— Хай-йо, Сильвер, ВПЕРЕ-Е-ЕД! — прокричал Билл во весь голос.
Он добрался до вершины короткого пологого холма, но даже небольшого уклона хватило, чтобы Сильвер набрал скорость. Шелест карт сменился пулеметным треском, Билл отчаянно крутил педали. Сильвера перестало мотать из стороны в сторону, он мчался по Нейболт-стрит к шоссе 2.
«Слава богу, слава богу, слава богу, — билась мысль в голове Ричи. — Слава…»
Оборотень снова взревел («Господи, похоже, он ревет ПРЯМО У МЕНЯ ЗА СПИНОЙ», — успел подумать Ричи), и тут же воздух перестал поступать ему в легкие: воротники рубашки и куртки пережали гортань. Изо рта у него вырвалось булькающее хрипение, но Ричи успел ухватиться за Билла прежде, чем его сдернуло бы с багажника. Билл подался назад, продолжая крепко держаться за руль. На мгновение Ричи подумал, что большой велосипед сейчас накренится и сбросит их обоих на мостовую. А потом его куртка, которая уже и так просилась в мусорный бак, разорвалась с громким треском, можно сказать, пернула от души. И Ричи вновь задышал свободно.
Оглянувшись, он посмотрел в мутные, убийственные глаза.
— Билл! — попытался крикнуть он, но с губ не сорвалось ни звука.
Билл, однако, все равно его услышал. Закрутил педали еще быстрее, как никогда в жизни. Все его внутренности, казалось, поднимались наверх, снявшись с привычных мест. Он почувствовал в горле густой медный вкус крови. Глаза его выпучились, вылезая из глазниц. Челюсть отвисла, он жадно хватал ртом воздух. И безумное, неукротимое веселье охватило его — что-то дикое, свободное, принадлежащее только ему. Жажда победы. Он стоял на педалях, уговаривал их; насиловал.
Сильвер продолжал ускоряться. Он уже почувствовал дорогу, готовился к тому, чтобы взлететь. Билл это ощущал всем своим телом.
Ричи слышал быстрый топот мокасин по щебенке. Он обернулся. Лапа оборотня с оглушающей силой ударила его по голове, и на мгновение Ричи действительно подумал, что у него снесло макушку. Интерес к жизни как-то разом угас, звуки начали затихать. Цвета меркли. Ричи отвернулся от оборотня, отчаянно цепляясь за Билла. Теплая кровь потекла в правый глаз. Глаз защипало.
Лапа опустилась вновь, на этот раз на крыло заднего колеса. Ричи почувствовал, как велосипед закачало, на мгновение он опасно накренился, но все-таки выпрямился. Билл опять прокричал: «Хай-йо, Сильвер, ВПЕРЕ-Е-ЕД!» — но теперь возглас этот донесся до Ричи издалека, словно эхо, которое слышишь перед тем, как оно окончательно умирает.
Закрыв глаза, Ричи держался за Билла и ждал конца.
Билл тоже слышал топот ног и понимал, что клоун все не сдается, но не решался оглянуться и посмотреть. Он знал: если клоун их догонит, то сшибет на землю. И, если на то пошло, только это ему и требовалось знать.
«Давай, дружище, — думал он. — Выдай все, на что ты способен. Все-все. Гони, Сильвер! ГОНИ!»
Билл Денбро вновь мчался наперегонки с дьяволом, только на сей раз дьявол предстал в виде отвратительно ухмыляющегося клоуна, чья физиономия потела белым гримом, чьи губы изгибались в плотоядной, красной, вампирской улыбке, чьи глаза сверкали, как серебряные монеты. Клоуна, который по какой-то идиотской причине нацепил форменный пиджак средней школы Дерри поверх своего серебристого костюма с оранжевым жабо и оранжевыми пуговицами-помпонами.
«Гони, дружище, гони… Сильвер, что скажешь?»
Нейболт-стрит расплывалась перед глазами. Сильвер запел победную песнь. Бегущие шаги начали чуть отставать? Билл по-прежнему не решался оглянуться. Ричи вцепился в него мертвой хваткой, мешая вдохнуть полной грудью, и Билл уже хотел сказать Ричи, чтобы тот чуть отпустил его, но он не решался тратить тот воздух, что все-таки проникал в легкие.
А потом впереди, как прекрасная мечта, появился знак «Стоп», установленный перед пересечением Нейболт-стрит с шоссе 2. Автомобили сновали взад-вперед по Уитчем-стрит. Биллу, перепуганному и обессилевшему, это казалось чудом.
Теперь — потому что через секунду-другую ему все равно пришлось бы затормозить (или придумать что-то очень уж затейливое) — Билл рискнул оглянуться.
Увиденное заставило его резко крутануть педали в противоположную сторону. Сильвера занесло, заблокированное заднее колесо оставило на мостовой резиновый след, голова Ричи ударила в правое плечо Билла.
На улице никого не было. Но в двадцати пяти ярдах от них, может, чуть дальше, около первого из брошенных домов, которые напоминали похоронную процессию, бредущую к грузовому двору, Билл заприметил что-то ярко-оранжевое, лежащее рядом с водостоком, вырезанном в бордюрном камне.
— Ах-х-х-х…
В самый последний момент Билл осознал, что Ричи сползает с багажника. Глаза его закатились, и из-под верхних век виднелись только нижние краешки радужек. Замотанная изолентой дужка очков перекосилась. По лбу медленно текла кровь.
Билл схватил Ричи за руку, они наклонились направо, и Сильвер потерял равновесие. Они упали на мостовую в переплетении рук и ног. Билл сильно приложился бедром и вскрикнул от боли. Веки Ричи при этом звуке дернулись.
— Я собираюсь показать вам, как добраться до этого сокровища, сеньор, но этот Доббс очень опасен, — хрипло, с придыханием произнес Ричи Голосом Панчо Ванильи,[162] таким дрожащим и отстраненным, что испугал Билла. Тут же он заметил и несколько грубых коричневых волосков, прилипших к неглубокой ране на лбу Ричи. Они чуть завивались, как лобковые волосы его отца. Волосы напугали Билла еще больше, и он со всей силы залепил Ричи оплеуху.
— Й-еп-с! — воскликнул Ричи, его веки вновь дернулись, потом широко раскрылись. — За что ты меня ударил, Большой Билл? Ты сломаешь мне очки. Они и так не в лучшей форме, если ты этого не заметил.
— Я по-одумал, ч-что ты у-умираешь и-или ч-что-то та-акое.
Ричи медленно сел, поднес руку к голове. Застонал.
— Что слу…
И тут он вспомнил. Его глаза округлились от ужаса, он поднялся на колени, хрипло дыша.
— Не-не-не бо-ойся, — успокоил его Билл. — О-оно ушло, Ри-и-ичи. О-оно у-ушло.
Ричи увидел пустую улицу, на которой ничто не двигалось, и внезапно разревелся. Билл смотрел на него секунду-другую, потом обнял и прижал к себе. Ричи обвил руками шею Билла и прижался к нему. Он хотел сказать что-то умное, что-нибудь насчет того, что Биллу стоило применить против оборотня «Яблочко», но не смог вымолвить ни слова, он только рыдал.
— Н-не на-адо, Ричи, — сказал Билл, — н-н-не… — И тут разревелся сам, они стояли на коленях, обнимая друг друга, на мостовой, рядом лежал на боку велосипед Билла, и слезы прокладывали чистые дорожки на их щеках, покрытых угольной пылью.
Глава 9Зачистка
Где-то высоко в небе над штатом Нью-Йорк, во второй половине дня 29 мая 1985 года, Беверли Роган вновь начинает смеяться. Она зажимает рвущийся изо рта смех обеими руками, боясь, что кто-то сочтет ее чокнутой, но не может справиться с собой.
«Тогда мы много смеялись, — думает она. — Еще одно воспоминание, еще одна лампа, вспыхнувшая в темноте. Мы все время боялись, но не могли перестать смеяться, как сейчас не могу я».
Рядом с ней у прохода сидит симпатичный длинноволосый молодой парень. С тех пор как самолет поднялся с аэродрома в Милуоки в половине третьего (два с половиной часа назад, с посадкой в Кливленде и еще одной в Филадельфии), сосед несколько раз оценивающе поглядывал на нее, но проявил уважение к ее явному нежеланию вступать в разговор; после пары попыток завязать беседу, которые она оборвала вежливо, но решительно, он открыл матерчатую сумку и достал роман Роберта Ладлэма.
Теперь он закрывает книгу, зажав пальцем страницу, на которой остановился, и говорит с легкой тревогой:
— У вас все в порядке?
Она кивает, стремясь сохранить серьезное выражение лица, потом фыркает смехом. Он улыбается. Недоуменно, вопросительно.
— Не обращайте внимания. — Она вновь пытается стать серьезной, но куда там; чем больше она прилагает усилий для того, чтобы быть серьезной, тем сильнее ее лицо норовит расплыться в улыбке. Совсем как в те давние дни. — Просто до меня вдруг дошло, что я не знаю, на самолете какой авиакомпании я лечу. Знаю только, что на фюзеляже большущая ут… ут… утка. — Тут она не выдерживает. Заливается веселым смехом. Другие пассажиры поглядывают на нее, некоторые хмурятся.
— «Репаблик», — отвечает парень.
— Простите?
— Вы летите в воздухе со скоростью четыреста семьдесят миль в час заботами «Репаблик эйрлайнс». Это написано в буклете Эс-пэ-зэ, который лежит в кармане на задней спинке сиденья.
— Эс-пэ-зэ?
Он достает буклет (на котором действительно логотип «Репаблик эйрлайнс»). Там показано, где находятся аварийные выходы и где лежат спасательные жилеты, как пользоваться кислородной маской, какое положение необходимо занять при аварийной посадке.
— Буклет «Скажи „прощай“ заднице», — поясняет он, и теперь они хохочут оба.
«Он действительно симпатичный», — внезапно думает она, и это бодрящая мысль, снимающая пелену с глаз, из тех мыслей, которые приходят в голову при пробуждении, когда разум еще окончательно не проснулся. На нем пуловер и вылинявшие джинсы. Русые волосы перехвачены на затылке кожаной ленточкой, и Беверли тут же вспоминает хвостик, который носила в детстве. Она думает: «Готова спорить, у него член милого, вежливого студента. Достаточно длинный, чтобы не стесняться, но не такой толстый, чтобы нахальничать».
И снова начинает смеяться, ничего не может с собой поделать. Понимает, что у нее даже нет носового платка, чтобы вытереть потекшую косметику, и от этого ее разбирает еще сильнее.
— Вам бы лучше взять себя в руки, а не то стюардесса вышвырнет вас из самолета, — с серьезным видом говорит он, но она лишь качает головой, смеясь; теперь у нее болят и бока, и живот.