«Но сегодня, после того как твоя маман прогнала нас чуть ли не пинками» — вот что он собирался сказать, но решил, что без таких подробностей можно и обойтись. — Сегодня мы пошли на свалку. Билл прихватил «Яблочко». И посмотри. — Из заднего кармана Ричи достал сплющенную банку, в которой когда-то плескались в сиропе кусочки ананаса, расфасованные компанией «Дель Монте». Посередине зияла рваная дыра диаметром примерно в два дюйма. — Беверли проделала ее камнем, с двадцати футов. По мне, что дырка от пули тридцать восьмого калибра. Де Балаболь в этом убежден. А когда де Балаболь убежден, он убежден.
— Прошибить банку — это одно, — стояла на своем Беверли. — Если речь о чем-то еще… о чем-то живом… Билл, это должен сделать ты. Действительно.
— Не-е-ет, — покачал головой Билл. — Мы в-все с-стреляли. Ты ви-и-идела, ч-что и-из э-этого вы-ышло.
— И что вышло? — спросил Эдди.
Билл объяснил, медленно, с остановками, пока Беверли смотрела в окно, так плотно сжав губы, что они побледнели. Она, по причинам, которые даже сама не могла объяснить, не просто боялась: пребывала в глубоком шоке от того, что произошло. По пути сюда она с жаром уговаривала их, что отливать они должны все-таки пули… нет, не так уж она верила, не больше Билла или Ричи, что пули сработают, когда придет время пустить их в ход, зато точно знала: если что-то случится в том доме, оружие должно быть в чьих-то еще
(Билла)
руках.
Но факты оставались фактами. Каждый брал по десять камней и стрелял из «Яблочка» по десяти банкам, поставленным в двадцати футах. Ричи попал в одну из десяти (и то камень только черканул по ней). Бен сшиб две, Билл — четыре, Майк — пять.
Беверли, небрежно натягивая резинку и практически не целясь, попала в девять банок точно по центру. Десятая тоже упала, но камень отскочил от верхнего ободка.
— Но сначала м-м-мы до-олжны сделать с-снаряды.
— Послезавтра? — переспросил Эдди. — Меня к тому времени уже выпишут. — Мать, конечно, будет протестовать… но он не думал, что протесты будут очень уж бурными. После сегодняшнего разговора — едва ли.
— Рука болит? — спросила Беверли. Она пришла в розовом платье (во сне он видел другое платье; возможно, Беверли надевала его днем, когда мать прогнала их), с маленькими аппликациями-цветочками. И в шелковых или нейлоновых чулках. Выглядела она очень взрослой, и при этом совсем юной, как девочка, играющая в переодевания, с мечтательным и задумчивым лицом. «Готов спорить, у нее такое же лицо, когда она спит», — подумал Эдди.
— Не так чтобы сильно, — ответил он.
Они еще какое-то время поговорили, их голоса периодически прерывались громовыми раскатами. Эдди не спросил, что случилось, когда они приходили к больнице днем, никто из них об этом происшествии не упомянул. Ричи достал йо-йо, пару раз отправил ее «спать», убрал.
Разговор увядал, и в одну из пауз короткий щелчок заставил Эдди повернуть голову. Билл что-то держал в руке, и на мгновение Эдди почувствовал, как его сердце тревожно забилось: он подумал, что это нож. Но тут Стэн включил верхний свет, разгоняя сумрак, и Эдди увидел, что это всего лишь шариковая ручка. При свете они выглядели, как и всегда, настоящими, его друзьями, и никем больше.
— Я подумал, что мы должны расписаться на твоем гипсе. — Билл встретился с Эдди взглядом.
«Но речь не об этом, — подумал Эдди с внезапной и тревожащей ясностью. — Это договор. Это договор, Большой Билл, не так ли, или что-то максимально к нему близкое». Он испугался… потом устыдился и разозлился на себя. Если бы он сломал руку до этого лета, кто расписался бы на его гипсе? За исключением матери и, возможно, доктора Хэндора? Его тетушки из Хейвена?
Его окружали друзья, и тут его мать ошибалась: не были они плохими друзьями. «Возможно, — подумал он, — нет такого понятия, как хорошие друзья или плохие друзья, возможно, есть только друзья, которые стоят рядом с тобой, когда ты в беде, и не дают тебе почувствовать себя одиноким. Может, они достойны того, чтобы тревожиться за них, надеяться на их благополучие, жить ради них. Может, они достойны того, чтобы умереть за них, если уж до этого дойдет. Нет хороших друзей. Нет плохих друзей. Есть только люди, с которыми ты хочешь быть, с которыми тебе нужно быть, которые поселились в твоем сердце».
— Конечно. — Эдди чуть осип. — Конечно, отличная идея, Большой Билл.
Билл торжественно наклонился над его кроватью и расписался на горе гипса, в которой покоилась заживающая рука Эдди, большими, сцепленными буквами. Ричи расписался с широким росчерком. У Бена узенькие, в противовес его габаритам, буквы сильно наклонялись назад, грозя упасть в любой момент. У Майка Хэнлона буквы получились большими и кривоватыми, потому что он был левшой и никак не мог найти удобный угол. В итоге его роспись оказалась выше локтя. Когда Беверли склонилась над Эдди, он уловил аромат каких-то цветочных духов. Расписалась она аккуратными кругленькими буковками. Последним подошел Стэн. В его подписи буквы буквально слипались между собой. Оставил он ее на запястье Эдди.
Потом все они отступили от кровати, словно осознавая, что сделали. Снаружи вновь тяжело громыхнуло. Молния окатила деревянные стены и крышу больницы волной ослепительного света.
— Все расписались? — спросил Эдди.
Билл кивнул.
— П-приходи к-ко м-мне по-осле у-у-ужина по-о-ослезавтра, е-если с-сможешь, хо-орошо?
Теперь кивнул Эдди, и тему закрыли.
Какое-то время они еще поговорили, перескакивая с одного на другое. Коснулись и самого животрепещущего в том июле для Дерри вопроса — суда над Ричардом Маклином, которого обвиняли в том, что он насмерть забил молотком своего приемного сына Дорси и приложил руку к исчезновению старшего брата Дорси, Эдди Коркорэна. Маклину только через два дня предстояло сломаться прямо во время допроса в зале суда и, плача, сознаться в убийстве Дорси, но Неудачники сошлись на том, что Маклин скорее всего не имеет никакого отношения к исчезновению Эдди. Этот мальчик или убежал из дома… или его утащило Оно.
Ушли они где-то без четверти семь, и дождь все еще не начинался. Он только грозил полить и после того, как пришла мать Эдди, посидела у него и вновь отправилась домой (она ужаснулась, увидев росписи на гипсе, и ужаснулась еще больше от его решимости покинуть больницу на следующий день: представляла себе, что он проведет неделю, а то и больше, в абсолютном покое, «чтобы концы обломков успели срастись», как она выразилась).
И в конце концов грозовые тучи разорвало и унесло. В тот вечер ни единой капли дождя не упало на Дерри. Духота осталась, и ночью люди спали кто на крыльце, кто на лужайке, а кто и в спальном мешке на полу.
Дождь пошел на следующий день, но уже после того, как Беверли увидела нечто ужасное, случившееся с Патриком Хокстеттером.
Глава 17Еще один пропавший: смерть Патрика Хокстеттера
Закончив, Эдди вновь наполняет стакан слегка дрожащей рукой. Смотрит на Беверли и говорит:
— Ты видела Оно, так? Ты видела, как Оно утащило Патрика Хокстеттера на следующий день после того, как вы все расписались на моем гипсе.
Остальные наклоняются вперед.
Беверли откидывает волосы огненной волной. Под ними лицо выглядит неестественно бледным. Она достает из пачки сигарету — последнюю — и чиркает зажигалкой «Бик». Но, похоже, не может совместить огонек с кончиком сигареты. Через мгновение Билл легонько, но твердо ухватывает ее запястье, и его стараниями огонек смещается в нужное место. Беверли благодарно смотрит на него, выдыхает облако сизого дыма.
— Да, — говорит она, — я видела, как это случилось.
Ее бьет дрожь.
— Он был чо-о-окнутым, — напоминает Билл и думает: «Тот факт, что Генри позволил такому недоумку, как Патрик Хокстеттер, присоединиться к их компании, когда лето покатилось к осени… о чем-то говорит, так? Или о том, что Генри терял свое очарование, свою привлекательность, или о том, что безумие самого Генри быстро прогрессировало, а потому и Хокстеттер начал казаться ему нормальным парнем. И первое, и второе указывало на одно — нарастающую… что?.. деградацию Генри? Это правильный термин? Да, в свете того, что с ним сталось, где он закончил, пожалуй, что да».
«Есть и что-то еще, подтверждающее эту версию», — думает Билл, но пока только смутно помнит, что именно. Он, и Ричи, и Беверли как-то оказались рядом с гаражом «Трекер бразерс» — уже начался август и занятия в летней школе, благодаря которым Генри не слишком их донимал, практически закончились — и разве не Виктор Крисс подошел к ним? Очень испуганный Виктор Крисс? Да, было и такое. Все стремительно катилось к развязке, и Билл теперь думает, что каждый ребенок в Дерри это чувствовал — а особенно Неудачники и компания Генри. Но произошло это позже.
— Да, это ты понял правильно, — бесстрастно соглашается Беверли. — Патрик Хокстеттер рехнулся. Ни одна из девочек не садилась перед ним в школе. А если садилась, решала задачу по арифметике или писала сочинение или изложение, то внезапно ощущала его руку… легкую, как перышко, но теплую и потную. Мясистую. — Она сглатывает слюну, и в горле что-то щелкает. Другие смотрят на нее без тени улыбки. — Ты чувствуешь ее на боку, а может, и на груди. Никто из нас тогда не мог похвастать большой грудью. Но Патрика, похоже, это и не волновало.
Ты чувствуешь… это прикосновение, дергаешься, оборачиваешься, а там Патрик, улыбается толстыми резиновыми губами. У него был пенал…
— Полный дохлых мух, — внезапно подает голос Ричи. — Конечно. Он убивал их зеленой линейкой и складывал в пенал. Я даже помню, как он выглядел: красный, с белой рифленой пластмассовой крышкой, которая сдвигалась, открываясь и закрываясь.
Эдди кивает.
— Ты дергаешься, а он улыбается, потом открывает пенал и ставит его так, чтобы ты видела дохлых мух внутри, — продолжает Беверли. — И самое страшное — самое ужасное — он улыбается и ничего не говорит. Миссис Дуглас знала. Грета Боуи жаловалась ей на него, и я думаю, что Салли Мюллер что-то ей один раз сказала. Но… мне кажется, миссис Дуглас тоже его боялась.