— Был бы рад мой папаша! — смеялся он. — Дочка замуж вышла! А на самом деле — женилась!
Дела идут неплохо.
Об истории моего разоблачения все уже забыли, да я ни с кем и не вижусь из прежних знакомых.
А сегодня вот тормознули на таможне, вспарывают тюки, хотя кому надо, было дадено. Саша дремлет, я записываю.
...
04.09.92.
Сегодня я женщина и мужчина.
Мы уже год живем с Сашей. Поменяли квартиру (мою и его отца) на трехкомнатную. Новостройка (одна из последних, сейчас никто ничего почти не строит), окраина, зато свежий воздух. У нас машина, с поездками нет проблем. Нас тут никто не знает, держат за мужа и жену. То есть меня за мужа, его за жену. А дома мы переодеваемся — я в женское, он в мужское.
Образцовая семья, если посмотреть. Дружно работают, дружно сидят по вечерам дома. Готовим вместе. Смотрим телевизор. Спим отдельно, конечно. Иногда он просится ко мне. Потому, что всегда мечтал спать с кем-то, а ни с кем не спал. Просто спать, без фокусов. Но иногда обнимает, целует.
— Если тебе неприятно, скажи.
— Мне все равно.
— Ну вот. А мне приятно. Я не тебя целую, а так, воображаю. Будто ты девушка. Хотя ты иногда очень на девушку все-таки похожа.
— Успокойся, спи.
— Вот заработаем денег, я сделаю операцию и стану мужчиной в полном смысле. А ты станешь женщиной. И я тебя тогда полюблю.
— Не стану я женщиной.
— Почему?
— Не хочу.
Я действительно не хочу. Меня устраивает.
11.11.92.
Сегодня я никто.
Саша в поездке, а я лежу с гриппом. Очень тяжелый какой-то грипп. Температура не спадает.
12.11.92.
Опять никто.
Вызвал участкового врача. Тетка послушала и сказала: надо в больницу. Похоже на воспаление легких. Вызывайте «скорую». Я пообещал.
Никаких «скорых», никаких больниц. Попросил старушку-соседку сходить в аптеку за лекарствами, дал ей за это немного денег. Отказывалась, странная. Из интеллигенток. Интеллигенты сейчас бутылки на улице собирают, а она отказывается. Но все-таки взяла.
13.12.92.
Не только никто, а в минусе просто.
Совсем худо. И Сашка не едет, гад, а обещал.
14.12.92.
Превращаюсь в человека.
Саша приехал, всполошился. Позвал друга покойного отца, старичка. Весь какой-то пятнистый, как мухомор. То есть и на лице, и на руках большие родимые пятна, и одежда в каких-то пятнах. Выписал лекарства, посоветовал в больницу, но Саша у него выспросил, как что делать, и начал.
И вот мне уже получше.
Саша рассказал, как в купе к нему пристала подвыпившая казашка. Две подруги-челночницы: одна казашка, вторая блондинка, симпатичная. Саша рассказывал про казашку, а я вижу, что он думает про блондинку. Я обиделась:
— Ты лучше расскажи, как ты с блондинкой общался.
— Никак.
— Ты же сам сказал: они три полки заняли, кроме вас, никого не было.
— Ну и что?
— И сказал, что казашка свалилась и заснула.
— Ну, заснула.
— А блондинка-то не заснула?
— Тоже заснула.
— Сразу же?
— Ну, не сразу, ну и что?
— Ага. И вы сидели и молчали?
— Да нет, говорили о чем-то.
— В этом и дело. Про то, как с казашкой общались, ты мне целый вечер рассказываешь, а про блондинку молчишь. Значит, есть о чем молчать.
Сашка удивился:
— Не понял, тебе-то что? Я понимаю, я мог бы ревновать, а ты-то ничего не чувствуешь!
— Смотря в каком смысле! В человеческом обычном смысле я могу что-то чувствовать?
— В человеческом смысле тебе должно быть все равно, с блондинкой я общался или с блондином. Или не все равно?
Саша заглядывал мне в глаза с надеждой. Будто хотел разглядеть: вдруг во мне что-то такое прорезалось? Ему бы это было интересней.
Но ничего не прорезалось.
— Все равно, — сказала я. — Просто я болею, вот и капризничаю. Извини. Страшно рада тебя видеть.
Ничего не прорезалось. Но он был прав: если бы с блондином, я бы так не обиделась. Почему? Может, во мне все-таки есть остаточный инстинкт — женский, получается?
Ну — и что в этом хорошего?
Вот он уже спит, выпив с устатку бутылку водки, а я сижу на кухне и пишу. И понимаю, что, как только поднимает в человеке голову пол, т. е. sex, так начинаются мучения. Сидит дура-баба, когда муж в командировке, и мучается, и фантазирует, и представляет, с кем он там, как он там...
А может, это просто чувство собственности? Ну, как — к собаке? Моя собака, поэтому неприятно, когда она ластится к кому-то еще.
Точно.
Можно на этом успокоиться.
Заодно открытие: можно жить без полового влечения, без смысла жизни (ну, в философском смысле, вообще-то какой-то смысл всегда найдется), без всякого удовольствия и без чувства долга, а держаться на одном чувстве собственности.
А еще стихи пишу — вот сейчас написала тут же. Гораздо хуже, чем раньше. Без аллитераций и фокусов. От души, как говорится. Смешно.
Привязанность от слова привязь?
Согласен. Но ведь не к столбу,
не к конуре. Так мне открылись
иные виды на судьбу.
Привязанность быть может — к небу,
к улыбке, к капельке дождя,
где видишь альфу и омегу,
а следовательно и себя.
31.12.92.
Сегодня я человек праздника.
Новый год. Мы с Сашей вдвоем, нам хорошо. Слушаем музыку, смотрим телевизор. Разговариваем. Мечтаем.
Я читала ему свои стихи, а он спел мне новую песню. Голос его все больше похож на настоящий мужской.
Птица сказала: я птица,
вылупиться пора.
Птица упорно биться
взялась в скорлупу с утра.
Птица упрямо билась
из всех своих птичьих сил.
И, разрывая горло,
вырвалась в этот мир.
Мокрая и нагая,
вырвалась из яйца.
И полетела птица,
стряхнув скорлупу с лица.
Я умилилась, хотя и добродушно посмеялась насчет скорлупы с птичьего лица. Саша обиделся. Потом признал, что излишняя искренность часто получается глуповатой[30]...
07.01.93.
Все отдыхали эти дни, мы работали.
А вчера вечером решили отдохнуть — так, как Саше нравится. То есть я одеваюсь женщиной, он мужчиной и едем в ресторан «Север». Для приличных людей это край и глушь, наших клиентов тут не бывает, узнать некому.
Саша танцевал со мной.
А потом его пригласила тетка. Белый танец, видите ли. Она же его и заказала, как я поняла.
Тетке лет сорок. Может и меньше, выглядит неплохо. Хорошая фигура, все вообще ничего. Особенно формы. Грудь — четвертый номер, не меньше. В общем, 140 на 100 на 140. Мечта вахтового нефтяника[31], отдыхающего после напряженного труда. Такой подсел ко мне, когда Саша танцевал с мечтой. Рассказал о напряженном труде, за который он получает зато бешеные башли. Может напоить всех в этом ресторане. Я слегка с ним заигрывала, но потом отшила. Саша все равно начал предъявлять претензии. Я в свою очередь указала на мечту. Он сказал, что та сама его пригласила. Я ответила, что вахтовик тоже сам ко мне подсел.
— Могла бы сказать: занято!
— А ты мог бы сказать: не танцую!
— Слушай, не указывай мне. Я буду у тебя разрешения спрашивать? Я мужик, в конце концов!
— Какой ты мужик?! Не смеши!
— Я хотя бы в будущем мужик! А ты вообще — никто!
Наверно, я просто была пьяной. И ударила его. И он ушел. Он подошел к тетке, они о чем-то поговорили — и ушли.
Ночь. Его нет. Я с ума сойду.
Два часа. Его нет.
Пятый час. Ложусь спать. Пусть он хоть сдохнет.
...
08.01.94.
Сегодня мне хорошо.
Пришел часов в десять. Просил прощения. Удивлялся, зачем он пошел с этой дурой? Главное, что он мог с ней сделать?
Мне все равно, мог он с ней сделать или не мог. Мне просто надо, чтобы он был дома, вот что я поняла. Дома и рядом, и все.
Нет, это не чувство собственности.
Это всего-навсего привычка.
...
13.07.96.
Саша в больнице, его избили до полусмерти.
Много чего было за это время.
Приватизировали квартиру, потом купили другую, в центре.
Открыли магазин. Специализация — детские вещи. Для самых маленьких. Потом оборудовали цех для пошива, наняли девушек, купили две грузовых машины и подержанную «ауди» для себя.
Он больше занимался организацией, я финансами. Хотели купить еще одно помещение, он этим занимался.
Все классически: встретили у подъезда, спросили закурить и избили.
16.07.96.
Боже, какое счастье, ему лучше.
17.07.96.
Опять хуже.
28.07.96.
Все нормально. Три операции позади, одна под наркозом. Трепанация черепа, не шутки.
02.08.96.
Все отлично.
22.08.96.
У меня праздник: Саша дома.
Обсуждаем, как будем жить дальше. Он очень изменился — похудел. Волосы отросли. Опять стал похож на женщину.