторону деревянная, смоленая шлюпка, плотно забитая внутри зубчатыми колесами, поршнями, цилиндрами, рычагами, котлами и валами стучащего, пышущего паром механизма. На ее бортах были установлены восемь широких латунных сопл. Четыре с одной стороны и четыре с другой. Все сопла были направлены вверх. Из них то и дело выныривали оранжевые волнистые формы. Казалось, шлюпка с шумом выдувала через эти сопла продолговатые, мягкие пузыри легче воздуха, снабженные гибкими щупальцами, которыми они хватались за борта, чтобы не отдаляться от лодки. Они жили недолго, максимум две-три минуты, после чего лопались, исчезая в оранжевых вспышках, но тут же появлялись новые, и около десяти воздушных существ беспрестанно цеплялись за деревянный корпус. Я не знал, то ли они удерживали шлюпку в воздухе, то ли появлялись там с совершенно иной целью. Наверное, именно из-за этого чувства непроходимого невежества они казались мне восхитительными, и я не мог отвести от них глаз. Внезапно одно из этих оранжевых воздушных существ – я уже был почти уверен, что они полностью осознают свое мучительно короткое существование – оторвалось от шлюпки и полетело вверх. Глядя, как оно улетает, я медленно отвернулся от террас и пришвартованных к ним объектов.
Меня охватила холодная дрожь.
Размахивая свободными щупальцами, уменьшающееся оранжевое существо витало между мощными, болтающимися из стороны в сторону башнями. Эти башни были сделаны из какого-то мягкого серебристого материала и удерживались на длинных креплениях цилиндрической формы. Существо устремилось к медузообразным платформам, которые парили высоко над верхушками мягких башен и были окружены ослепительной короной полыхающего сияния, распадающегося на цвета, каких я никогда прежде не видел. Я не стал следить за дальнейшим полетом воздушного существа и ждать того момента, когда он лопнет, потому что мой взгляд внезапно упал на то, что было ниже. Это была потрясающая панорама невозможного города, напоминавшего устройство невероятно сложных часов, где множество движущихся элементов сливаются в один непрерывно тикающий и постоянно меняющийся механизм.
Мне захотелось внимательнее присмотреться к отдельным частям этой живой, городской структуры: к подвижным остроконечным минаретам, вращающимся площадям, по которым перемещались какие-то шарообразные объекты, или спиральным решеткам, соединяющим мобильные здания в более крупные модули, которые своим совместным движением изгибали здешнюю реальность и создавали анклавы, наполненные блестящим металлическая воздухом, заметно замедлявшим густой свет, где плавились пульсирующие комки темной ртути, пуская вокруг себя длинные, похожие на волоски отростки. Но я не успел это сделать, потому что невольно перевел взгляд дальше и обнаружил, что город не тянется до горизонта, а в какой-то момент уступает место необъятному простору изумрудного тумана, расходящегося волнами, как призрачный, медленный океан. Из этого океана рос лес гигантских туманных колонн или стволов, поднимающихся высоко вверх и увенчанных радужными сферами, внутри которых колыхались холодные и истрепанные языки пламени магнитных сияний. Я подозревал, что даже самая маленькая из этих сфер была настолько велика, что весь движущийся город мог бы легко поместиться в ней.